Тополиный пух

Июнь. Дмитрий Быков

Аудиокнига, начитанная создателем текста, а не профессиональным чтецом, дает редкую возможность приблизится к ответу на смешной вопрос “что хотел сказать автор”. Вот же он, все говорит. Если вы не против аудиокниг как жанра и собираетесь прочитать “Июнь”, то стоит обратиться к этому варианту. Быков иногда дает своим героям такие интонации, каких я бы не приписала им, читая текст, так что есть прямой смысл.

Сама же книга – это не столько “Завтра была война”, где юные герои живут в тени грозных двадцатых, не зная еще, что их ждет после выпускных экзаменов, сколько рассказ Генри Каттнера “Лучшее время года”. Он очень занимал меня в детстве: простецкий дом на краю города вдруг начинают осаждать удивительные арендаторы – за возможность снять комнату чуть ли не дерутся люди небывалой красоты и грации, с полным багажом необыкновенных вещей, с такими мелодичными голосами, что просьба прикрыть дверь звучит, как зов ангела. Потом выясняется, что это туристы из будущего, которые прибыли для проживания двух знаменательных моментов. Во-первых, ради эталонного, лучшего в истории человечества мая. Во-вторых, чтобы посмотреть, как метеорит разрушит город и начнется самый страшный катаклизм в истории человечества с небывалыми разрушениями, неведомой космической чумой и прочими увлекательными вещами. А потом туристы отбудут на какую-то особо пышную коронацию в средние века.

Читатель “Июня” становится таким туристом, это интересно и немного постыдно. Поскольку технически “Июнь” написан от третьего лица с внутренней фокализацией, можно отстраненно наблюдать детализированное поведение главных герев каждой новеллы, которые носятся с тюками белья, мерзнут и потеют, мечутся между двумя женщинами противоположного склада – это повторяется два раза, боятся арестов и повесток, и знать, к чему все неизбежно идет. Вот это круто сделано, редко когда читатель может иметь настолько радикальное преимущество над героями одновременно с пониманием того, что это преимущество – чисто ситуативное, и сами мы точно также ловчим и трясемся. В “Июне” вообще много про стыд, герои первых двух новелл много делают такого, что потом не знают, куда от себя деться. Мне тоже как-то кисло было, потому что, в пространстве художественного текста начинаешь обладать провидческим даром, чувствуешь себя буквально тем пришельцем из будущего, у нас, как точеные руки, красивы у нас имена, Алисой с мелофоном (мысли же героев открыты), а с другой стороны – Быков современный человек, поэтому абсолютно современных людей описал, таких же, как мы. Если не считать неземных девушек Лию и Алю.

С Алей – Ариадной – странно получилось. Не до конца понимаю, зачем в историю врублена вся семья Цветаевой – с Эфроном, Шуром (Муром) и даже с уморенной в приюте странной младшей сестричкой. Я помню лекцию Быкова “Аля Эфрон – сбывшаяся русская мечта“, которая в беллетрезированной форме перекочевала в роман. Мне обширная литературно-историческая цитата кажется слишком уж жирной, ну да ладно. Там много прямых вставок из лекций, поскольку я их прослушала несчетное количество, то упоминания Евангелия как первого плутовского романа, десяти признаков успешного трикстера, мысли о “Мастере и Маргарите” как романе, написанном лично для Сталина кажутся очень смешными.

Еще композиция занятная. Три части: длинная – средняя – короткая, главные герои каждой – пишущие люди: студент литературного института, журналист и редактор, безумный редактор-аналитик, немного сбежавший из пелевенской “Ананасной воды для прекрасной дамы”. Там прям стивенсовская “Лавина” пошла с идеей запустить в мозг читателя такой вирус, чтобы прям все получилось.

А главная идея романа мне очень нравится: в жизни перезагрузки не бывает. Там же все, запутавшись, накружившись думают, что круто было бы перезапустить круг жизни, пусть даже через войну, чтобы очистительная вспышка все выжгла, и можно было начать заново. Как у майя. Вот в чем единственное преимущество читателя над героем, так это то, что мы успели и другие книжки прочитать, из которых знаем, что на войне все те же самые жизненные коллизии, только концентрированней, и никакой простоты.