Вместе с духами и шелками

Pandemic: Tracking Contagions, from Cholera to Ebola and Beyond

Пандемия. Всемирная история смертельных вирусов

Книжка обещает несколько больше, чем дает: это точно не системный разбор “от холеры к Эбола и дальше”, в основном, автор концентрируется на холере, приправляя ход мысли личной историей, как учат нас курсы по креативному нон-фикшену. Но холера это тоже очень интересно!

Главная мысль этой (и многих похожих) работы состоит в том, что все страшные инфекционные заболевания – порождения человеческой цивилизации. Оспа и туберкулез – это плотное содержание коров и близкий контакт с ними, чума – крысы, расплодившиеся в хранилищах зерна, грипп – дикие водоплавающие птицы + свиньи, СПИД – забой человекоподобных обезьян на мясо и распространение вируса за счет контактов удаленных деревень с внешним миром, холера – “вскрытие” и заселение пресно-соленых прибрежных болот. Малярия представляет собой несколько другую историю, но усиленные попытки жить на болотах и потепление, которое ведет к разведению комаров, тоже способствуют.

Это ловушка-22, с одной стороны, жить охотниками и собирателями без возможности создать запас калорий невозможно, с другой – ну вот так, источники калорий мстят. В двадцатом веке от оспы умерло до 500 миллионов человек, 300 миллионов, если скромно считать. Дважды население Российской Федерации. На этом фоне пандемия гриппа-испанки с 40 миллионами даже как-то меркнет. И это еще при том, что к восьмидесятому году оспу по-настоящему победили, последних больных в малоразвитых странах выловили, всех провакцинировали, а потом даже вакцинировать в обязательном порядке перестали, считается, что вирус полностью зачищен, только у военных остался. Не знаю, насколько это обнадеживающе звучит.

Но “Пандемия” – больше про холеру, конечно. Изначально холерный вибрион выполняет полезную в природе функцию – существует на определенном виде планктона и разлагает хитиновые панцири после того, как вислоногий рачок их сбрасывает. Вислоногий рачок живет в теплых морях, преимущественно, около берега – в гиблых болотах, куда до конца восемнадцатого века никто особенно не лез. Потом – Британская империя, Ост-Индийская компания, и вот уже на месте болот с змеями, крокодилами и вислоногими рачками начинают строить деревни. Вода кишит холерными вибрионами, и однажды бактерия приспосабливается к новому хозяину, выработав два новых свойства: способность объединяться в небольшие конгломераты, “прицепляющиеся” к стенкам кишечника, и выделение специфического токсина, который вызывает диарею и обезвоживание. Так из организма жертвы удаляется здоровый микробиом, а вибрион распространяется дальше через сточные воды, которые смешиваются с источниками питьевой воды – и все идет по кругу.

Здесь начинается вторая линия книги: история о том, как философская база медицины не давала выявить настоящую причину заражения. До конца девятнадцатого века крепко держалась парадигма Гиппократа, в которой человек рассматривался в целом, а не по кусочкам, болезни возникали из-за сложных, рассеянных причин, дисбаланса стихий и воздушных миазмов. Нынешняя парадигма “организма-машины” тоже не очень, и все жалуются, что вот можно долго ходить от терапевта к ревматологу, пока не выяснится, что вопрос, вообще-то, неврологический. Или вообще надо было к стоматологу обращаться (true story). Зато в текущей рабочей модели гораздо труднее помереть от холеры или сепсиса, потому что асептия стала одним из столпов медицинской религии.

А так: обнаружил Антонио Левенгук  с помощью своего новенького микроскопа в семнадцатом веке (!) мелких живых существ, живущих в воде из канала, питьевой воде и собственных экскрементах Левенгука, и ведь ничто принципиально не препятствовало додумать, что именно они вызывают болезни. Технически этот логический шаг был возможен, но идеологически – нет, поэтому люди еще триста лет умирали от родильной горячки, холеры, дизентерии, заражения крови и множества других болезней, которыми можно и не болеть, если пить кипяченую воду и хорошо мыть руки.

С другой стороны, современный культ стерильности может дать нам отдачу не хуже, чем теория миазмов – европейцам девятнадцатого века. Все знают про устойчивые к антибиотикам бактерии, но масштаб проблемы до сих пор не ясен никому, поскольку “за” этих тварей играет большая фарма и мировая система здравоохранения. Чтобы не дать развиваться резистентным бактериям-мутантам надо, если уж всерьез воспринимать эту проблему, запретить бесконтрольное использование антибиотиков полностью. Лечишь тяжелую ангину – вызывай сертифицированную медсестру семь дней подряд, чтобы она делала соответствующие инъекции. А таблеточки с довольно зверскими препаратами должны исчезнуть из аптек как класс. Тогда не будет вот этого массового закидывания в себя неполного курса тяжелых антибиотиков, который прекращается при исчезновении симптомов. Но на такое расставание с продажами волшебных пилюль никто не готов идти, поэтому еще какое-то время аптечные антибиотики будут становиться сильнее, бактерии – злее, а потом что-то произойдет.

Еще хуже внутрибольничные устойчивые к антибиотикам инфекции. Тот же стафилококк в варианте MRSA становится просто демоном, который поражает мягкие ткани. В лучших традициях американского нон-фикшена, автор добавляет в глобальный сюжет пандемий маленькую личную историю – однажды у ее сына обнаружилась стафилококковая язва на бедре (Очень. Болезнено.), которую невозможно вылечить антибиотиками, и вся семья должна была постоянно обрабатывать дом и одежду антисептиками, принимать ванны чуть ли не с хлоркой, чтобы избежать заражения – и сама Соня все равно подхватила инфекцию, и вся эта борьба растянулась на три года, после чего симптомы как-то сами исчезли. Но это хорошая история, а так – те же клиники Индии, куда люди со всего мира приезжают на относительно дешевые или запрещенные в других странах операции – точно рассадник самых злобных внутрибольничных инфекций.

В больших, страшных болезнях есть что-то библейское. В том смысле, что эпидемии порождаются грехами, в первую очередь – алчностью. Водопроводные компании в Нью-Йорке долго снабжали город откровенно грязной водой, и жертвы холеры очевидно на их совести. В 1911 году накануне национального празднования пятидесятилетия образования Италии в Неаполе случилась вспышка холеры. Премьер-министр принял решение сохранить это в тайне, включилась машина цензуры прессы и частной переписки, телефоны людей, которые могли распространить информацию, прослушивались, а эти опасные люди подверглись давлению и запугиванию. Информационные материалы о холере и ее распространению изымались. Результатам стала серьезная эпидемия в Италии, Франции и Испании, которая унесла не меньше 18 тысяч жизней. Некоторые ссылки на это все можно найти в романе Манна “Смерть в Венеции”, но подробная информация распространилась только после утечки документов Сноудена (!).

Не то что бы сейчас что-то особенно изменилось – и тут я выступаю как технооптимист, и мне кажется, что наше общее спасение – в технологиях и больших данных. Когда-то у Google был сервис, который неплохо предсказывал ход эпидемий гриппа, анализируя твитты: на статистически достоверной выборке жалобы на ломоту в костях и высокую температуру, привязанные к геометкам, давали прям фронт движения инфекции. На Гаити, который после землятресения 2010 года из-за разрушения инфраструктуры поразила не менее ужасная эпидемия холеры, НКО отслеживали передвежения людей через оператора сотовой связи и могли делать прогнозы по тому, где возникнет следующая вспышка.

У Ватсона IBM или какого-то еще безымянного AI есть шанс нас всех спасти от новой пандемии. Если мы будем хорошо себя вести.

Related reading:

Американские доктора индийского происхождения – это, конечно, тренд в книжках. Вот очень хорошая работа, хотя и про другое:

Атул Гаванде: “Как быть смертным”