Однажды Брэнди досталась потертая обувная коробка с блокнотами, заполненными детальными отчетами о достаточно экстремальных опытах над макаками. На некоторых страницах виднелись подозрительные темные брызги. Автором лабораторных записей был доктор Роберт Уайт: выдающийся нейрохирург, враг защитников прав животных, номинант на Нобелевскую премию, автор метода охлаждения мозга, который спасает жизни и сейчас, личный советник Папы Римского по вопросам медицинской этики. Результатом находки стала отличная книга, напоминающая по своей конструкции “Рыбы нет”, где биография ученого совмещается с обсуждением разнообразных исторических и этических вопросов.

Эта история началась во время холодной войны, когда великий хирург и не менее великий коммуникатор Владимир Демихов предъявил миру фотографии живых двухголовых собак, которых собирал из собаки побольше и собаки поменьше, и дал такое интервью американской прессе, что все уже начали представлять себе адовой силы картины советских успехов по трансплантации органов. Доктор Уайт начал свою линию экспериментов. Он отрабатывал новые методы нейрохирургии, которые позволяли делать сложные операции, и искал свой священный грааль – трансплантацию мозга. В пятидесятых как раз начались успешные операции по пересадки почки, но почка – это почка, а вот если бы удалось спасти безнадежно больного человека, дав ему целое новое тело донора, мозг которого безвозвратно погиб. В конце карьеры Уайт говорил, что своим идеальным пациентом он видит Стивена Хокинга. Реакция Хокинга неизвестна, вероятно, он был слишком занят, проживая вполне насыщенную жизнь в своем практически неподвижном теле. По иронии судьбы Хокинг пережил Уайта на восемь лет, ну вообще прожил ненамного меньше его.

Хирург прошел через последовательные эксперименты по изоляции мозга макаки-резуса с сохранением его функциональности на несколько часов. Именно для этого он отработал метод охлаждения мозга, которое существенно замедляет деградацию тканей без доступа кислорода, и это – главный практический вклад Уайта в медицину, за что ему и могли дать нобелевскую премию. Для поддержания работы этого мозга хирург пытался сконструировать аппараты искусственного кровоснабжения, но потом решил, что нет ничего лучше природных решений, и начал использовать для снабжения изолированного мозга подключение к кровеносной системе второй макаки, которая становилась живой системой жизнеобеспечения. Вопрос о функциональности изолированного мозга остается открытым – и крайне интригующим – энцефалограмма показывала активность лобных долей, очень близкую к активности нормального мозга внутри черепной коробки. Но что это было, понять нельзя, поэтому Уайт переключился с изоляции мозга, отработанной до совершенство, на отделение головы, экспериментов по проверке сохранения функций мозга в отделенной голове – и трансплантациях головы.

Это все, включая технически детали операций, автор описывает с замечательной живостью. Мне – ок, но некоторым читателям может быть неприятно. Уайт, кстати, тоже был пиарщиком не хуже Демихова. Однажды он пустил на операцию одну из самых знаменитых журналисток своего времени Ориану Фаллачи. Ориана была очень яркой, красивой и умной. Она брала интервью у Киссенджера, Индиры Ганди, Ясера Арафата – и не тушевалась ни перед кем. Не могу найти в открытом доступе ее статью об экспериментах Уайта The Dead Body and the Living Brain, но постаралась она знатно. “Познакомилась” с макаками лично, попросила – к великому удивлению Уайта – разрешения дать кличку животному, которому предстояло участие в эксперименте, присутствовала на операции и в тот момент, когда завершилось действие анестезии, и отделенная от тела голова явно узнавала Уайта (не проявляя к нему добрых чувств) и пыталась кусаться. Статья получилась исключительно яркая: Ориана упоминает и страдающие глаза макаки и ее ладони, похожие на ладони младенца, и мастерство хирургов, и всю сложность ситуации. Уайт хорошо работал с общественным мнением, публичность помогала ему получать финансирование для лаборатории, но, конечно же, он попал в поле зрения защитников прав животных, которые назначили его одним из главных своих врагов.

Нервы, надо сказать, у него были железные. Уайт не боялся открытых дебатов с активистами, которые называли его доктором мясником, палачом и Франкенштейном. Активисты давили на эмоции, хирург тоже не стеснялся, рассказывая истории детей, которых он спас от мучений и смерти благодаря тому, что успел отработать сложные операции на животных. Но, в конечном итоге, PETA и другие организации можно признать победителями: Уайта они не согнули, и он закончил свою длинную карьеру с всевозможными почестями, но сейчас найти финансирование на опыты, предполагающие что-нибудь типа отрезания голов обезьянам, очень трудно. Хотя сосудистую хирургию, нейрохирургию эти эксперименты продвигают.

Еще он был очень определенным человеком и убежденным католиком. Здесь эта книга перекликается с огромной серией новых работ о природе самосознания и наличия самосознания у животных, например, с Metazoa или The Feeling of Life Itself. Уайт был убежден, что у людей есть бессмертная душа, у животных – нет, поэтому неизбежная смерть сотен животных в его лаборатории печальна, но оправдана. И он же внес большой вклад в переосмысление концепции смерти: если раньше смертью считалась остановка сердцебиения и дыхания, то Уайт много вложил в то, чтобы смертью стала смерть мозга. Он даже смог убедить в этом Ватикан – немаловажное достижение. Без этих усилий вопросы трансплантологии двигались бы медленней.

Главная же мечта Уайта – пересадить человеку целое здоровое тело, чтобы спасти жизнь, так и не воплотилась. Сам он просто не успел, по возрасту ушел на пенсию, хотя и после этого продолжал много писать. Это ужасно грустная часть книги: как Уайта подвигают все ближе к выходу, и как после его ухода предлагают забрать все, что хочет, из лаборатории, потому что остальное пойдет в утиль. Стопором в развитии его линии работы стали как этически-эстетические проблемы – никто не хочет финансировать извлечение мозгов – так и временный логический тупик: скорее всего, можно трансплантировать тело, но нельзя заставить его двигаться. Уайт оценивал полную стоимость первой такой операции в четыре миллиона долларов (включая тренировку двух команд медиков, сложное оборудование, подготовку и пост-операционный уход). Вроде бы обсуждались варианты в Киеве, Москве и Санкт-Петербурге, но нет. Нужен идеальный донор с погибшим мозгом и пациент, который готов спасти жизнь ценой полного паралича – новое тело станет же просто биологической системой кровоснабжения для мозга. Валерий Спиридонов, страдающий от тяжелой болезни, разрушающей его мышцы, сам выходил на контакт с несколько эпатажным хирургом Серджо Канаверо, который хочет продолжить дело Уайта, но операция не состоялась и, видимо, к лучшему – недавно Валерий дал интервью, которое вызывает только восхищение и радость за него.

Но прогресс идет. Экспериментальные установки уже позволяют передавать сигнал от головного мозга – спинному, обходя омертвевшую ткань. Это не очень практичный успех: один из пациентов научился ходить, но это требует длительного обучения, каждый шаг выполняется сознательным усилием, все страшно дорого. Идея вживлять в мозг электроды, чтобы управлять с их помощью компьютером, тоже пока не вышла в промышленную эксплуатацию. Но однажды это случится. Принципиальная возможность есть – значит, технология может развиться. Илон Маск вот финансирует нейроинтерфейс (интересно было бы увидеть фотографии из его лабораторий). Не то что бы это бессмертие – мозг тоже уязвимый орган, и представлять себе трехсотлетних богачей, покупающих новые и новые тела для старых голов, преждевременно. Но что-то да будет.