Тонкая и элегантная книга о богатом внутреннем мире живых клеток. Что “воспринимает”, “знает” и “помнит” бактерия или отдельная клетка многоклеточного организма? Опасный заход, который запросто может привести или к панпсихизму с объявлением всех кишечных палочек думающими чувствующими существами, или к вульгарному механистическому подходу. Но у автора получилось удержать равновесие и просто рассказать, как можно рассматривать жизнь клетки с точки зрения ее работы с информацией. Я бы не стала читать эту работу, если бы не регалии Денниса Брея, который является вполне нормальным, признанным академическим биологом, профессором, автором публикаций в рецензируемых журналах. Регалии не страхуют человека от порождения замысловатых и завиральных идей, но обычно в своей области он остается тверд, а тягу к причудливым выводам реализуют на соседних полянах.

В лучших главах книги автор рисует фантастическую картину жизни клетки – миллиарды сложных белковых молекул, у каждой из которых есть уникальный “интерфейс”, регулирующий взаимодействие с другими молекулами. Про некоторые из них можно очень грубо сказать, что они могут выполнять функции элементарных ячеек памяти, а также за счет присоединения и отсоединения энзимов над этими значениями могут выполняться основные логические операции. Молекулы белка в комплекте с энзимами делают примерно тоже самое, что транзисторы, а раньше – электрические лампы. Одно есть отличие: транзисторы и лампы находятся там, куда их поставили, и на входящий сигнал реагируют единообразно. С клеточными механизмами сложнее – там играет большую роль случайность броуновского движения. Чаще всего энзим присоединяется, куда надо, и каскад реакций продолжается. А иногда – нет, потому что это, все-таки, стохастический процесс. Но эта неполная предопределенность делает живое только устойчивей.

В книге приводится несколько примеров каскадов реакций, стартующих от рецептора: когда во внешней среде появляется появляется целевая для этого рецептора молекула, он ее присоединяет к себе, а на другом конце выдает некое изменение, которое улавливается следующей целевой молекулой и дальше ведет к неким действиям со стороны клеточной машинерии. Это абсолютно невозможно пересказать – автор-то пересказывает огромный пласт фактических знаний, которые у него есть, но замечательно интересно читать. Трудно поверить, что наша жизнь висит на таких тонких ниточках – подобных реакций в каждой клетке каждую секунду идут… не знаю, тысячи, десятки тысяч, а все же сводится к тому, вдохнешь еще раз или нет.

У кишечной палочки около десяти тысяч рецепторов, которые меряют концентрацию разных веществ в окружающей среде. Еще у нее есть пять-шесть “моторов”, разбросанных по поверхности, каждый из них способен создавать вращательный момент жгутику. Мотор – буквально ротор, собранный из белковых молекул, его вращает поток протонов, втекающий в нижний слой мембраны через восемь специализированных протеиновых за счет разности потенциалов. Я отдельно посмотрела ролик с схемой, он поражает тем, что движение жгутиков сводятся, в конечном итоге, к маленькому моторчику, собранному буквально из молекул – такой же моторчик может быть и в заводной игрушке. То, как бактерия “запоминает” и “решает” тоже сводится к “игрушечным” соединениями и разъединениям белков, кажется, что такое можно чуть ли не на лего смоделировать. Но количество подобных реакций таково, что отрицает всякую возможность точного анализа.

И это у бактерий. Эукариоты – крупные клетки с ядром и множеством других органелл устроены радикально сложнее маленьких бактерий (в конце концов, каждая клетка животного содержит в себе множество бывших бактерий – митохондрий, который сохранили свой отдельный геном, отбросив все функции, кроме выработки энергии), у них тоже все процессы завязаны на работу молекулярных машин, вычислительная мощность клетки еще больше, а любое многоклеточное состоит из невероятного количества отдельных клеток (человек – примерно из 50 триллионов).

И тут автор говорит нам: если протеиновые молекулы с энзимами могут служить основой для базовых логических операций, то из них могут быть сформированы конгломераты для обсчета нужных для клетки алгоритмов, хранения какой-то информации (например, о том, какова была концентрация определенных молекул в среде некоторое время назад), делать оптимальный выбор из нескольких вариантов – вести себя. В сообществах информационная работа становится более сложной – даже бактерии, которым до основы многоклеточной жизни, клеток-эукариотов, по сложности – как до неба, весьма кооперативно себя ведут, когда образуют, например, бактериальные пленки. Сверху такие пленки покрыты прочным полимером, который держит всех на одном месте, в случае нехватки питания часть клеток гибнет, они там обмениваются химическими сигналами и иногда могут даже “делиться” разными продуктами метаболизма между собой. Налет на зубах, кстати, представляет собой бактериальную пленку, довольно сложно устроенную.

Изумительно интересно, как мягкое и хаотическое действительно формирует из себя wetware, основу для буквально цифровых вычислений. ДНК работает не как аналоговая, а как цифровая система записи и обработки информации. Многие реакции тоже цифровые, бинарные. Отдельно здорово вспомнить, что именно это когда-то предсказывал Шредингер в своей совсем уже поздней работе о том, что такое жизнь – ДНК тогда еще не открыли, но он предположил, что наследственная информация должна кодироваться и передаваться.

И то, что жизнь кодируема, заставляет задуматься о ее моделировании в чисто цифровом виде. Но тут уж вступают в силу ограничения сложности системы неизбежная неопределенность, которая порождается природой этих клеточных реакций – вроде оно и идет вполне жестким, заданным каскадом, а вот и не всегда. Это по-своему очень приятно.

Новый длинный роман от автора “Маленькой жизни”, в котором Янагихара поддает одновременно Генри Джеймса, Дэвида Митчелла и Маргаретт Этвуд. Я дальше напишу без спойлеров, но они и не важны – с поворотами сюжета там все понятно с самого начала каждой части.

Как мне кажется, в продажах роман не получил особого успеха, в списке бестселлеров NYT он есть только в категории “фикшн в жестком переплете”, и то на десятом месте, обсуждают его немного, и даже отзывов на Амазоне мало. Много пишут, что роман скучноват. То, что его покупают в жестком переплете больше всего, означает, что это типичная “большая умная книга для лучшей версии себя”, есть такой отдельный сорт книг, к которым люди тянутся с идеей прочитать однажды и просветиться, а на самом деле, в форме самонаказания – чтобы толстый строгий корешок укоризненно смотрел с полки или, что еще хуже, с тумбочки около кровати, жирно намекая на бездарно растраченные ресурсы – двадцатку и целую жизнь.

Между тем, “В рай” – вполне себе отличное чтение, немного более сложно устроенное, чем кажется на первый взгляд. Я взяла его в аудиоверсии, которая прекрасно начитана коллективом, одобренных самой Янагихарой – в частности, для нее было важно, чтобы отдельные части читал кто-то, кто знает гавайский язык и может правильно произносить нужные слова.

Янагихара по своей авторской природе – Карабас-Барабас, который строит маленький театрик и населяет его красивыми куклами, с которыми можно проводить любые эксперименты. Гамлет? Он должен быть бледным, Каин? Он должен быть грубым. Недаром, кстати, крайне успешная “Маленькая жизнь” не экранизирована, но существует в виде театральной постановки. В новом романе эта особенность автора особенно заметна: в центре сцены стоит дом на Вашингтонской площади, который в разных актах мы видим в разные времена – в 1893, 1993, 2050-х годах, 2070-х, 2093. Дом населяют герои с повторяющимися именами Дэвид, Чарльз, Эдвард и повторяющимися фамилиями Бингем, Бишоп, Гриффин.

Это ужасно искусственное построение, которое показывает, что времена бывают разные, а люди всегда примерно одинаковые. В 1893 у Янагихары позолоченная эпоха невинности и близкий к тексту пересказ романа Генри Джеймса “Вашингтонская площадь”, Нью-Йорк – один из свободных штатов, в которых созданы все условия для всеобщего процветания, без рабства и подавления личных свобод, а в 2093 на том же месте развернута классическая антиутопия и тоже довольно узнаваемое переложение “Заветов” Этвуд, сильно сдобренное печальными думами, которые Янагихара успела накопить во время карантина. Впрочем, в одном из интервью она сообщает, что описание жизни несчастных простых коротышек, за которыми постоянно следят, и талончики на покупку конины, собачатины и нутрии дают совсем скупо, помогло ей весной 2020, придав ощущения контроля хотя бы над выдуманным миром.

Текст правда может восприниматься как слишком медленное, слишком предсказуемое повествование (мы же знаем, чем такие истории заканчиваются). Отдельные части – как, например, история из 1993 года, может вообще выламываться из общей логики. Но, когда проводишь с этой книгой много времени, в аудиоверсии она занимает 28 часов – как сезон сериала, читать ее, наверное, часов пятадцать, то через не слишком закрученные сюжеты и почти невидимые, тонкие связи разрозненных частей истории проникаешься авторским убеждением, что Дэвиды, Чарльзы и Эдварды совершенно непринужденно могут превратить очарованный мир 1893 года, который, казалось бы, может перейти только в улучшенную версию современности, в скудный и жестокий военный режим 2093. Тут можно, конечно, возразить, что климатический кризис и серия жестоких пандемий способствуют заворачиванию гаек, но в мире Янагихары “свободные штаты” всегда были особенными – и к концу двадцать первого века только в них-то и сложилась антиутопия, потому что особенность она такая, жестокая штука. Неособенная, скучная Великобритания выстояла без концлагерей и запрета на чтение книг.

Карабас-барабасность Янагихары проявляется еще и в том, что ей интересно разбирать самые важные человеческие отношения – романтическую любовь и любовь между ребенком и родителем, но она не может или не хочет писать о базовом варианте этих отношений: между мужчиной и женщиной и между биологическими родителями и детьми. Это, как в викторианской Англии порядочные женщины показывали врачу, где у них болит, на специальной кукле, а не на себе. Может, байка, но показательно же. Янагихара тоже показывает, где болит, на своих куклах – и для еще большего отстранения, на парах из мужчины и мужчины, а также на дедушках и внуках, когда дедушки берут на себя функцию родителя. Матери у нее всегда или кукушки или мертвые, а отцы – или инфантильные, или мертвые, или крайне неудачливые в своем отцовстве. Зато дедушки и одна бабушка весьма вовлеченные, заменяющие внукам все родительские фигуры разом.

Я думаю, что природа этого сдвига – именно в потребности в максимальной нейтрализации и отстранении. В интервью Audible она говорит, что хотела написать историю, построенную вокруг брака, но не привязанную к конкретике пола. Это кажется мне очень похожим на стремление девушек-авторов фанфиков писать истории с пэйрингом мужских персонажей, которое, опять-таки, как мне представляется, проистекает из потребности абстрагироваться от реальности любых отношений. С дедушками и внуками автор устраняет биологическую основу, чтобы писать о самой чистой любви. Недаром же главная детская книжка о детско-родительских отношениях последних пятнадцати лет – это серия о Петсоне и Финдусе, где шведский старичок живет на ферме с котенком, и демонстрирует, как взрослый может быть частью волшебного мира ребенка, всегда оставаясь взрослым. Один из дедушек романа – доктор Чарльз Гриффин проявляет себя как чистый Петсон, который знает, что однажды умрет, а Финдус останется. Он даже называет внучку котенком, и делает все, чтобы устроить ее жизнь, при том, что последствия одной из ужасных новых болезней никогда не дадут ей стать по-настоящему взрослым человеком.

В этом докторе Гриффине проявляются лучшие свойства романа. Мы видим доктора либо через его письма к далекому другу, которые он пишет на протяжении сорока лет, либо в воспоминаниях его внучки, Чарли. И никогда со стороны автора или другого взрослого. Гриффин самый сложный человек в романе и самый симпатичный – пока (очень быстро) не становится совершенно ясным, что он-то там еще и большой злодей, архитектор системы изоляционных лагерей для больных новыми заразными болезнями.

Вот здесь начинается еще одна здоровская особенность романа – на этот раз Янагихара написала что-то, что связано с ее личной правдой. Лагеря – отражение лагерей, которые действительно существовали в США для изоляции своих же граждан японского происхождения во время войны. Людей отправляли туда по национальному признаку, а, когда отпускали, часто обнаруживалось, что им некуда возвращаться – дома и фермы заняли соседи. В этой книжке ситуация описана с замечательной живостью. Изрядная часть главных героев – этнические гавайцы, двое из них даже кавика, наследные принцы выдуманной гавайской королевской династии. Доктор Гриффин с мужем и приемным сыном Дэвидом приезжают с Гавайев в Нью-Йорк, как предполагается, на время, а на деле – нет. Гавайские артефакты, в частности, кольцо королев с полой жемчужиной для яда, играет в истории свою сквозную роль. Бингем, Гриффин, Бишоп – фамилии миссионеров, которые обращали Гавайи в христианство. Герои третьей части с тоской думают о невозможности путешествий для себя или для других, сначала в другие страны, а потом – за пределы дистрикта, и это тоже отражение реальной истории автора, редактора журнала о путешествиях, весной 2020.

Если коротко, то “Похождения видов” – это объемная работа, посвященная, преимущественно, основному предмету научных интересов автора – беспозвоночных эдикария и кембрия. Это аммониты и трилобиты, губки, продвинутые бродячие многощетинковые черви, кольчецы, гребневики. Вендобионты! Никаких обещанных в аннотации древних китов и динозавров, про кита там есть только один раз, и то в контексте пожирания китового скелета моллюсками.

Пока читала, много думала о научно-популярной литературе в принципе. Вот есть большая и серьезная книга, которую отдельно проверили пять научных редакторов, чтобы в описание какой-нибудь кутикулы конечности радоскорпиона не вкралась позорная ошибка. Но не учебник. И не то что бы совсем популярное чтение, потому что текст отдаленно напоминает свой предмет – толстый геологический пласт, в котором много маленьких и важных в своей массе скелетиков и ракушек, среди которых иногда встречается какой-нибудь потрясающий организм, и ты такой: вау! А потом снова бесконечные скелетики, которые, безусловно, важны для науки, но несколько однообразны. Массив текста примерно такой:

Поскольку челюсти появились у кольчецов, имевших опорные щетинки (к которым крепятся мышцы параподий), можно предполагать, что и этот важный элемент двигательный системы тоже возник у ордовикских бродячих червей.

Или что-нибудь смешное, но только в силу смешения научного языка с бытовым:

Чтобы интроверт мог свободно ходить туда и сюда, центральная нервная система обернулась вокруг него окологлоточным кольцом.

Я могу читать такое километрами – замечательно медитативное занятие представлять себе древний океан, в котором живут совсем другие, инопланетные (и состав-то океана был не такой, как сейчас) существа, постепенно усложняющиеся или упрощающиеся. Особенно здоровская часть посвящена загадочным вендобионтам, которые жили в эдикарии, и даже не очень понятно, кем именно они были. Вроде бы бродили по дну, волоча за собой хобот, которым собирали питательный осадок. Но крайне сомнительно, чтобы они были настоящими многоклеточными животными. Я бы прочитала отдельную книгу про вендобионтов!

С другой стороны, пока читаешь, отчетливо понимаешь, что ничего из деталей не запомнишь никогда, сам текст для этого не предназначен. Даже общую картину составить трудно, потому что автор полностью сконцентрировался на своей специализации и, если кто-то другой, например, древние крупные млекопитающие и упоминаются, то только в связи с тем, что в останках клеща с Гаити, которого в середине кайнозойской эры запечатало в янтаре, нашли красные кровяные тельца млекопитающего, в которых, в свою очередь, нашлись кровяные паразиты – споровики пироплазмиды. Но вообще о том, как эти штуки из океана сосуществовали с бактериями, другими животными и растениями, нет. Даже про насекомых там начался многообещающий кусок, какие у них крылья потрясающие и какие они эффективные, но потом автор такой: но полно о насекомых, в конце концов, их эволюция – это всего-лишь спин-офф основной рачьей истории.

Но еще с другой стороны, о таких книжках я и мечтала: чтобы ученый взял и написал вот именно о своей работе, но довольно понятно. Экспедиции, двадцать кг образцов в багаже, вглядывание в тысячи отпечатков маленьких усиков. Наверное, такая работа создает более верное впечатление о палеонтологии, чем более удалые тексты. Например, понимаешь, что суждения о том, каким было крошечное животной двести пятьдесят миллионов лет назад – это не домысел, а всегда результат статистического анализа множества разных следов, достижений молекулярной биологии, расчетов нагрузок методом конечных элементов. Как реконструкция картины преступления по трем молекулам. И никакого фан-сервиса в виде динозавров!

Обычно научно-популярным книгам добавляет огня какое-нибудь мощное обобщение, одна занимательная мысль, которую потом можно ходить и пересказывать всем, кто готов слушать. В предыдущей работе Андрея Журавлева “Сотворение Земли. Как живые организмы создали наш мир” как раз была такая сверх-идея – 3000 из 5000 минералов, которые можно насчитать на нашей планете, созданы активностью живых организмов. На мой вкус, это книга-блокбастер, прочитать – ну как человеку, видевшему только передачи на черно-белом телевизоре, сходить в IMAX на “Аватар”, только с верой, что все показанное – чистая правда за давностью полумиллиарда лет. В “Похождениях видов” такого сквозного гвоздя нет, если не считать заявленного и выдержанного намерения описывать переходные формы и общую плавность эволюции. Мандибулы действительно модифицируются постепенно. Или вот еще – книга здорово показывает конвергентность эволюции: если рассматривать много разных существ на длинных промежутках времени, то видно, как похожие решения реализуются разными способами. У гребневиков тоже есть простая нервная система, но нейромедиаторы там совсем другие, нежели у всех остальных животных! То есть, когда-то две ветви развития разделились от последнего общего предка, не имеющего никакой нервной системы, а потом организмы выстроили в себе нейросети, построенные на одинаковом принципе. Или камерные глаза, которые есть и у человека, и осьминога – но развились параллельно, без заимствования.

И отдельное, важное чувство, которое вызывает книга – это ощущение, насколько же любая жизнь сложно устроена. Любой червь фантастически хитро сконструирован, даже удивительно, что такое работает, но работает совершенно замечательно, с многими уровнями запаса прочности.

В идеальном мире каждый исследователь написал бы по такой книге! В реальности же “Похождения видов” наводят на мысль, что чтение – это очень разноплановая активность, видов чтения – как видов кольчецов, просто море. Я прочитала эту работу линейно: открывала за обедом и перед сном айпэд и читала, не отвлекаясь на другие книги. А слушаю сейчас параллельно новый большой роман To Paradise Ханьи Янагихары, который на “Похождения видов” похож типом авторского взгляда на героев – не лишенного прохладной симпатии, но исполненного, преимущественно, исследовательского интереса. Возможно, “Похождения видов” стоит читать как-то иначе – как чтение-проект: брать по главе в неделю и встречаться там с разными фантастическими тварями.

По замыслу это должна была быть книга о супруге Черчилля как о самостоятельном, отдельном от него человеке, но это задача оказалась практически невыполнимой, и целые куски биографии Клементины Черчилль все равно превратились в биографию Уинстона Черчилля. Здорово он на ней женился, невероятное просто везение найти женщину, которая одновременно и заботилась о муже так, что он мог думать исключительно о политике и живописи, и – вот что поразительно – при этом не то что не обременяла его своим чрезмерным присутствием, так еще и исчезала регулярно для отдыха и восстановления.

Биографии (а лучше мемуары) английских женщин двадцатого века – это отдельный, прекрасный жанр. Всегда так интересно читать! И великие воспоминания Агаты Кристи (говорят, перевод бестолковый, но в оригинале они прекрасны), и трагикомические мемуары баронессы Гленконнер (вышли недавно на русском языке), и даже напыщенные воспоминания Памелы Маунтбаттон, в которых она описывает, как во дворец вице-короля Индии к ним приходил Ганди, чтобы перекусить чашечкой риса, и как она сопровождала Елизавету II в Австралию. Еще есть превосходные мемуары леди Дианы Мозли, в девичестве Митфорд – кстати, когда Диана сидела натурально в тюрьме вместе со своим мужем, главой английской фашистской партии, Клементина была против того, чтобы ее выпустили поскорее к крошечным детям, а Черчилль все-таки решил отпустить. Сидели они не за конкретные действия, а из соображений как бы чего не вышло. Впрочем, среди сестер Митфорд была еще и откровенная обожательница Гитлера Юнити, которая стрелялась от невозможности любить одновременно и родину, и фюрера. Об этом есть тоже отличная биография всех шести сестер разом. А Диана Мозли была двоюродной племянницей Клементины, и до какого-то времени они восхищались друг другом, потому что обе были хороши собой, элегантны и крепки духом.

Биография Клементины Черчилль практически лишена эксцентричности, которая обычно оттеняет биографии английских женщин, зато здорово описывает все, что касается традиционной несгибаемости. Черчилль рано стал политической суперзвездой и их с Клементиной свадьбой называли “свадьбой века” и освещали в газетах так подробно, что, когда невеста накануне бракосочетания тихонько поехала на автобусе позавтракать с друзьями, потому что в доме матери ей места не нашлось из-за наплыва родственников, а в отеле она оказалась буквально наедине со своим свадебным платьем, простую одежду пришлось одолжить у горничной, так вот, водитель автобуса ее узнал и удивился, что она едет в противоположном от церкви направлении. При всем блеске, Черчилли практически всю жизнь жили не по средствам, Клементина постоянно жонглировала несходящимися финансами так, чтобы жить в хорошем месте, держать превосходную кухню, покупать Черчиллю его любимые дорогие сорочки. Иногда концы с концами начинали сходиться – это когда Черчилль занимал очередной высокий пост с хорошим содержанием и продолжал, как маньяк, писать для заработка, иногда это подразваливалось, как, например, после покупки поместья Чартвелл, которое буквально впитывало в себя деньги со времен короля Генри VIII.

Литературная деятельность Черчилля – это отдельная поразительная история. За несколько статей о живописи как форме досуга он получил фантастические по тем временам 1000 фунтов (да они один из домов купили за 3000 фунтов!). За первый том “Мирового кризиса” – 20 000 фунтов от Таймс. “На наши деньги” это около двух миллионов фунтов. Питаю отвратительное подозрение, что гонорары были формой взятки. С другой стороны, нет в природе взяток, за которые можно получить Нобелевскую премию по литературе, а Черчилль ее получил – и это что-то значит. На церемонию приехала Клементина, и она же выступала вместо мужа, который тогда уже много болел.

Отдельная и вполне самостоятельная глава жизни Клементины связана с ее работой в фонде помощи СССР Red Cross Aid to Russia Fund, для которого она с помощью ужинов, концертов, аукционов, нафандрайзила фантастический миллион фунтов. Миллион фунтов стерлингов для heroic Russians in their terrible but victorious struggle against the wicked invaders of their country! Это поразительно – и спасибо за всю помощь, каковы бы ни были ее мотивы. Весной 1945 года Клементина по личному приглашению Сталина отправилась одна в шестинедельную поездку по СССР, где ее везде встречали рукоплескающие толпы, и даже артисты Большого театра хлопали ей во время спектакля, а не только она им. Клементина успела побывать и в Ростове на Дону – надо будет найти там памятную доску во время очередного визита! А 7 мая 1945 года была церемония награждения в Кремле, на которую Сталин не пришел – ну и понятно, почему. Но вообще это был колоссальный личный триумф.

Интересна история отношений Клементины с Элеонорой Рузвельт, с которой они много раз встречались. Их сближал и возраст, и схожая жизненная ситуация первых леди военных лидеров своих наций. Элеонора тоже была преданной супругой непростого мужчины, который, в отличие от Черчилля, еще и оказался откровенно неверным мужем, даже умершим, в общем-то, на руках у любовницы. Клементина была элегантной и утонченной, Элеонора на такую ерунду внимания не обращала, но обе оказались идеальными спутницами, готовыми вместе тащить избирательные кампании (супруги Черчилли провели их за все время 15 – 15!), терпеть довольно откровенные проявления народного гнева – в начале войны Черчилля ненавидели за отказ от политики умиротворения, а в минуты славы не сильно отсвечивать. О своей войне Элеонора Рузвельт написала пространнейшие и увлекательные мемуары.

И еще раз поразилась, насколько же Вторая Мировая война велась людьми позапрошлого века. Элеонора Рузвельт родилась в 1884 году, а Клементина Черчилль – в 1885. Просто перенесите на сто лет вперед для сравнения с нашими поколенческими когортами. К 1938 году они все были уже полностью сложившимися людьми, несущими на себе шрамы Первой Мировой. Воевали и умирали там люди двадцатого века, а руководили ими выходцы из другой эпохи. Это кажется мне важным соображением, потому что я представляю себе людей войны по своему дедушке, который, конечно, для меня всегда был Очень Немолодым, но прямая связь с ним для меня очевидна, и его я отлично понимала всегда. Тогда как дедушка не относился к поколению, принимавшему решения, рулили всем условные прадеды, совсем другая формация.

Когда не хочется читать ничего, потому что в книжках по физике – энтропия и тепловая смерть Вселенной, по биологии в любом виде – климатический апокалипсис, по нейробиологии – иллюзорность самосознания, в том толку, в этом смысла нет, а в новостях – новости, есть хороший вариант, и это – средневековая история. Мир идеально выстроенных сюжетов, как будто читаешь самый увлекательный роман, из которого вытряхнули все диалоги. Густота событий там такая, что впечатление от хорошей книги про Плантагенетов или Капетингов можно сравнить только с ощущением, которое я испытываю, когда мой сын пересказывает мне кампании из его компьютерных игр – ненормальная просто плотность событий.

В этой работе автор рассказывает о биографиях многочисленных дочерей, внукек и правнучкек Генриха II и Элеоноры Аквитанской. Причем, у него нет какой-то отдельный феменистической оптики, просто такой взял сюжет, и это правда очень интересно. Основной функцией средневекового монарха был прямой контроль как можно более обширной территории, который выполнялся двумя способами – регулярными личными посещениями и расстановкой по карте фишек, сделанных из собственных детей. Оба способа безжалостны к людям. И походная жизнь королей довольно быстро доканывала, и бесконечные роды на королев действовали тяжело. Королева, которая не могла рожать, быстро переставала быть королевой. Были свои исключения, конечно – Элеонора Аквитанская родила одиннадцать детей и была сама по себе мощной политической силой для всей Европе. А Эдвард I, кажется, даже любил свою жену. Но исключений мало, и вот эта женская линия средневековой истории – вся про девочек, которых разменивали на договоренности, потом они вырастали и иногда рожали своих детей, чтобы начать уже их размещать в сложнопридуманные семейные схемы.

Родовитость и владения в приданное не были залогом удачного брака – для некоторых девушек большое наследство стало проклятьем, слишком завидные невесты сидели в относительно комфортном заключении всю жизнь, чтобы не достаться никому. Ничего не было залогом чего-то – будущий святой Луи VII, например, стал королем, потому что конь его старшего брата споткнулся о свинью на парижской улице. И так там все.

При этом, становится понятно, какая же Европа была связная. Никаких еще настоящих национальных государств – то, что условный король франков управлял набором герцогств, графств и провинций как сюзерен для их феодалов, еще не означало, что люди там говорили по-французски и хотя бы отдаленно считали себя гражданами одной страны. Некоторых английских королей склоняли присягнуть на верность французскому королю – как герцога Аквитании, то есть, прямого вассала, и это не было удивительно, только раздражающе. Везде родственники! Вся Европа – одна огромная, дисфункциональная семья со всеми положенными этой структуре ролями.

Поскольку судьбы бесчисленных принцесс (преимущественно, Элеонор и Изабелл) не очень известны, то все эти сюжеты еще и неожиданные! Кого угодно из них может сразить внезапная смерть, но может сложиться и иначе – королева сформирует свой лояльный двор, создаст себе независимый источник дохода, свободный от монструозных расходов на крестовые походы, и отлично проживет свою жизнь. Редкая ситуация, когда книга по истории таит в себе много внезапного.

И еще книги о Плантагенетах (в прошлом году вышла на русском языке, отличнейшая работа), и о Элеоноре Аквитанской лично.

Главным событием моего читательского года была работа в жюри номинации Перевод премии Просветитель. Это поразительный опыт, за который я очень благодарна. Сличить двадцать книг с переводами оказалось не так легко, как я предполагала, но то, что удалось узнать благодаря этой деятельности, для меня ценно.

То, что за год я прочитала 55 книг, кажется мне очень удивительным, по ощущениям было намного меньше. Но записи все подтверждают! Две главные темы, которые продолжают меня интересовать, и по которым я дальше планирую прочитать целую кучу книг – это проблема самосознания и философия математики. Второе сейчас кажется мне даже привлекательней первого.

В ноябре читать мне стало трудно. Я открывала книжки, наверное, интересные сами по себе – про пересмотр взглядов на устройство древнейших человеческих сообществ или про внезапную противоречивость медицинских исследований, на которые потом опираются все решения врачей, и не находила в себе искры интереса. Все это кажется совершенно неважным, когда С.Э. Зуева, обвиняемого в зыбком экономическом преступлении без пострадавших, держат в СИЗО, где он страшно болеет и может умереть. #ЗаЗуева.

Тем не менее, чтение и блог для меня – это пространство произвольного действия, которое делает человека свободным. Я продолжу.

Нон-фикшн

1. Alien Oceans: The Search for Life in the Depths of Space на Амазоне, есть на сторителе, и мой обзор. Меланхолическая и познавательная книга о чужих океанах под чужими небесами – тех, что на Ганимеде, Энцеладе, Ио, Европе, Плутоне. Может быть, там даже есть своя чужая жизнь.
2. The Feeling of Life Itself: Why Consciousness Is Widespread but Can’t Be Computed на Амазоне, мой обзор. Отличная работа о той искре самосознания, которая и делает нас живыми. Автор – нейрофизиолог, поэтому он со знанием дела обсуждает такие важные вещи как нейронные корреляты сознания, то есть, необходимые и достаточные структуры в мозгу, обеспечивающие чувство “я – есть”.
3. Secondhand: Travels in the New Global Garage Sale на Амазоне, есть на Сторителе, мой обзор. Каждый раз, когда мы расстаемся с какой-то вещью, она исчезает только из нашего мира, а в реальности ей предстоит еще долгая и непростая жизнь. Современное переложение малоизвестной сказки Андерсона о льне, помноженное на тягостное и одновременно освобождающее ощущение абсолютной ненужности почти всех материальных владений – раз уж отправляются на утилизацию, не находя новых хозяев, тонны винтажных шелковых кимоно, резных дубовых буфетов и фарфоровых сервизов, то что уж уже.
4. Еда для радости. Записки диетолога. Отличная книжка про одно из моих любимых занятий – хорошо поесть. Общий смысл в том, что еда – это просто еда. Нет волшебных продуктов, несущих особую пользу организму, нет блюд из ада, специально выдуманных демонами для погибели человеческого рода. Есть еду, не играй с едой (в смысле, не развлекайся и не отвлекайся за счет питания), делай это вовремя, и все будет ок.
5. Let the Lord Sort Them: The Rise and Fall of the Death Penalty, мой обзор. В начале года у меня еще хватало запала читать книги о смертных казнях и прочем (в конце иссяк запал, поэтому, скажем, новую книгу доброго судмедэксперта Шеппарда, я не стала даже смотреть). Страшное дело. А книжка интересная – о том, что смертная казнь абсолютно бессмысленна, никак не помогает бороться с преступностью, а даже, косвенно, повышает уровень насилия в обществе. Ну и о том, что суд не всегда справедлив, потому что редко бывает, что встречаются двенадцать разгневанных мужчин.
6. Metazoa: Animal Life and the Birth of the Mind, мой обзор. Еще одна книга о самосознании! Автор раньше написал отличную работу об осьминогах, после которой я перестала есть осьминогов – задолго до того, как подобные преложения начали поступать от широких сообществ. Из книжки почерпнула несколько неприятную мысль, что точкой появления самосознания эволюционно могло быть переживание боли, потому что боль здорово помогает в выживании, но, чтобы это случилось, должен быть кто-то, кому будет больно. Этот кто-то – и есть мы.
7. Tree Story: The History of the World Written in Rings, мой обзор. Про властелинов колец – тех, кто по спилам деревьев может узнать историю климата в конкретном регионе, восстановить древние торговые пути и раскрыть преступление.
8. Chatter: The Voice in Our Head, Why It Matters, and How to Harness It, мой обзор. Я думала, что там будет разбор феномена “внутреннего голоса”, откуда он берется и каким бывает, но в книге больше о том, как сказать “заткнись” внутреннему критику.
9. Why Fish Don’t Exist: A Story of Loss, Love, and the Hidden Order of Life. Мой обзор. Дичайшая (в хорошем смысле) биография ихтиолога-систематика, который травил стрихнином, кажется, не только рыб, а также выступал как знатный пропагандист евгеники.
10. Land: How the Hunger for Ownership Shaped the Modern World. Мой обзор. Земля – это абсолютно ценность даже в современном экс-территориальном мире. То, что можем жить, работать и дружить, откуда захотим, довольно прозрачная иллюзия, в конечном итоге все сводится к праву на землю. Как устроена собственность на землю, почему человек может претендовать на территорию – ну вот, попытка разобраться.
11. The Hidden History of Holidays. Мой обзор. К этому курсу у комментаторов на Амазоне есть много вопросов – многих раздражает его сугубая концентрация на праздниках белых людей (вернее, американцев – все 17 праздников это их особые дни), многих – своеобразная исполнительская манера автора, а остальных – разнообразные ошибки и недочеты. Но курс славный. Вот прямо сейчас можно послушать про праздники зимнего солнцестояния, благо сам курс входит в подписку на Audible бесплатно.
12. Darwin Comes to Town. Дарвин в городе. Крутой извод урбанистики – вопросы о том, как города меняют не только людей, но и всех живых существ, от птиц, до грибков. Лучший эпизод – о том, как парижские сомы научились охотиться на парижских же голубей, но остальное тоже ок. Комплектом могу порекомендовать еще более замечательную Never Home Alone – Не один дома, про всех наших неизбежных соседей по дому. При желании, прямо у себя дома можно открыть новый, неизвестный науке вид бесповозвоночных!
13. Medieval Myths & Mysteries – еще один мини-курс из каталога Audible, про разные средневековые и ренессансные истории, которые до сих пор с нами.
14. Mr. Humble and Dr. Butcher: Monkey’s Head, the Pope’s Neuroscientist, and the Quest to Transplant the Soul. Мой обзор. Биография американского хирурга, одного из основателей современной трансплантологии, который всю жизнь шел к мечте о трансплантации целого тела. Тренировался на обезьянах. Приезжал в Москву, чтобы поделиться опытом с коллегами и познакомиться с опытом великого Демихова, который собирал из двух собак полторы. История кровавая, мрачная и захватывающая.
15. Prairie Fires: The American Dreams of Laura Ingalls Wilder, мой обзор. Биография Лоры Ингаллз – автора каноических американских книжек для детей, в которых описала сильно подслащенную историю своего детства в больших лесах и в прериях. Адская совершенно жизнь простых американских фермеров. Но интересно! Несгибаемая женщина всю жизнь работала, как конь, а потом написала свои книжки, сказочно прославившись и умеренно разбогатев.
16. Rethinking Consciousness: A Scientific Theory of Subjective Experience, Наука сознания: Современная теория субъективного опыта, мой обзор. И еще одна книжка о природе сознания. Грациано идет к этой теме через идею произвольного внимания. Все лучше, чем самосознание как инструмент для субъективного переживания боли.
17. A Life of Contrasts: The Autobiography. Мемуары Дианы Мозли, в девичестве Митфорд, английской аристократки удивительной совершенно судьбы. В мемуарах она добрая и совершенно ледяная.
18. Mine!: How the Hidden Rules of Ownership Control Our Lives, мой обзор. Отличная книга о природе собственности на землю, вещи, предметы, идеи и тела.
19. Hawking Hawking: The Selling of a Scientific Celebrity, мой обзор. Биография Стивена Хокинга, в которой автор пытается разобраться, в чем Хокинг был более гениален – асторофизике или пиаре. Очень интересно и, кстати, уважительно.
20. Queen Victoria and The Romanovs: Sixty Years of Mutual Distrust, мой обзор. Концепция странная – книжка о взаимоотношениях королевы Виктории со всеми Романовыми сразу, но интересная. Отличный эпизод, как ее русская невестка, Мария Александровна, сестра Николая второго и дочь Александра третьего, изводила королеву тем, что делала все, что хотела. Тут, конечно, вспоминается, как Менелай объяснил своим, почему просто забрал Елену домой из Трои: во-первых, она все объяснила – это Афродита наслала безумие, а во-вторых, у нее папа – Зевс.
21. The Invention of Miracles: Language, Power, and Alexander Graham Bell’s Quest to End Deafness, мой обзор. Биография изобретателя телефона Александра Белла, из которой становится ясно, что интересовали его в жизни вовсе не телефоны, а спасение глухих людей. Здоровская книжка с противоречивым героем, потому что Белл для сообщества глухих фигура неоднозначная. И он тоже успел отметиться как апологет евгеники, что ж за зараза у них тогда ходила.
22. Nine Nasty Words: English in the Gutter: Then, Now, and Forever. Мой обзор. Целая книжка про девять ключевых английских ругательств и их странные грамматические и исторические приключения. Дана отличная схема метаморфозы, что люди считают ужасным и неприличным для произнесения на разных этапах развития общества – прям здорово придумано.
23. The Modern Myths: Adventures in the Machinery of the Popular Imagination, мой обзор. Книжка с интересным заходом – рассказать о мифах нового технологического времени, которыми нас одарил конец девятнадцатого – начало двадцатого века. Вампир, зомби, Бэтмен.
24. The Story of Human Language. Книжка о ругательствах мне так понравилась, что я взяла курс ее автора. Курс интересный, но хамовитый Маквортер успевает там наехать буквально на всех.
25. The Voices Within: The History and Science of How We Talk to Ourselves, мой обзор. Вторая книжка о внутренеем голосе, уже удачная. Автор много ссылается на Выготского и рассказывает всякие интересные вещи о том, что это за странная внутренняя речь звучит у нас в головах. Или не звучит. В чате моего канала произошло несколько жарких споров на тему, как оно бывает, а как точно не бывает.
26. Taste: Surprising Stories and Science About Why Food Tastes Good Идеальная книжка о еде – не как ее готовить, не как выбирать так, чтобы похудеть, а как есть с максимальным удовольствием и полнотой восприятия. С научной основой и упражнениями в конце каждой главы. Ведь все мы немного жрецы еды!
27. Страна отходов. Как мусор захватил Россию и можно ли ее спасти. Мой обзор. Редкой страсти книга на важную тему.
28. An Ugly Truth: Inside Facebook’s Battle for Domination. Мой обзор. Еде одна книга об ужасах внутренней кухни Фэйсбука. Страшны не приведенные факты, а общее к ним отношение: а что такого, мы давно это знаем. Тут вспоминается эпизод из отличной книги Исигуро Кадзуо “Не отпускай меня”, где герои в определенный момент говорят тоже самое на вскрывшуюся ужасную правду.
29. Asteroids: How Love, Fear, and Greed Will Determine Our Future in Space. Про людей и астероиды – как можно на них зарабатывать, что можно сделать, чтобы хотя бы распознать заранее угрозу.
30. Т.А. Кузьминская “Моя жизнь дома и в Ясной поляне” Мой обзор. Прекрасные воспоминания сестры жены Л.Н. Толстого – той, с кого была списана Наташа Ростова. Главный урок книги: Толстой списывал из жизни все, буквально все – и поэтому его большие романы дышат такой правдивостью в мелочах.
31. The Cult of We: WeWork and the Great Start-Up Delusion, мой обзор. Как заработать миллиарды на субаренде.
32. Exercised: Why Something We Never Evolved to Do Is Healthy and Rewarding. Антрополог изучает роль физического движения в жизни человека. Как все антропологи, он страшно привязался к племени Хазда. На месте этих хазда, я бы уже начала выдумывать для белых разные угарные мистификации.
33. Mutants: On Genetic Variety and the Human Body. Отличная концепция у книги – поразбираться, как работает человеческое тело, опираясь на примеры, когда оно не работает, как надо. Основная эмоция после прослушивание – колоссальное изумление перед фактом, что мы вообще как-то рождаемся, вырастаем и живем.
34. Einstein: His Life and Universe Биография Эйнштейна, вполне отличная.
35. Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях/1991–2021 Книга, из которой я поняла, что простые песни сложно устроены.
36. Fuzz: When Nature Breaks the Law, мой обзор. Про нелегкую судьбу крысловов.
37. Coming to Our Senses: A Boy Who Learned to See, a Girl Who Learned to Hear, and How We All Discover the World, мой обзор. Изучение того, как мы на самом деле видим и слышим, с деятельной помощью людей, которые с детства не видели или не слышали, а потом обрели эту способность и могут судить о ней без иллюзий.
38. The Man from the Future: The Visionary Life of John von Neumann, мой обзор. Первая за долгое время большая биография Вон Неймана – математика, который определял, кто тут станет радиоактивным пеплом.
39. Our Magnificent Bastard Tongue: The Untold History of English, мой обзор. Кто виноват в появлении неправильных глаголов и странных грамматических конструкций английского языка.
40. Купчихи, дворянки, магнатки: Женщины-предприни­мательницы в России XIX века, мой обзор. Книга, которая не смогла определиться, кто она, исследование или научно-популярная работа. Но все равно, отличная – из нее мы узнаем, что в девятнадцатом веке женщины вполне могли заправлять своими большими предприятиями.
41. Journey to the Edge of Reason: The Life of Kurt Gödel. Мой обзор. Биография великого Курта Геделя, математика, который подарил людям свободу от предопределенности математики.
42. Форма жизни №4. Как остаться человеком в эпоху расцвета искусственного интеллекта. Отечественная книга о надзирающем тоталитаризме. Очень хорошая, обзор сделаю.

Фикшн

1. Тени тевтонов. Герои через века ищут повсюду меч Сатаны, но слушать это не стыдно, а весело, потому что написал Алексей Иванов, а кто у нас еще может так здорово писать исторические романы. В каком-то смысле вся книга – разворачивание одной сценки из “Трудно быть богом Стругацких”, где подросток из будущего пошел посмотреть, что там в конце анизотропного шоссе, а потом вернулся к друзьям, и рассказал, что ничего особенного – скелет фашиста, прикованного цепями к пулемету. Длинную тень отбрасывают эти скелеты, и удержат ли их ржавые цепи.
2. Klara and the Sun Роман, который Исигуро Кадзуо предполагал сделать детским, но жена его отговорила, потому что с детьми так нельзя. А со взрослыми можно.
3. Later. Не могу не повториться – это как если бы Кинг очень захотел написать “Щегла”. Все такие хорошие! Мальчик хороший, мама у него хорошая. Подружка у мамы плохая, но на плохих в этом мире есть еще более плохие, так что ок. Похоже на “Доктор сон”, но Кингу такое легко сходит с рук – потому что рука очень легкая.
4. Project Hail Mary. Дурацкий, но трогательный третий роман автора “Марсианина” – школьный учитель спасает Солнце от угасания, решая множество технических говололомок в страшном удалении от Земли.
5. Double Blind. Магической красоты роман о стартапах, экологии и виртуальной реальности.
6. Смерти.net. Классный философский детектив, где все действие разворачивается в интернете мертвых, действующие лица – цифровые копии мертвых людей, и все события ставят много любопытных вопросов.
7. Sea of Rust. Не новый фантастический роман о том, как роботы убили всех людей, но радости им это не принесло. Похоже на Киллербота, которого многие любят, только главный герой так себя не называет, хотя он как раз реальный убийца.
8. Billy Summers. Огромный роман Стивена Кинга, в котором наемный убийца на последнем в своей карьере заказе пишет мемуары о своем непростом детстве.
9. Transhumanism Inc. Новый Пелевин. Да какая разница, что там написано.
10. Vita Nostra: Работа над ошибками. Продолжение отличной Vita Nostra для тех, кто уже вырос. Мы выросли за эти пятнадцать лет, герои – нет, и тут становится ясным, что грандиозный и жуткий мир университета Высшей Речи – довольно маленький фрагмент мира, а преподаватели там очень много гонят, и, вообще, не такие важные птицы, какими хотят казаться.
11. Magpie Murders. Замкнутый на себя детекив, в котором кто-то убил автора детектива.
12. The Body Scout. Трогательный научно-фантастический нуар про бейсбол. Звучит жутко, а читается весело.
13. The Every. Скучный роман автора “Сферы”, в котором Сфера превращается в Эври – еще более могущественную и надзирающую корпорацию, чем была раньше. Текст состоит из натужных диалогов, читать которые скучно и тяжко, но они перемежаются картинами хорошо показанного корпоративного безумия, где видно, что на идеях бережности, экологичности и прочего хорошего можно точно также прессовать людей и делать карьеру, как на принципах эффективности любой ценой. Потому что все это примерно одно.

Биография математической суперзвезды двадцатого века, человека, который в 24 года показал, что математика не совсем идеальна, но это делает ее еще прекрасней. Очень, очень грубо теорему неполноты Геделя можно сформулировать примерно как идею, что в любой непротиворечивой системе $#*@%!!!арифметических аксиом будут $#*@%!!! теоремы, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть, и это просто $#*@%!!!

Самая лучшая для меня часть книги оказалась в самом конце – там пересказывается очень мысль Геделя, который говорит, что теорема о неполноте математики кажется ему не поводом ощутить себя в философском тупике, а вовсе наоборот – гарантией того, что мир неисчислим, что всегда есть место для волшебной неопределенности, и, главное, то, что человека нельзя заменить никаким компьютером. Очень интересно, что многие великие математики приходили к концу жизни к размышлениям о природе живого, о сути самосознания и интеллекта – и Шредингер, и Вон Нойман (Фон Ньюман) работали над этим. Гедель вот тоже.

Еще из потрясающе-интересного – это то, какой же рассадник гениев возник в Вене в первой половине прошлого века, а потом телепортировался в Принстон. Гедель, при всей своей очевидной математической гениальности, вырос в венском кружке, который был настоящим реактором величия. А вторую половину своей жизни прожил в Принстоне, где дружил с Эйнштейном, Вон Нойманом, Моргенштерном и другими прекрасными людьми, которые ему очень помогали. Страшно хочется в Принстон.

Вся биография отличная – достаточно деликатная относительно личных деталей биографии Геделя и с большим вниманием к его жизни как математика. Показать, над чем и зачем работал Гедель, да еще под аудиоформат – дело сложное, но, в общем, получилось. Вот правда, без всякой подготовки можно послушать и понять для себя, в чем там дело. Теорема неполноты математики избежала участи принципа неопределенности Хайзенберга или парадокса наблюдателя Шредингера, которые стали частью поп-культуры, но в ней много такого, что поражает воображение.

И интересней всего понять, в чем сейчас, почти сто лет спустя после публикации доказательства Геделя, фронтир развития большой математики.

В спорном, но увлекательном курсе о дофамине есть тезис, что человек выстраивает образ будущего теми же участками мозга, которыми создает картину прошлого. Мне эта идея кажется крайне богатой, потому что без привлекательного представления о завтрашнем дне очень трудно вообще что-то делать. Возможно, тезис верен не только на уровне одного человеческого мозга, но и для общества в целом. Поэтому так важны хорошие книги по истории с хорошими историями. Не противные эти, где хруст французской булки и холопское умиление господскими нарядами, а исследования настоящих достижений.

“Купчихи, дворянки, магнатки” как раз так написаны. Книга не сахарная, Российская Империя не была страной равноправия и всеобщего женского предпринимательства – автор пишет, что в 1832 году женщины владели 494 фабриками из имеющихся в стране 5349, из них половина – 241 хозяек были дворянками, 172 – купчихами, 48 – мещанками, 16 – крестьянками и 7 человек прочих. Меньше 10%, кто-то из этих хозяек были номинальными владельцами, большинство дворянок получили актив в наследство от родителей или мужа, купчихи представляли первое, второе – или, очень редко, третье поколение бизнес-династий. Не самая потрясающая статистика, но видно, что женщины, владеющие производствами, были заметной силой. При этом, в работе анализируется только промышленность, я думаю, что в других отраслях распределение могло быть лучше. Косвенные данные – но, например, в 1830 году из 9842 каменных и деревянных домов в Москве купеческое сословие владело 2165, из которых мужчинам принадлежало 1540 домов, женщинам – 625. Как-то уже повеселее.

Законодательство, которое описывается в книге, выглядит тоже прогрессивным: женщины владели своим имуществом, права на приданное оставалось за ними, можно было заключать все возможные сделки. Ограничений на вступление в купеческие гильдии по половому признаку не существовало, и даже была небольшая инновационная льгота – женщины, владеющие типографиями и фотоателье, платили только минимальный взнос, и могли не покупать купеческое свидетельство.

Книга балансирует между двумя жанрами – в ней чувствуется генокод большой академической работы, но заметна и авторская задача сделать текст доступным. Ну не знаю, я бы статистики оставила больше-больше, раздел с источниками бы вернула обратно, потому что здесь его просто нет, а только список купеческих мемуаров, которые использовались при подготовке, был бы для многих полезен. И сама книга разбита на две части – описание женского предпринимательства как явления короткие биографии известных женщин. Это интересно, но надо немного настроиться.

Там есть своя доля романных совершенно сюжетов (тут и подумаешь, что современных исторических романов страшно мало, одного Иванова на всех не хватит) и замечательных деталей. Что-нибудь из серии анекдотов о бабушке Анны Керн Агафоклеи Полторацкой, которая так любила Екатерину II, что купила после ее смерти все рубахи и других уже не носила.

Во второй части, к сожалению, удалось собрать только истории аристократок и женщин из купеческих семей. Как бы хотелось узнать о жизни крестьянской вдовы Дарьи Андреевой, которая в 1814 году вступила в третью гильдию московского купечества. На тот момент ей было 60 лет, в семье числилось еще двенадцать человек. Вопрос о вступлении решался в Сенате, поручителями выступили три московских купца – бывших жителей соседних деревень. Как поступила в купечество отпущенная от помещицы Мясоедовой дворовая девка Дарья Подобедова? Экономическая крестьянка деревни Денисово Калужской области вдова Авдотья Горностаева с тремя сыновьями, пятью дочерьми и их семьями? Огромная несправедливость, что такие потрясающие истории остались неизвестными, потому что эти люди и их дети еще не писали мемуаров, и про них никто не писал.

Как же здорово, что сейчас люди много пишут о себе и друг о друге. Я думаю, что все истории надо записывать. Что американская традиция, чуть испытать что-нибудь не совсем обычное, так сразу целую книжку писать и издавать – хорошая. И мы не понимаем, что важно, а что нет – как никто не мог подумать, что судьба отпущенной дворовой девки, ставшей купчихой по своему праву, а не женой купца, на самом деле, имеет значение, и эта женщина заслуживает, чтобы ее биография сохранилась.

И еще одна книжка хамовитого лингвиста. Джон Маквортер – специалист по пиджинам и креольским языкам, поэтому его работа об истории английского показывает, как староанглийский язык столетиями размывался и разрастался одновременно, в итоге, превратившись в вариант языка германской группы с некоторыми странными особенностями.

Я за этот год послушала еще две книги Маквортера – спорную и увлекательную историю языков и его новую книжку об английских ругательствах. Он там щедро рассказывает о разных вещах, но у него есть одна сквозная мысль: каждый живой язык одновременно разрушается и усложняется. Какие-то конструкции выветриваются под воздействием времени, а что-то новое на него нарастает, страшно раздражая при этом носителей традиционных ценностей. Как в любом живом существе, которое постоянно должно и убивать старые клетки, и наращивать мускулы.

Отдельные прилагательные и наречия довольно легко прилипают к существительным, образуя суффиксы и приставки, а суффиксы и приставки часто стираются от постоянного употребления, люди редуцируют, укорачивают многие вещи. Длинные конструкции сливаются в обобщенное мяукание, потому что носителям языка и так все понятно. Так английский подрастерял свои падежи, родовые окончания и изрядную часть неправильных глаголов. А что-то, наоборот, становится больше и сложнее.

Английский формировался из прото-германского и, по логике событий, должен был бы быть похож на немецкий, шведский или исладнский. Вот исландский – самый нетронутый, самый чистый язык германской группы, исландцы даже до сих пор могут читать древние саги без особого напряжения. Средний англичанин не сможет прочитать “Беовульфа” без перевода, Чосера, скорее всего, тоже, Шекспира – с трудом и с кучей недопониманий.

И дело тут не только в словах, но и в грамматике. Вот это – вторая любимая (и здоровская) идея Маквортера, что изменения языков надо искать не в словах. Про слова всяк готов говорить, и о том же английском каждый, кто читал в детстве “Айвенго” помнит, что половина слов – англо-саконские, а половина – норманские, и, пока бычка надо кормить, он будет называться староанглийским словом cow, а к столу подадут уже французский beef, потому что и есть-то говядину будет французский завоеватель. Отличная книжка о сравнительной лингвистике, там еще много такого.

Английский не очень похож на нормальный германский язык, потому что у него есть странные грамматические особенности – например, класс continious времен и обязательные конструкции с “бессмысленным do” – вспомогательным глаголом – в отрицательных и вопросительных конструкциях. Автор уверяет, что такого больше ни в одном нормальном европейском языке нет. Скорее всего, говорит Маквортер, эти конструкции в английском – от кельтских языков. Основа – от германских, лексика – от старогерманского, латыни, каких-то языков викингов, французского и норманского, а огромный кусок грамматики – из кельтских языков. Почему же так мало кельтских слов? Это отдельный детектив с участием кельтов, викингов, римлян, французов и сочувствующих. Все-то они, как половцы и печенеги, терзали английский язык, а он все равно восстал, еще лучше, чем был. Поэтому-то и bastard tonge, дворняга с непростой родословной.

И третье, что он обсуждает в этой книге, тоже очень интересное – зависимость мышления от грамматики. Есть такая мысль, что, если в языке нет какой-то категории, то люди и думать не смогут в эту сторону. Об этом писал Орулэлл, когда придумывал новояз без слов “свобода” и “выбор”, об этом любят рассказать некоторые антропологи, приводя в пример племя Пираха, у которых в языке вообще почти ничего нет. Но, скорее всего, это полная ерунда. В японском языке нет отдельной грамматики для будущего времени, только вряд ли кто-то откажет японцам в способности планировать. Русский язык допускает свободный порядок слов в предложении, в английском нет родовых окончаний, но вряд ли это влияет на точность мышления.

Настоящая, большая слава ученого и попадание его в пантеон культурных героев устроены несправедливо и больше опираются на умелую работу с СМИ (это Стивен Хокинг лучше всех умел, см. книгу на эту тему), классные фотографии (Эйнштейн, примерно как Че Гевара, настолько универсально-узнаваем, в том числе, благодаря двум удачным снимкам) и запоминающимся метафорам. Шредингера все знают благодаря коту, а Хайзенберга – благодаря принципу неопределенности (и сериалу Breaking Bad). Хотя метафоры работают не всегда – теорию игр знают все, а ее автора нет. Про математика Джона Нэша красивый фильм сняли, хотя в жизни он не был таким симпатягой, а как раз наоборот, Теслу помнят… уже, видимо, благодаря Илону Маску.

Джон Вон Нойман, которого в русскоязычной традиции принято называть Фон Ньюманом, как раз такой ученый-сверхчеловек, который не попал в воображаемый сомн “самых великих гениев” к Эйнштейну и Хокингу. На мой взгляд, самое поразительное, это то, что ему удалось быть гением-политиком. Круто быть настоящим большим математиком (я не пробовала, но даже ненастоящим и маленьким математиком быть здорово), однако “умники” обычно выполняют чисто инструментальную роль для людей, у которых есть власть. Люди с властью бросают людям с умищем задания, а те их выполняют – разрабатывают технологии, строят бомбы и запускают ракеты. Или не строят и не запускают, если совесть не дает. Фон Ньюман влиял на то, куда эти ракеты были направлены (на крупные советские города).

Фон Ньюман был абсолютным и безусловным умником, автором нескольких новых разделов математики, но не инструментом в руках министров или генералов. В совсем еще ранней молодости он уехал из Будапешта вместе со всей своей семьей в США, быстро получил гражданство, и подключился к манхэттенскому проекту, делать атомную бомбу. Не как Эйнштейн, Улам и другие физики, которые просто делали, что умели, а потом с ужасом смотрели на то, что получилось. Фон Ньюман был чуть ли не единственным человеком, который мог рационально думать о новом мире с ядерным вооружением, и он много сделал для построения основной стратегии даже не собственно ядерной войны, а вообще жизни в этой ситуации – и это была доктрина гарантированного взаимного уничтожения.

То, что так завлекательно называется теорией игр, вообще-то придумано для моделирования ситуации, когда у США есть ядерные и термоядерные бомбы, у СССР есть ядерные и термоядерные бомбы, и надо решать, в чем тут может быть наиболее рациональный алгоритм действий. Основы теории игр сформулировал Фон Ньюман, и по всем его построениям получалось, что всегда выгодней первыми наносить удар как можно скорее. Потом задача усложнилась, когда ядерную триаду достроили еще и баллистическими ракетами, и вот он, математик и любитель античной истории, обосновывал для генералов конкретные цифры нужного количества ракет и процент крупных городов противника, которые должны быть разрушены при первом ударе. Видимо, травма столкновения с европейским фашизмом была такова, что Фон Ньюман усвоил единственный режим взаимодействия с врагом, и теперь эта травма вшита не только в доктрины военных, но и в экономику, потому что на основе теории игр построено очень много конкретных инструментов.

Последней большой работой Фон Ньюмана стала теория клеточных автоматов. Видели же математическую игру Жизнь? Гениальная штука, которая показывает, как очень простые правила создают богатый мир с размножающимися и движущимися объектами. Так вот, Конвей придумал ее на основе более сложной и абстрактной модели Фон Ньюмана, который в конце жизни уже всерьез задался вопросами природы мышления и принципами, на которых построена жизнь. Он создал математический аппарат, демонстрирующий принципы саморепликации систем, а также сделал блестящее предположение о том, как живые существа воспроизводят себя. Интересно, что великий Шредингер в конце жизни заинтересовался примерно тем же самым и выпустил отдельную работу “Что есть жизнь?”, где тоже приходит к выводу о “цифровой” природе копирования наследственной информации.

И при всем при этом, хорошей биографии Фон Ньюмана до сих пор нет. А интересно же, кому мы обязаны многим хорошим и многим плохим. Как получился человек такого типа? О чем он вообще думал?

The Man from the Future: The Visionary Life of John von Neumann – первая биография за много лет, но она не супер-хорошая. Автор так старался показать работу своего героя, что провалился в серию пространных очерков общего состояния матаппарата квантовой механики, теории игр и теории клеточных автоматов, что весьма интересно, но Фон Ньюмана там процентов 20. Нет бы больше про становление РЭНД, генералов и поездки на испытания атомных бомб! Про упоительную жизнь в Пристоне того времени, когда Вон Нойман мешал Эйнштейну спать и работать проигрыванием немецких песен на патефоне, а Джон Нэш врывался к обоим рассказать о своих ценных мыслях. Там же давление было, как в эпицентре ядерного взрыва. По-моему, автору биографии тупо не хватило доступа к архивным материалам, поэтому он больше упирает на академическую часть. Часть архивов наверняка до сих пор засекречена, но, например, избранные письма опубликованы и доступны (попросила у держателя авторских прав электронную копию для обзора, потому что покупать бумажный экземпляр за 60$ не хочется), последний из братьев Вон Ноймана умер в 2011 году, дочь жива, молодые соратники наверняка еще живы, можно было и больше источников привлечь.

Самое досадное, что выход этой биографии может здорово отсрочить написание следующей – издательский бизнес требует денег, а работа над такой книгой – затратный проект.

• О RAND corp, фабрике мысли, которую генералы от авиации США создали специально для проработки вопросов стратегии ядерной войны. Заодно получился компьютер и интернет. Фон Ньюман там много работал.
• Мемуары дочери Фон Ньюмана