Лоуренс греческий

Bitter Lemons of Cyprus

Вот вы как думаете, кто в самом деле написал знаменитую трилогию про Корфу – натуралист Джерралд Даррелл или его старший брат, один из самых знаменитых английских писателей двадцатого века, без пяти минут нобелевский лауреат (был в коротком списке кандидатов за 1962 год) Лоуренс Даррелл? Меня этот вопрос волнует много лет. С одной стороны, чего бы им всем в семье не быть одаренными людьми – и Марго тоже оставила воспоминания, только стрелок Лесли ничем не отметился. С другой, слишком соблазнительный образ: Лоуренс (он же Ларри) покупает и основательно ремонтирует дом на Кипре, к нему приезжает погостить брат-натуралист, наводняет все комнаты натурой, и буквально через год выходит “Моя семья и другие звери”. Нетрудно же себе это представить – как братья все выдумали под домашнее вино. На одном острове – про другой остров, из взрослой жизни с разводами и проблемами, после второй мировой, про детство. Может, и то, что в книжке о Корфу Ларри живет с мамой, братьями и сестрой, а не отдельно с молодой женой, не для повышения комического потенциала, а чтобы уж совсем про детство было.

Тут еще смешно, что в “Горьких лимонах” Лоуренс, по прибытии на остров, успевает наврать в баре распалившемуся против всех бритишей на свете киприоту, что его брат погиб, сражаясь плечом к плечу с греками, в битве при Фермопилах, при том, что упомянутый брат благополучно ловил зверей где-то в Африке. С этого момента Лоуренса – за брата-героя и мистическую для англичанина способность говорить по-гречески  – все страшно зауважали. Даже нашелся сослуживец брата, который бился с ним вместе, Луоренс уже начал опасаться, что скоро ему предстоит выслушать детальное описание  гибели Джераллда. Когда брат приехал в гости, то соседи только обрадовались, что такой хороший человек в живых остался.

Первые главы “Горьких лимонов” – про все такое, ожидаемое от жанра “британский путешественник в красивых дальних странах”. Даррелл находит дико некрасивый (фотопруф прилагаю) дом с видом на красивые руины католического аббатства, да еще и в деревне, центр которой отмечен раскидистым “деревом празности”. Сейчас на месте дерева кафе с таким же названием стоит. Покупает дом в ходе дикого торга при помощи настоящего демона риэлторского ремесла. Начинает восстанавилвать дом. Преподает английский в гимназии в Никосии – каждое утро романтически выезжает с пастухами в половину пятого утра, чтобы успеть на уроки. Зато все ученицы в него влюблены. Дружит с разными прекрасными людьми. И вот это все, как на Корфу: “Я принял приглашение пешком спуститься к Кирении через рощи, устланные ковром из цикламенов, через черешневые сады, туда, где добряк Панос будет сидеть с бокаллом командерры на уютной терассе над фиолетовым морем”.

А потом начинается то, что выбрасывает эту книгу за пределы милого тревелога в боевую зону политического триллера. Напряжение на острове растет – сторонники объединения с Грецией тащат страну в эту сторону, к большому недоумению британцев, которым уже тогда этот вариант не казался такой уж завидной участью для киприотов. Даррелл довольно точно называет Грецию падчерицей Византии. А уж что такое Кипр, и понять нельзя. Остров, который владельцы два раза продавали, еще та основа для прочной идентичности. Киприоты-греки за объединение, киприоты-турки говорят, что тогда они уйдут в горы и будут сражаться. Лондон неверно воспринимает ситуацию как колониальную, а не европейскую, будто и нет Афин и Анкары.

Лоуренс Даррелл начинает работать кем-то типа пресс-секретаря губернатора Кипра, поэтому видит, как разрушается жизнь острова и снаружи,  и изнутри. Бывшие соседи становятся врагами, на дорогах появляются блок-посты. Даррелл и его знакомые не расстаются с огнестрельным оружием – поразительная по силе картина, как в пятидесятых годах двадцатого века в европейской стране люди ходят с пушкой в кармане, во время посиделок в баре кладут револьверы на стол, как герои вестернов. Одного из дальних знакомых автора казнят через повешение и даже не отдают тело семье – а это значит, что родные не взглянут на него перед похоронами и не смогут встретиться в другом мире.

Это грустная часть суммируется лирической зарисовкой: Даррелл с другом бродят ночью по дюнам на берегу около Пафоса, и видят, как бродячая собака и птица-падальщик отгоняют друг друга от дохлой морской черепахи. Люди закапывают черепаху в песок, поражаясь, какая она холодная и тяжелая. Это кажется мне и метафорой, и отсылкой к эпизоду в “Моей семье”, где Джералд тоже находит дохлую морскую черепаху и с большим энтузиазмом вскрывает ее.