Документальный роман, в котором вся фактура, персонажи и даже сны главного героя взяты из документов, а насыщенный внутренний диалог достроил автор. По замыслу книга – как отголосок “Войны и мира”: сначала автор хотел писать о собственно восстании в лагере, но стало ясно, что начинать нужно с момента, когда герой учился на картографа в училище. Но, конечно, не “Война и мир”, а лагерь и не-лагерь.
От Толстого в книге есть еще много отражений: и полная бессмысленность войны с точки зрения отдельного солдата, когда вообще непонятно, куда бежать и целиться, и важный внутренний монолог героя, который, как Пьер Безухов, проговаривает “И все это – мое, и все это – во мне, и неужели они думали, что пленили меня, мою бессмертную душу”, оглядывая бесплодные северные равнины. Вшам, правда, не приписывается свойства приятно согревать, а конине – недурного вкуса.
Отдельный очень здоровский и сильный мотив – это профессия героя. Он по натуре технарь и изобретатель, а учился на картографа, поэтому на войне ходит с двумя близнецами-разведчиками по страшным мерзлым болотам, нанося их на карту-километровку. Вот это действие: переводить гиблую, опасную территорию в четкую карту, отлично же не то что бы придумано (роман-то документальный), но подсвечено. И потом, уже после побега из плена, герой чинит часы в бельгийской мастерской. Всю жизнь пытается противостоять энтропии: картами, механизмами, сочиненным уставом Демократической Партии России, образованной в восставшем лагере.
И еще классно описано, когда над лагерями поднимаются черные флаги – чтобы соседи видели, как к восстанию присоединяются новые номера. Потом в черный флаг приходится вшивать красную полосу, потому что даже организованное и цивилизованное выдвижение требований. Это как в “Властелине колец” загорается цепочка огней на дозорных башнях, только наоборот.
И все наоборот, Саурон умрет сам, но герою от этого не легче, потому что орки, против всех ожиданий, вовсе не разбегутся, и черные флаги придется спустить, и страшное сидение под землей окажется зря. Но умрет герой на свободе, среди полей, да еще и старцем, потому что не существует никаких правил.