Нумидийская кавалерия

“Жизнь Льва Толстого: опыт прочтения” Андрей Зорин

Свежая биография Льва Толстого, книга любопытной судьбы: вообще говоря она написана для мировой аудитории (выход на английском языке запланирован на март следующего года), но версия для российского рынка вышла к нон-фикшену.

Я прочитала эту работу за выходные, книга компактная, и ясная. Если вы не читали новые длинные работы о Толстом, то очень советую: это интересная книга. Не всегда так бывает: просто приятно открыть и читать, хорошая история (пусть даже с известными всеми поворотами) и славные разные детали. Хорошо же, когда Толстой говорит Чехову, что Шекспира не любит, но чеховские пьесы еще хуже. Потом ласково взял за руку и нежно сказал: “Вы хороший, Антон Павлович”. И не удержался прибавить: “А пьесы ваши все-таки плохие”. Ну или знаменитая несостоявшееся дуэль с Тургеневым, чье умиление незаконной дочерью Паулиной, которая “шьет для нищих”, Толстой счел необыкновенно пошлыми. (А Паулина, к слову говоря, была подкинута Тургеневым в семью Виардо, где она и воспитывалась, правда, при финансовом обеспечении отца. Тоже интересная история, в “Европейцах” об этих коллизиях много рассказывается)

Я, кроме пары удивительных деталей (Фет заказал ему пару ботинок за 6 рублей и дал расписку, что будет носить, всякое такое), поняла для себя одну важную вещь, до которой не могла додуматься, потому что почти всегда принимаю сказанные слова за чистую монету. Так вот, до меня наконец дошло, что Толстой – совершенно ненадежный рассказчик в своих дневниках и письмах. Дневники страшно трудные у него, но это часто нагнетание, бывает такой эффект, когда начинаешь писать с каким-то настроением, и каждый следующий абзац текста отталкивается от предыдущего, двигаясь все дальше и дальше в намеченном направлении. Кто занимается нарративными практиками серьезно, тот много говорит о технике безопасности и о том, что благородная привычка вести дневник может здорово навредить в некоторых обстоятельствах. В дневниках люди вообще склонны впадать в разные крайности. Поэтому – да, он увидел некоторую правду, которую уже нельзя развидить, но нет, жизни и радости в Толстом больше, чем этой мрачной бороды.

Мне кажется, этот опыт Толстого, который со всей ясностью сфокусировался на страшной несправедливости, которая творилась вокруг него, и понял, что так жить нельзя, а как можно – непонятно, крайне важен для нас сейчас. Социальное устройство стало очевидно получше (хотя местами тоже адище), но есть другая правда – глобальной климатической катастрофы, которая происходит прямо сейчас, и через несколько десятилетий станет общим кошмаром. В это точно также не хочется верить, как не хотелось благополучным современникам Толстого думать о голодных крестьянах (во-первых, их страдания сильно преувеличены, во-вторых, все от лени и пьянства, в третьих, пусть сами разбираются). Но мы помним, чем кончилось все в начале прошлого века. Как писал Толстой совсем по другому поводу, то, что казалось абсолютно невозможным и немыслимым, стало единственно возможным.

Утешительно, что Толстой всегда говорил о том, что жизнь побеждает. Например, вот эта цитата кажется мне необыкновенно важной: “Если бы мне сказали, что я могу написать роман, которым я неоспоримо установлю кажущееся мне верным воззрение на все социальные вопросы, я бы не посвятил и двух часов труда на такой роман, но ежели бы мне сказали, что то, что я напишу, будут читать теперешние дети лет через 20 и будут над ним плакать и смеяться и полюблять жизнь, я бы посвятил ему всю свою жизнь и все свои силы”. Здорово же. Или история Хаджи-Мурата, в которой у кого больше чистой витальности, тот и прав. Или как он встрепенулся при известии о сдаче Порт-Артура – уже старенький совсем и мирный – “в мое время оставленные крепости взрывали, но не отдавали врагу”. И как скакал в компании детей “Нумидийской кавалерией”, когда уходили, наконец, докучливые толстовцы.

Да, и вот что интересно – главной амбицией Толстого в плане духовного предводительство было совсем не абстрактное учение. Самой грандиозной его идеей было создать круг ежегодного и еженедельного чтения для самого массового читателя. Он редактировал сборники небольших историй из классики, мудрых наставлений и высказываний, чтобы люди регулярно, постоянно к ним обращались. Если учесть, что в некоторых традициях вот так по кругу принято читать в семье Библию, масштаб замысла становится понятным.