Постепенно мой внутренний голос начинает говорить с интонациями Быкова. Пятницу я посвятила четырнадцатичасовому заезду по Тульской области: Тула и семинар для участников конкурса “Развитие регионов”, Ясногорск и покупка артефактов для фермы, собственно, ферма. Да, если вы меня любите, покупайте подписку на корзину фермерских продуктов и друзей всех своих приводите. Только представьте себе, как здорово вы будете питаться, если целый год будете готовить настоящую еду из отличных свеженьких овощей и корнеплодов, приправляя меню упитанными перепелами. Кроме того, я буду особенно концентрироваться на вас во время моей lovekindnes meditation. Лучшие люди нашего сообщества уже подписались! И они будут жить вечно! Только тебя, username, недостает.
Ездить по Тульской области и слушать лекции о русской литературе – одно из самых верных занятий в жизни. В отличнейшей лекции “Гоголь. В поисках второго тома” Быков проникновенно замечает, что, если естественное состояние грека – мореплавание, то естественное состояние русского – это дорога. Видимо, пока я не перейду к следующей ступени развития, мое естественное состояние отражается именно тульскими дорогами. Много, много часов lovekindnes meditation ждут меня.
Но написать я хотела не об этом, а о леции о ранней чеховской повести “Драма на охоте”. Я ее впервые прочитала только вчера, под влиянием лекции, а до того видела урывками известное кино “Мой ласковый и нежный зверь”, которое показалось мне полной дичью совершенно нечеховского типа (хотя у Чехова дичи тоже полно). Быков обещал, что в “Драме” внимательному читателю откроются смысловые бездны, на что я и купилась – тем более, что вещь совсем короткая.
Да здравствует короткая классика. Суперраннего Чехова интересно читать – там уже не веселенькие рассказы, и есть много фирменной нюансировки, но все еще несколько проще, чем в классических текстах, и отдельно развлекают издержки жанра: газетного детектива. От газетной повести там равномерная разбивка на части (по номерам), каждая из которых заканчивается тизером типа
Она дала буре поцелуй, и буря сломала цветок у самого корня. Много взято, но зато слишком дорого и заплачено. Читатель простит ей ее грехи…
С следующей главы моя покойная муза выражение покоя на лице сменяет выражением гнева и скорби. Предисловие кончено, и начинается драма.
В лекции Быков задвигает мысль о том, что “Драма” – дважды детектив с недостоверным рассказчиком, потому что сначала кажется, что рассказчик – убийца, потом можно хорошо представить себе версию, что нет, рассказчик – не убийца, просто его повесть так написана, что косвенные улики показывают на него. Я согласна с быковской версией, что Камышев не убивал Ольгу: слишком уж назойливо тонкий Чехов громоздит эти косвенные улики: пьяный Камышев пробивает веслом голову крестьянина, в приступе раздражения убивает попугая, достреливает кулика, страдает провалами в памяти – да и гибель главного свидетеля в камере выглядит как-то подозрительно. Сверх всего он говорит редактору: “Ну да, убил, в ярости бросил на землю маленькое гаденькое существо”. Но на то и детектив с недостоверным рассказчиком, что бы этот рассказчик просто наврал обомлевшему редактору. Из чистой любви к красному словцу. В чеховской “Драме” Ольгу убил Урбенин, потому что литературная логика указывает именно на это. Урбенин – Арбенин, конечно же.
Эту версию хорошо подтверждает фильм, который я пересмотрела и, в свете оригинального текста, нашла значительно менее диким, чем раньше. Это совсем другая история, в которой Камышев, безусловно, убил Ольгу, и режиссер – весьма умно – чтобы сделать эту версию достоверной, убирает из фильма все свидетельства камышевской низости, делая его на какое-то время даже симпатичным. Там где литературный Камышев становится любовником Ольги прямо на свадьбе с Урбениным, персонаж Янковского романтически кружит ее среди берез, никакой брошенной Наденьки в фильме нет, мужика веслом не бьют – графская пьянка проходит почти невинно, попугай жив, редактору убивец ни в чем не признается, и, что немаловажно, Камышев беден. Книжка и фильм замечательно комплектуются: в фильме мы имеем благообразную гадину – Камышев убивает Ольгу и, пользуясь служебным положением, отправляет на каторгу ни в чем неповинного Урбенина, потом слегка мучается и помирает от чахотки, а в книжке мы имеем откровенного гада, который, тем не менее, никого не убивает, а после отставки живет вполне богато и весело.