И еще одна книжка хамовитого лингвиста. Джон Маквортер – специалист по пиджинам и креольским языкам, поэтому его работа об истории английского показывает, как староанглийский язык столетиями размывался и разрастался одновременно, в итоге, превратившись в вариант языка германской группы с некоторыми странными особенностями.
Я за этот год послушала еще две книги Маквортера – спорную и увлекательную историю языков и его новую книжку об английских ругательствах. Он там щедро рассказывает о разных вещах, но у него есть одна сквозная мысль: каждый живой язык одновременно разрушается и усложняется. Какие-то конструкции выветриваются под воздействием времени, а что-то новое на него нарастает, страшно раздражая при этом носителей традиционных ценностей. Как в любом живом существе, которое постоянно должно и убивать старые клетки, и наращивать мускулы.
Отдельные прилагательные и наречия довольно легко прилипают к существительным, образуя суффиксы и приставки, а суффиксы и приставки часто стираются от постоянного употребления, люди редуцируют, укорачивают многие вещи. Длинные конструкции сливаются в обобщенное мяукание, потому что носителям языка и так все понятно. Так английский подрастерял свои падежи, родовые окончания и изрядную часть неправильных глаголов. А что-то, наоборот, становится больше и сложнее.
Английский формировался из прото-германского и, по логике событий, должен был бы быть похож на немецкий, шведский или исладнский. Вот исландский – самый нетронутый, самый чистый язык германской группы, исландцы даже до сих пор могут читать древние саги без особого напряжения. Средний англичанин не сможет прочитать “Беовульфа” без перевода, Чосера, скорее всего, тоже, Шекспира – с трудом и с кучей недопониманий.
И дело тут не только в словах, но и в грамматике. Вот это – вторая любимая (и здоровская) идея Маквортера, что изменения языков надо искать не в словах. Про слова всяк готов говорить, и о том же английском каждый, кто читал в детстве “Айвенго” помнит, что половина слов – англо-саконские, а половина – норманские, и, пока бычка надо кормить, он будет называться староанглийским словом cow, а к столу подадут уже французский beef, потому что и есть-то говядину будет французский завоеватель. Отличная книжка о сравнительной лингвистике, там еще много такого.
Английский не очень похож на нормальный германский язык, потому что у него есть странные грамматические особенности – например, класс continious времен и обязательные конструкции с “бессмысленным do” – вспомогательным глаголом – в отрицательных и вопросительных конструкциях. Автор уверяет, что такого больше ни в одном нормальном европейском языке нет. Скорее всего, говорит Маквортер, эти конструкции в английском – от кельтских языков. Основа – от германских, лексика – от старогерманского, латыни, каких-то языков викингов, французского и норманского, а огромный кусок грамматики – из кельтских языков. Почему же так мало кельтских слов? Это отдельный детектив с участием кельтов, викингов, римлян, французов и сочувствующих. Все-то они, как половцы и печенеги, терзали английский язык, а он все равно восстал, еще лучше, чем был. Поэтому-то и bastard tonge, дворняга с непростой родословной.
И третье, что он обсуждает в этой книге, тоже очень интересное – зависимость мышления от грамматики. Есть такая мысль, что, если в языке нет какой-то категории, то люди и думать не смогут в эту сторону. Об этом писал Орулэлл, когда придумывал новояз без слов “свобода” и “выбор”, об этом любят рассказать некоторые антропологи, приводя в пример племя Пираха, у которых в языке вообще почти ничего нет. Но, скорее всего, это полная ерунда. В японском языке нет отдельной грамматики для будущего времени, только вряд ли кто-то откажет японцам в способности планировать. Русский язык допускает свободный порядок слов в предложении, в английском нет родовых окончаний, но вряд ли это влияет на точность мышления.