Та-та-да-тааа-та-та-да-та-та

Queen Victoria and The Romanovs: Sixty Years of Mutual Distrust

Книги по истории лучше всего получаются, когда автор отходит от идеи хроники (то-се, то-се, то-се) и выбирает какую-то свою рамку для изложения событий. Вот здесь у Корин Холл получилась интересная работа, в которой почти весь девятнадцатый век рассказывается как семейная сага: отношения между матриархом огромного семейства и ее довольно необычными родственниками.

Еще я очень люблю читать книги по отечественной истории, которые не отцентрованны именно на России, а рассказывают о более общих процессах, но с нами. В изложении зарубежных авторов это иногда получается особенно неожиданно – со стороны какие-то вещи остаются невидимыми, а какие-то, наоборот, внезапно явными. Из “Королевы Виктории и Романовых”, например, становится очевидно, какой же важной частью европейской социальной сети монархов были Романовы. И как еще сто с небольшим лет назад густо вся Европа была покрыта натурально правящими домами! Кроме “понятных” нам сейчас королевских семей правили король Мальты, король Румынии, король Греции, король Черногории, король Сербии, король Болгарии, колоссальная толпа особ королевской крови – кроме первых лиц есть же еще их браться, сестры, многочисленные дети и племянники, и все они друг другу свояки и родственники. Наши в эту сеть были отлично вписаны, ну и чувствовали себя лучше всех – самым могущественным и богатым домом. Самая большая империя, колоссальные деньги. Даже королева Виктория, судя по дневникам, испытывала неприятные чувства из-за того, что русские были императорами и императрицами, а она – королева, и только после присоединения Индии с удовлетворением заметила, что теперь она тоже императрица.

Здесь я не могу не напомнить потрясающий воображение сервис “Королевские созвездия”, который показывает родственные связи всех со всеми. Он не супер-наглядный, но изумительно красивый. Лет десять назад в страшной моде была инфографика, вот тогда-то можно было такое знатно в соответствующих выступлениях попоказывать.

С королевой Викторией у Романовых были теснейшие отношения, для Александра I она была крестницей (хотя и заочной), другие звали ее тетушкой или бабушкой, для великой княгини Ольги – крестной матерью, для императрицы Александры Федоровны и великой княгини Елизаветы (Эллы) – родной бабкой, причем, во многом заменившей рано умершую мать. Виктория в России ни разу не была, как и ни один другой британский монарх (до Елизаветы II), зато Романовы ездили в Британию постоянно, подолгу гостили, исправно посещали с королевой мавзолей Альберта, послушно выезжали с ней в колясочке гулять в любую погоду. Дарили друг другу милые подарки – особенно трогает постоянный обмен портретами и фотографиями.

Великая княжна Мария Александровна, сестра Николая II вышла замуж за сына Виктории Альфреда. Почему об этом до сих пор нет исторического романа? Виктория была против этого брака – русские сложны и непредсказуемы, и почему нельзя жениться на немецкой принцессе-протестантке, но Альфред добился женитьбы, и Мария стала одной из тех невесток, которые дают свекрови прикурить. Она терпеть не могла английский климат и обычаи, требовала поддерживать в каминах ревущее пламя и требовала русских нянь для своих детей. Впрочем, ее статус единственного человека в семье, которого Виктории не удавалось подчинить, во-многом определялся ее большим личным состоянием, полученным в приданное (миллион рублей капитала, с которого можно получать ежегодные проценты, 75 000 рублей годового дохода, еще миллион рублей, личный капитал около 90 000 фунтов стерлингов сундук драгоценностей).

Отличная, отличная книга, где все постоянно влюбляются и женятся, рожают детей и устраивают их браки. Хорошо помогает запомнить последовательность российских императоров, ну и вообще подсвечивает историю с новой стороны. С другой стороны, работа хорошо показывает, какая же уродливая штука эта монархия.

И еще можно почитать:

Биография королевы Виктории. Суперженщина была! Ее именем называется эпоха самых сдержанных нравов, а сама королева отличалась крайне жизнелюбивым темпераментом. В дневниках практически про каждого встреченного ею Романова она отмечала, хорош ли он был собой. Лучше всех был молодой Александр (будущий Александр II), с которым только взошедшая на престол юная Виктория встретилась еще до жениховства Альберта, и влюбилась – и вполне взаимно, к ужасу обоих дворов.

Гонка за спасение Романовых. Как совсем немного времени после смерти королевы Виктории ее дети – кузены и прочие родственники Романовых – так долго мялись и взвешивали все обстоятельства, что дальше пришлось только отслужить заупокойную службу.

Сестры Романовы в дневниках и письмах. Как если бы четыре великих княжны вели инстаграмы, и от них что-то сохранилось.

Принцессы Романовы: царские дочери. Все о том, как устраивалась судьба дочерей императоров.

Царские деньги. Вот это книга! Все о личных состояниях, приданных, пенсионах и других деньгах императорской семьи. Со сметами расходов. Очень интересно.

Биография Ивана Грозного. Он, кстати, был не против жениться на Елизавете I, но она почему-то не пошла.

И все кричат: мое! мое!

Mine!: How the Hidden Rules of Ownership Control Our Lives

Отличнейшая книга о том, что значит чем-то владеть. Идея собственности кажется самой естественной вещью на свете: то, что ты купил законным образом на законно полученные деньги, сделал сам, нашел (и оно никому до этого не принадлежало), придумал или просто ты сам – то и есть твое. Но все не так очевидно и, как известно всем математикам, чудеса случаются на граничных условиях. Вот об этом и вся книга.

Авторы последовательно рассматривают разные удивительные ситуации, в которые заводит людей простой и прямолинейный концепт частной собственности. Тут все упирается даже не в нормы, а в то, кто эти нормы устанавливает. Вот, например, подлокотничек между сидениями в самолете. Он находится посередине – и кто может положить на него руку? В книге есть история про пассажира, который купил специальный блокиратор knee keeper (это два небольших упора, вставляющихся в механизм, смотреть не на что), не дающий человеку, сидящему спереди, откинуть свое кресло. Слово за слово и обоих высадили с рейса при участии полиции. Но кто прав – человек, пользующийся функционалом своего кресла, или человек, купивший право занимать некое пространство вокруг своего сидения? Мой пример с подлокотником кажется мне еще лучше, потому что в нем нет ничего лишнего: просто два человека и один подлокотник между ними – и вся проблема сводится к тому, что авиалинии продают этот подлокотник дважды, полагаясь на некие нормы и правила, которые не дадут пассажирам открыто конфликтовать.

Или вот: чем ты владеешь, когда владеешь землей? Земля – это абсолют собственности, самое странное и, до некоторых пор, самое важное, чем можно владеть. Да и сейчас государственность зиждется на идее территориальной границы, хотя и пошатывается в этом месте, потому что интернет, космос и климатическое единство планеты здорово проблематизируют старое-старое убеждение, что суверенитет – это контроль над конкретной территорией. Я на днях увидела в небе цепочку из спутников Skylink, и эта вереница движущихся звездочек что-то перевернула в моем сознании. Про собственность на землю есть отдельная книга Land: How the Hunger for Ownership Shaped the Modern World, но эта лучше. Вот есть у вас участок, в участке – скважина для воды. Сколько воды вы можете выкачать? А можете столько, что соседу уже не достанется? Раньше бытовала идея, что владельцу земли принадлежит все, что под ней и над ней – от глубин ада до небес, но теперь это уже не работает. Над головой летают самолеты и спутники, а то и дроны. Можно ли сбить камнем чужой дрон, если он летит над твоей землей?

В США до сих пор бытуют недоразобранные юридические конструкции, созданные для отъема земли у индейцев – в частности, привязка владения участком не только к покупке или наследованию, но и к использованию. Это поражает воображение, но были кейсы, когда люди покупали участок как инвестицию, долго не использовали его – а вот соседи стригли там траву, держали летнюю мебель и устраивали барбекю для деревни, а потом оспаривали собственность в суде! И процесс оказывался крайне неоднозначным!

А вот еще концепт “владения собой” – человек владеет своим телом. Это еще в римском праве хорошо было отработано, человек мог продать себя в рабство, например (на этом был основан замечательный лайфхак по получению римского гражданства: продать, деньги отдать в доверенное хранение, потом выкупиться, освобожденный раб – гражданин Рима). Только, при всей святости идеи владения собой, в большинстве развитых стран нельзя продавать свои органы. Но не все органы, волосы, например, можно. Ну ок, волосы хорошо отрастают. Но ведь и яйцеклетки созревают каждый месяц, но где-то яйцеклетка молодой, здоровой, образованной, спортивной и физически привлекательной женщины стоит больше ста тысяч долларов, а где-то нисколько, потому что молодая, здоровая и дальше по списку женщина не имеет право распоряжаться ею как товаром. Чем мы владеем по отношению к себе же, и как устроены эти нормы?

Если человек владеет плодами рук своих и может передать их по наследству, то логично, что это касается и интеллектуальной собственности. Сочинил кто-то музыку, придумал персонажа, так пусть потомки получают от этого доход. Но этот принцип порождает довольно тяжкие последствия: поскольку интеллектуальная собственность является топливом для развития всех искусств и наук, ее защита на десятилетия вперед блокирует создание много чего хорошего. Например, создать документальный фильм на какую-то популярную тему часто оказывается почти невозможным, потому что каждый клочок архивного видео, фотографий и текстов будет защищен авторским правом и принадлежать кому-то, и лицензирование использования этих сотен фрагментов окажется таким дорогим, что проще не связываться. Иногда результат защиты может противоречить воле самого автора: ровно это произошло с одной из главных американских детских книжек – “Маленьком домике в больших лесах” и ее продолжениях. Лора Инагллз хотела, чтобы после смерти ее единственной бездетной дочери все права отошли любимой библиотеки, а, в результате, бесконечный источник денег до сих пор работает на совершенно постороннего человека.

Но это еще ладно. Теперь-то что нам делать, когда все больше наших покупок совершается по отношению к объектам нематериальным или материальным только на небольшую свою часть. Я послушала эту книгу, нажав на виртуальную кнопку в своем аккаунте на Амазоне, в котором оплачиваю ежемесячную подписку на Audible. Но владею ли я экземпляром книги? Нет, надпись на кнопке “Buy with Audible Credit” – абсолютное вранье, потому что я не могу подарить эту книгу, перепродать или одолжить. Если Амазон захочет, он с полным правом сотрет книгу из моего телефона. При желании, он может стереть все купленные мною книги с моих устройств и отрезать мне доступ к аккаунту, это часть пользовательского соглашения. Может ли книжный магазин придти к клиенту домой и забрать все купленные там бумажные книги, если он или его страна перестанет ему нравиться? Не думаю. Ну, надеюсь, что такого не может быть. А Амазон так запросто. Это не владение. Или “умные устройства” – дорогие прикольные гаджеты, которые легко превращаются в мертвые куски пластика, если производитель перестает их поддерживать. Гугл покупает стартап, выпускающий устройства для умного дома, потом решает, что покупка была так себе, и все штуки для умного дома обнуляются. Что получали их хозяева в обмен на свои деньги?

Юриспруденция – это магия нашего мира.

Strip away the myth from the man

Hawking Hawking: The Selling of a Scientific Celebrity

Новенькая биография Стивена Хокинга, которая по описаниям кажется попыткой разоблачения и хайпа, но оказывается вдумчивым исследованием того, что значит быть ученым, что значит быть знаменитым – и как это, быть знаменитым ученым. Очень рада, что нехорошие мои подозрения по поводу этой книги никак не оправдались.

Стивен Хокинг был и остается звездой мировой величины. Для многих работает стереотип: величайший драматург – Шекспир, величайший физик прошлого – Ньютон/Эйнштейн, величайший физик еще недавнего настоящего – Хокинг. Но вот спроси кого: в чем главный вклад Хокинга в теоретическую физику, внятный ответ будет получить трудно (нет, не теория Большого взрыва, и не существование черных дыр). Нобелевскую премию Хокингу не дали, но он, конечно, более известен, чем все лауреаты-физики за несколько десятилетий, вместе взятые. И вот автор задается вопросом: почему именно Хокинг стал буквально аватаром духа теоретической физики, и сколько в этом достижении реальных научных заслуг, сколько – восхищения перед его непростой личной историей, а сколько – умелой работы с общественным мнением.

Для этой книги автор придумал занятную композицию с обратной хронологией: от пышных похорон Хокинга в Вестминстерском аббастве – рядом с Ньютоном, через все эпохи его жизни – от звездной зрелости к многообещающей юности, к рождению в военном Оксфорде. Это по-своему интересно, хотя и создает эффект повторяющихся фрагментов: в третий раз повторение анекдотов о том, как Хокинг любил упомянуть, что родился ровно через триста лет после смерти Галилея и считает себя чуть ли не реинкарнацией, или как он “случайно” переезжал коляской ноги несимпатичных ему людей, начинает казаться неряшливостью при работе с черновиками. Я приписываю этот ход еще и нынешней моде на небанальные биографии, в которых нельзя просто взять и описать жизненный путь героя, а надо как-то очень хитро все закрутить и связать с некой большой идеей. В Hawking Hawking (непереводимая игра слов, типа “Ястребить Ястребова”) автор взял вот эту свою главную мысль о глобальном устройстве научной славы, которая удивительно неравномерно распределена, и не так уж зависит от объективного вклада, и через нее смотрел на все события в жизни Хокинга. Еще он щедро сдобрил все множеством пространных метафор: самого Хокинга он сравнивал то с сверхновой, которая ослепительно вспыхивает уже после того, как прекращает ядерную реакцию (намекая, что Хокинг стал по-настоящему знаменит в десятилетия, когда уже ничего серьезного для физики не делал) и с черной дырой, о происходящей в которой нет никакой информацией для наблюдателя, находящегося за горизонтом событий. И с Мэрилин Монро, чья фотография висела в кабинете у Хокинга! Потому что на Монро, как и на Хокинга смотрели, преимущественно, как на тело.

В результате могла бы получиться чудовищная по своей вульгарности книжка, но как-то автор этого избежал. Хорошая биография. В ней соблюден отличный баланс жизнеописания – там много интересного о том, как именно жил Хокинг – и эскизного наброска проблем, с которыми он работал. Вот это здорово написано, потому что Хокинг не только сформулировал идею испарения черных дыр и разработал совместно с Бекенштейном формулу, описывающую энтропию черной дыры, но и поучаствовал во многих плодотворных космологических спорах. Там, где заблуждался, тож существенно подвинул развитие вперед. Как мне кажется, это здоровская часть книги, поскольку она отдаленно дает понять, как вообще рассуждают и работают ученые.

Вот про работу там самое интересное. Хокинг потерял возможность писать и печатать на машинке очень рано, в начале семидесятых годов. А математика требует, чтобы ты сидел и писал выкладки. Я, конечно, ненастоящий сварщик, но я помню, как это делается – ты пишешь, делаешь наброски, а потом что-то видишь и снова пишешь. Как можно делать серьезную математическую работу без этого, и даже как можно ставить задачи аспирантам – непонятно. Многочисленные помощники Хокинга рассказывают, что он развил у себя необычайно четкое геометрическое мышление, и мог в уме работать со сложными проблемами на принципиальном уровне. Тут еще стоит добавить, что и говорить-то Хокинг мог достаточно условно: уже в середине восьмидесятых он потерял голос и мог только набирать текст одним пальцем на достаточно примитивном компьютере (середина восьмидесятых! тогда не все люди вообще видели компьютеры вблизи, и Хокинг потрясал воображение, как Терминатор). Чтобы что-то сказать, он собирал конструктор из уже сказанных слов и фраз, каждое выступление было подготовленно заранее, и ответы на вопросы тоже готовились, чтобы могли нормально прозвучать. Тем не менее, любой доклад Хокинга собирал толпы, потому что люди приходили не за физикой. О том, как именно он работал, есть еще одна, отдельная книга: Hawking Incorporated: Stephen Hawking and the Anthropology of the Knowing Subject. Книга основана на многочисленных интервью с соратниками и обещает показать, как именно действовала сложная конструкция под названием “Стивен Хокинг”, которая не сводилась к одному великому человеку. Я думаю, что это может быть поразительно интересная книга про мышление.

Пик научной продуктивности Хокинга пришелся на период с 1970 по 1974 год, когда он еще мог говорить, хотя и не очень разборчиво, но не мог писать. Тогда он показал, что черные дыры испаряются, вместе с Бекенштейном создал уравнение энтропии черной дыры и свое собственную формулу температуры черной дыры, которая высечена на его надгробии. Уже потеряв голос, и, видимо, понимая, что время главных открытий в его жизни прошло, он написал свой главный бестселлер, который сделал его научной суперзвездой – “Краткую историю времени”, которая вышла в 1988 году и взорвала танцпол. Без “Краткой истории времени”, у него, конечно, не было бы такой колоссальной славы и денег. Я думаю, что он и прожил бы намного меньше, потому что для его хрупкого существования важно было все – деньги, внимание, чувство нужности миру.

Первые черновики были “крайне неровными”, как говорят люди, которые их видели. Хокинг использовал свои университетские лекции, предназначенные для подготовленных слушателей, и сначала это было совсем непохоже на научно-популярную книгу. Но у Хокинга был прекрасный агент, который верил в него, он пригласил научного журналиста Джона Гриббина, вместе с несколькими студентами они навалились на рукопись, собрали и пересобрали ее композиционно, выверили много раз язык, добившись этой замечательной легкости, при этом язык и шуточки – хокинговские. Им удалось даже не спекулировать в книге подробностями личной жизни Хокинга, про автора там почти ничего нет. Витт, кстати, мог выбрать между долей от продаж книги и гонораром, выбрал гонорар в 500 фунтов, что было тогда вполне прилично. В первом тираже книги обнаружились ошибки, из-за которых 40 000 экземпляров надо было отозвать, уничтожить и переиздать, но, когда издательство обратилось к книжным магазином за возвратом книг, оказалось, что возвращать было нечего, все продали.

И про деньги. Жизнеобеспечение Хокинга стоило дорого – бОльшую часть жизни он не мог обходиться без команды медсестер, работающей на ежедневной основе, и даже до этого он нуждался в постоянной помощи. В 2016 году один перелет Хокинга из Великобритании в США стоил пол миллиона долларов (заплатил Юрий Мильнер, и Юрий Мильнер же наградил его премией в 3 миллиона долларов в 2013 году, существенно поправив дела). Вообще, Хокинг не стал супер-богатым человеком, но, благодаря популярным книгам (когда разводился со второй женой, физик просто написал издателю, что аванс должен быть миллион долларов, а не пол миллиона) и выступлениям, а также вечному стремлению миллиардеров подружиться с кем-нибудь умным, держался на плаву. Его поддерживал нефтяной барон Джордж Митчелл, Джеффри Эпштейн – до обвинений в педофилии – принимал Хокинга на своем личном острове вместе с нобелевским, Питер Диамандес организовал ему полет в невесомости.

Это потому что звездная сила Хокинга была абсолютно бесспорной. Всех тянуло к проблеску сверхчеловеческого – к победе над смертью, к преодолению телесных ограничений, к обещанию абсолютного познания. Судя по всему, он еще и довольно злой был – даже в “Краткую историю времени” встроил тяжеловесный пинок в сторону двух коллег, которых вскользь обвинил в краже идеи у российских исследователей. Потом как бы и откатил назад, но не совсем. Первая жена в своих воспоминаниях пишет о чудовищном эгоисте, сгубившем ее жизнь, но тут уж, вероятно, без вариантов было. А когда принц Филипп спросил у него, правда ли он больно прокатывается по ногам людей, которые ему не нравятся, Хокинг ответил: “Нет конечно, кто рассказывает обо мне такие гадости? Найду и проедусь по ногам”.

Немного про автобиографию Хокинга “My Brief History”

Спасибо за внимание

Rethinking Consciousness: A Scientific Theory of Subjective Experience
Наука сознания: Современная теория субъективного опыта

Продолжаю читать книги о том, как именно может быть устроено человеческое самосознание. Почему быть человеком – это не просто регистрировать и обрабатывать входящие сигналы с целью принятия решения, а еще и осознавать свое существование. Мне кажется, это ужасно важный вопрос, имеющий много практических применений. Книга Грациано, о которой я здесь пишу, хорошая по двум причинам: во-первых, она довольно короткая и бодрая по темпу, во-вторых, автор – практикующий исследователь в сфере нейробиологии, а не журналист, собирающий реферат.

Грациано обещает обосновать собственную теорию сознания, которая будет отличаться от “гипотезы сложной системы”, находящей самое артикулированное воплощение в Теории Интегрированной Информации, и от гипотезы рождения субъектности из переживания боли, о которой пишет, например, лирический дайвер и любитель осьминогов Питер Годфри-Смит. Что особенно приятно, он проходится катком по бесплодным пустыням рассуждений о том, что сознание – это иллюзия. Камон, все иллюзия, включая прямое восприятие окружающего мира, потому что это, грубо говоря, ближе к вычислительной фотографии, чем к картинке из камеры-обскуры.

Общая идея Грациано состоит в том, что способность ощущать субъективный опыт базируется на феномене произвольного внимания. Внимание – это важно, но первичное, примитивное внимание сводится к математической задаче класса выделения сигнала из шума. Вот, например, глаз краба: он состоит из множества детекторов, к каждому из которых подведен свой нейрон, и эти нейроны взаимодействуют друг с другом, стремясь усилить свой сигнал и заглушить сигнал соседних клеток. В итоге яркие части картинки становятся в восприятии краба ярче, а темные – темнее, и это все составляет простейший механизм непроизвольного внимания. У человека восприятие устроено похоже: за восхождение к высшим отделам мозга борются множество входящих сигналов, разные группы нейронов глушат друг друга, как могут, в итоге мы видим, слышим, осязаем – то, что видим, слышим и осязаем. Крошечную часть окружающего мира, которая кажется нам совершенно объемной и целостной.

Но этот чемпионат сигналов не сильно отличается от принципа работы крабьего глаза. Однако, у человека есть кое-что получше: способность направлять луч своего внимания. Это потрясающая победа духа над плотью – и, в общем, то, что стоит за этим механизмом и есть наш дух, самосознание и то-что-переживает субъективный опыт. Наша смертная, но прекрасная и бесконечно важная лично для нас душа.

Мне эта теория очень нравится, почти все, что автор разворачивает вокруг нее – тоже. Пока он не начинает поддавать харари и постулировать, что гипотеза способности к произвольному вниманию как основы самосознания говорит о возможности создания осознающих себя машин и копированию человеческого сознания на цифровой носитель. Эта дорисовка остальной совы кажется мне крайне неясной и малообоснованной, Грациано же она страшно нравится, и он с удовольствием описывает, как именно будет устроено будущее, населенное пост-телесными сознаниями. А что, если диктаторы вот так себя начнут копировать, чтобы править вечно? А что с торможением развития за счет очевиднейшей геронтократии? Как мне кажется, обстоятельней всего эту тему обдумал со всех сторон Нил Стивенсон в своем великом и мучительно-тягучем романе Fall (на русском языке тоже уже выпущен). Там вся история строится вокруг копирования сознания в цифровой мир, но даже в чем-то манящего переселения в любимую компьютерную игру не получается. Лишенное привычных опор сознание тускнеет, забывает себя и начинает выстраивать жизнь в аиде цифрового мира из бесконечно древних изначальных конструкций, которые в наиболее явной форме даны нам античными мифами. Вместо задорных портретов директоров Хогвартса, возникают тени, в которых горит огонек самосознания, есть что-то от оригинальной личности, но существование их совсем потустороннее. И даже нельзя повторить толком фокус Одиссея с кровью и молоком, хотя крови и молока, в смысле, электричества, Bitworld требует как раз очень много.

И вот еще один вывод, который Грациано не проговаривает: если считать, что произвольное внимание – это основа самосознания, то все, что лишает человека способности управлять своим вниманиям, ломают механизм фокусировки – довольно жуткая штука. Но об этом знают все, кто строит индустрию развлечений, обучающие системы и пропагандистские машины.

Головы профессора

Mr. Humble and Dr. Butcher: Monkey’s Head, the Pope’s Neuroscientist, and the Quest to Transplant the Soul
Русскоязычное издание: Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову на Литресе и на Букмейте

Однажды Брэнди досталась потертая обувная коробка с блокнотами, заполненными детальными отчетами о достаточно экстремальных опытах над макаками. На некоторых страницах виднелись подозрительные темные брызги. Автором лабораторных записей был доктор Роберт Уайт: выдающийся нейрохирург, враг защитников прав животных, номинант на Нобелевскую премию, автор метода охлаждения мозга, который спасает жизни и сейчас, личный советник Папы Римского по вопросам медицинской этики. Результатом находки стала отличная книга, напоминающая по своей конструкции “Рыбы нет”, где биография ученого совмещается с обсуждением разнообразных исторических и этических вопросов.

Эта история началась во время холодной войны, когда великий хирург и не менее великий коммуникатор Владимир Демихов предъявил миру фотографии живых двухголовых собак, которых собирал из собаки побольше и собаки поменьше, и дал такое интервью американской прессе, что все уже начали представлять себе адовой силы картины советских успехов по трансплантации органов. Доктор Уайт начал свою линию экспериментов. Он отрабатывал новые методы нейрохирургии, которые позволяли делать сложные операции, и искал свой священный грааль – трансплантацию мозга. В пятидесятых как раз начались успешные операции по пересадки почки, но почка – это почка, а вот если бы удалось спасти безнадежно больного человека, дав ему целое новое тело донора, мозг которого безвозвратно погиб. В конце карьеры Уайт говорил, что своим идеальным пациентом он видит Стивена Хокинга. Реакция Хокинга неизвестна, вероятно, он был слишком занят, проживая вполне насыщенную жизнь в своем практически неподвижном теле. По иронии судьбы Хокинг пережил Уайта на восемь лет, ну вообще прожил ненамного меньше его.

Хирург прошел через последовательные эксперименты по изоляции мозга макаки-резуса с сохранением его функциональности на несколько часов. Именно для этого он отработал метод охлаждения мозга, которое существенно замедляет деградацию тканей без доступа кислорода, и это – главный практический вклад Уайта в медицину, за что ему и могли дать нобелевскую премию. Для поддержания работы этого мозга хирург пытался сконструировать аппараты искусственного кровоснабжения, но потом решил, что нет ничего лучше природных решений, и начал использовать для снабжения изолированного мозга подключение к кровеносной системе второй макаки, которая становилась живой системой жизнеобеспечения. Вопрос о функциональности изолированного мозга остается открытым – и крайне интригующим – энцефалограмма показывала активность лобных долей, очень близкую к активности нормального мозга внутри черепной коробки. Но что это было, понять нельзя, поэтому Уайт переключился с изоляции мозга, отработанной до совершенство, на отделение головы, экспериментов по проверке сохранения функций мозга в отделенной голове – и трансплантациях головы.

Это все, включая технически детали операций, автор описывает с замечательной живостью. Мне – ок, но некоторым читателям может быть неприятно. Уайт, кстати, тоже был пиарщиком не хуже Демихова. Однажды он пустил на операцию одну из самых знаменитых журналисток своего времени Ориану Фаллачи. Ориана была очень яркой, красивой и умной. Она брала интервью у Киссенджера, Индиры Ганди, Ясера Арафата – и не тушевалась ни перед кем. Не могу найти в открытом доступе ее статью об экспериментах Уайта The Dead Body and the Living Brain, но постаралась она знатно. “Познакомилась” с макаками лично, попросила – к великому удивлению Уайта – разрешения дать кличку животному, которому предстояло участие в эксперименте, присутствовала на операции и в тот момент, когда завершилось действие анестезии, и отделенная от тела голова явно узнавала Уайта (не проявляя к нему добрых чувств) и пыталась кусаться. Статья получилась исключительно яркая: Ориана упоминает и страдающие глаза макаки и ее ладони, похожие на ладони младенца, и мастерство хирургов, и всю сложность ситуации. Уайт хорошо работал с общественным мнением, публичность помогала ему получать финансирование для лаборатории, но, конечно же, он попал в поле зрения защитников прав животных, которые назначили его одним из главных своих врагов.

Нервы, надо сказать, у него были железные. Уайт не боялся открытых дебатов с активистами, которые называли его доктором мясником, палачом и Франкенштейном. Активисты давили на эмоции, хирург тоже не стеснялся, рассказывая истории детей, которых он спас от мучений и смерти благодаря тому, что успел отработать сложные операции на животных. Но, в конечном итоге, PETA и другие организации можно признать победителями: Уайта они не согнули, и он закончил свою длинную карьеру с всевозможными почестями, но сейчас найти финансирование на опыты, предполагающие что-нибудь типа отрезания голов обезьянам, очень трудно. Хотя сосудистую хирургию, нейрохирургию эти эксперименты продвигают.

Еще он был очень определенным человеком и убежденным католиком. Здесь эта книга перекликается с огромной серией новых работ о природе самосознания и наличия самосознания у животных, например, с Metazoa или The Feeling of Life Itself. Уайт был убежден, что у людей есть бессмертная душа, у животных – нет, поэтому неизбежная смерть сотен животных в его лаборатории печальна, но оправдана. И он же внес большой вклад в переосмысление концепции смерти: если раньше смертью считалась остановка сердцебиения и дыхания, то Уайт много вложил в то, чтобы смертью стала смерть мозга. Он даже смог убедить в этом Ватикан – немаловажное достижение. Без этих усилий вопросы трансплантологии двигались бы медленней.

Главная же мечта Уайта – пересадить человеку целое здоровое тело, чтобы спасти жизнь, так и не воплотилась. Сам он просто не успел, по возрасту ушел на пенсию, хотя и после этого продолжал много писать. Это ужасно грустная часть книги: как Уайта подвигают все ближе к выходу, и как после его ухода предлагают забрать все, что хочет, из лаборатории, потому что остальное пойдет в утиль. Стопором в развитии его линии работы стали как этически-эстетические проблемы – никто не хочет финансировать извлечение мозгов – так и временный логический тупик: скорее всего, можно трансплантировать тело, но нельзя заставить его двигаться. Уайт оценивал полную стоимость первой такой операции в четыре миллиона долларов (включая тренировку двух команд медиков, сложное оборудование, подготовку и пост-операционный уход). Вроде бы обсуждались варианты в Киеве, Москве и Санкт-Петербурге, но нет. Нужен идеальный донор с погибшим мозгом и пациент, который готов спасти жизнь ценой полного паралича – новое тело станет же просто биологической системой кровоснабжения для мозга. Валерий Спиридонов, страдающий от тяжелой болезни, разрушающей его мышцы, сам выходил на контакт с несколько эпатажным хирургом Серджо Канаверо, который хочет продолжить дело Уайта, но операция не состоялась и, видимо, к лучшему – недавно Валерий дал интервью, которое вызывает только восхищение и радость за него.

Но прогресс идет. Экспериментальные установки уже позволяют передавать сигнал от головного мозга – спинному, обходя омертвевшую ткань. Это не очень практичный успех: один из пациентов научился ходить, но это требует длительного обучения, каждый шаг выполняется сознательным усилием, все страшно дорого. Идея вживлять в мозг электроды, чтобы управлять с их помощью компьютером, тоже пока не вышла в промышленную эксплуатацию. Но однажды это случится. Принципиальная возможность есть – значит, технология может развиться. Илон Маск вот финансирует нейроинтерфейс (интересно было бы увидеть фотографии из его лабораторий). Не то что бы это бессмертие – мозг тоже уязвимый орган, и представлять себе трехсотлетних богачей, покупающих новые и новые тела для старых голов, преждевременно. Но что-то да будет.

Вечная хозяйка маленького домика

Prairie Fires: The American Dreams of Laura Ingalls Wilder

В американском каноне классических детских книг есть серия из девяти повестей о маленьком домике и его обитателях – семье настоящих первопроходцев, которые возделывают девственную землю и ведут удивительно чистую трудовую жизнь. Почти невыносимая добродетельность героев компенсируется обаянием идеи крошечного домика, который, при всей своей хрупкости, может согреть и защитить. По настроению и образности похоже на “Чука и Гека”, где два мальчика и их веселая городская мама оказываются в избушке посреди тайги за Синими Горами, и там хрустит снег, ночью выходят волки, отличной игрушкой становится заячий хвост – от свежепойманого сторожем зайца, а елку украсят самодельные игрушки из папиросной бумаги и фольги. “Чук и Гек” талантливей, “Маленький домик” – длиннее, и это достоинство, потому что хочется больше сцен вечерних посиделок и варки карамели из кленового сока. И еще одной важной частью притягательности обоих миров – тайги Синих Гор и прерий Дакоты – является смертный ужас, бродящий за стенами домиков. В одном случае – это приближающаяся война, о которой Гайдар говорит в последних фразах “Чука и Гека”, в другом – гибель детей и совершенно чудовищные трудности жизни фронтира. Ужас – необходимая часть любого уюта.

“Маленький домик” – это большой американский культ, поэтому биографии матери-основательницы, Лоры Ингалз, которая является и автором, и персонажем книг, выходят регулярно. Основной нерв биографий состоит в двух вещах: насколько славный мир детских повестей расходится с реальностью (расходится) и кто написал эти книги: сама Лора или ее дочь Роуз (я думаю, что Лора Ингалз писала сама). Здесь ситуация, конечно, здорово похожа на цикл о Корфу Джералда Даррелла, который создал ослепительный солнечный мир на месте жительства дисфункциональной семьи крепко любящих выпить людей. И всегда есть вопрос, кто написал эту нетленную прозу – человек, который почти не мог толком учиться в детстве, или его брат, большой прозаик и почти-нобелевский лауреат? Впрочем, я думаю, что и здесь никаких сенсаций нет.

Биография Лоры Ингалз “Огонь прерий” дарит читателю все сразу: и исторически-культурный очерк, и семейную сагу на три поколения, и историю создания важного литературного мира. По своему значению “Маленький домик” близок к более известным у нас “Маленьким женщинам”, разве что сестры Ингалз на одно поколение моложе сестер Марч. Но семья Марч живет в городе и их лишения сводятся к отсутствию красивых подарков на Рождество и новых платьев, тогда как Ингалзы тянут деревенскую лямку, и всегда едва сводят концы с концами. Там бесконечное количество печальнейших испытаний, когда им приходится страшным трудом осваивать очередной участок земли и уходить с него, работать в услужении, столбить очередную землю – и терять ее. Прилетает адская совершенно саранча, которая съедает даже деревянные ручки от плугов, на глазах Ингалзов происходит великая экологическая катастрофа: из-за распашки целинных земель деградируют прерии и начинаются страшные пылевые бури, а земля становится невозможной для жизни. Почти триллион тонн плодородного слоя унесло ветром. Голод все время где-то рядом. Налоги. Смерть. Но не безнадежность – годам к пятидесяти, нажив разнообразные тяжелые болезни, супруги Ингалз обустраивают свою последнюю ферму и живут в некоторой стабильности.

И у этих неимоверно работящих людей – соли земли – растет поразительная дочь Роуз, которая при первой же возможности отбывает в Сан-Франциско, чтобы строить там жизнь городской девушки. Из телеграфисток она довольно быстро переквалифицируется в журналистку и начинает карьеру, полную взлетов и падений. Например, она пишет неавторизованные биографии Чаплина, Форда и Лондона, щедро подливая туда разных сенсаций. Отправляется в Сирию, Бейрут и Албанию с миссией Красного креста, пытается покончить с собой, заводит бурные и странные романы, строит дом-дворец в Албании и бросает его, усыновляет и облагодетельствует нескольких подростков, то берет у родителей в долг, то строит для них экстравагантный новый дом. Отношения Роуз с матерью – это отдельная, очень странная история. Сама Лора росла в не менее трудных условиях – канонизированный в ее повестях Па был не слишком удачлив, но стала идеальной, несгибаемой женщиной, образцовой фермершей и столпом местного сообщества. Роуз была человеком-катастрофой.

Но именно Роуз была проводником Лоры в литературный мир. Первой работой Лоры стала книга воспоминаний “Девушка из Прерии”, в которой она описала все, примерно как оно было. Лора взялась редактировать – и в своей неподражаемой манере решила добавить огня, вставив в историю столкновение мужа Лоры (и своего отца) с семьей маньяков Кровавыми Бендерами. Ну нормально так. Потом Лора переписала эту историю в детскую повесть “Маленький домик в больших лесах”, которая, после некоторых непростых этапов, начала продаваться. И Лора написала “Маленький домик в больших прериях”. И историю детства своего мужа “Мальчик с фермы”. И еще историй – каждая из которых стала частью мифа. Роуз, при этом, то писала конкурирующие книжки на том же материале, заодно описывая свои обиды на родителей и на свое ужасное детство, то помогала редактурой и связями, что потом породило сомнения в авторстве саги. И еще деталь: Роуз Лэйн была в когорте трех ярких писательниц того времени вместе с Энн Рэнд и Мэри Паттерсон. Если бы все сложилось чуть-чуть иначе, то она могла бы быть до сих пор идолом определенно настроенных людей, которые готовы по доброй воле читать “Атлант расправил плечи”.

И самый яркий штрих: Лора Ингалз завещала роялти дочери, которая была бездетна, с тем условием, чтобы после смерти Роуз авторские права перешли ее любимой библиотеке, которая уже становилась главным хранителем мифа об Ингалзах. На момент смерти Лоры годовой доход от книг составлял около 18 000 $, что и сейчас славно, а тогда – совсем прекрасно. Можно каждый год по ферме покупать. Но нет. Роуз сначала перерегистрировала права на себя, и это было необходимым действием для их продления, но потом завещала их одному из своих протеже, выросшему мальчику, которому она помогла выучиться, а потом – и сделать неплохую политическую карьеру. Роджер Ли Макбридж права на маленький домик, разумеется, на выпустил из рук, а назвал себя “приемным внуком Ингалзов” и прилично заработал на бесчисленных переизданиях книг и очень популярном сериале, который шел много лет.

Праздник к нам приходит

The Hidden History of Holidays

Мини-курс о том, откуда появились 17 традиционных для американцев праздников, почему их отмечают именно так и что означают некоторые символы – от елки до барбекю. Автор курса – рассказчица Ханна Харви. Она изучала антропологию и этнографию, и так прониклась вот этой древней человеческой практикой рассказывания историй для небольшой группы людей, что сама стала этим заниматься и учить других. Мне кажется, что это очень похоже на стэндап в своей сути, но с акцентом не на юмор, а на вызов теней древности, который бродят на полях любой истории. У нее есть своя исполнительская манера, которая, судя по отзывам к курсу, доводит некоторых слушателей до белого каления – а мне страшно напоминает пластинку, которая у меня была в детстве, про серенького козлика, где актриса со специальными такими интонациями читала: “скок, скок, щелк, щелк, гнался за козликом серый волк” – у нее половина записи так исполнена. Немножечко странно, но я могу понять и принять. Плюс она не то что бы академический исследователь-фольклорист и не историк – в первом же отзыве пишут, что Ханна запуталась в Цезарях и допустила еще несколько ошибок.

Я думаю, что праздники – это важно. Они помогают структурировать год, оглядываться назад и смотреть в будущее. Праздники объединяют с другими людьми, и, в то же время, обособляют семью от внешнего мира, служат частью защитной оболочки дома. У меня был период юношеского нигилизма, когда я считала, что празднования придумали маркетологи для продажи соответствующих товаров, радоваться по расписанию глупо, в общем, как учитель из “Анны Карениной” предполагала, что “именины никакого значения не имеют для разумного существа”. Зато теперь я считаю, что отмечать надо, как минимум, основные праздники и все дни рождения, И нет, не прав тот пыльный учитель, праздники имеют значение для разумных существ. Без реперных точек лента времени жизни несколько теряет свою упругость. Можно, конечно, изобретать из чувства независимости от толпы личные традиции или, как самурай, проживать каждый день как последний, но это малореалистично. И, скорее, будет отрывом от культуры, чем проявлением особой высоты духа.

Потому что многие праздники действительно имеют смысл. Не все, некоторые, как, например, американские День матери и День отца, не обладают какой-то особо глубокой логикой, придуманы конкретными людьми по конкретным поводам и просто достаточно удачно встроились в жизнь. С другой стороны, никаким маркетингом и усилиями продавцов конфет и носков нельзя объяснить желание людей иметь вот такой специальный день в году, когда надо поздравить родителей. Если бы продавцы конфет были настолько всесильны, мы бы просто перечисляли им все свои деньги, оставляя немножко продавцам дешевой крупы. Но ряд дат отчетливо астрономичны и примерно соответствуют точкам на колесе года. Например, день святого Валентина тяготеет к Имболку, празднику даже не начала весны, а появления надежды на весну, а противоположный ему Сайман хорошо коррелирует с светским Хэллоуином, который про окончательную уже осень и встречу со смертью. У всех народов, живущих на земле, не могло не возникнуть праздника истиной весны – будь то Пасха или Остара (кстати, Ханна пишет, что про богиню плодородия и рассвета Эостру, от имени которой часто возводят английское слово, обозначающее Пасху, Easter – могли и наврать, потому что хороших источников, подтверждающих существование такого культа нет). Рождество, а также праздник святой Сессилии, очевидно связан с перевалом за зимнее солнцестояние – когда больше всего нужен свет новой звезды.

Что поражает в самых главных праздниках, так это то, что они одновременно и очень древние, и совсем новые. Рождество в отдельных своих частях было всегда. На римских сатурналиях уже украшали дом ветвями и дарили подарки (правда, только мужчинам). Но открыточное, “традиционное” Рождество с нами буквально лет сто пятьдесят, вдуматься только. Столетиями никому в голову не приходило, что это – самый главный семейный праздник, когда надо вот так нарядить дом, вот так сложить горой подарки для всех и вот так торжественно поужинать. Протестанты так вообще с большим неодобрением относились к идее отмечать Рождество, потому что в Библии такого праздника нет, и есть тут, очевидно, что-то греховное. Известны случаи, когда пасторов хотели отстранить от работы за попытку поставить елочку. А елочку они ставили, потому что у германцев была такая друидская абсолютно традиция – принести домой вечнозеленое дерево, что, конечно, не слишком интуитивно-понятно. И как-то она к Рождеству примагнитилась с помощью апокрифических совершенно историй о разных святых, о том, что звезда на верхушке – это звезда Вифлиема, а украшения и подарки – дары волхвов, и еще есть несколько прекрасных, хотя и не слишком почтительных рождественских хоралов, в которых Иосиф выражает разумное сомнение в истории, которую ему рассказывает о своем будущем ребенке Мария, а стоящая рядом вишня расцветает в неположенный сезон. Расхождения, когда праздновать Рождество, были не только у нас, многие протестанты праздновали, как мы, 7 января “Старое Рождество” – я, честно говоря, была убеждена, что “старый Новый год” – это только наше.

Какое-то время Рождество было праздником с застольем для взрослых. И только Чарльз Диккенс, написав “Рождественскую песнь в прозе” породил мечту о вот таком, в хорошем смысле, мещанском рождестве. Миленьком и уютном. А принц Альберт принес в Англию немецкую традицию наряжать елку, и гравюра, где он с королевой Викторией и детьми собрались вокруг красивой елки имела колоссальный успех в Европе и в Америке, где Альберту и Виктории аккуратненько заретушировали короны, сделав их просто изображением идеальной семьи. Всем захотелось такое, тем более, что для нарождающегося среднего класса такой праздник был вполне доступен. Плюс Рождество стало, прежде всего, детским событием, каким оно (в нашем случае, с смещением на Новый год) является и сейчас. Дальше было еще целых шесть человек, которые в США сбили образ Рождества в современный канон: вот с таким Сантой, с такими традициями и порядком. А кажется, что так было всегда – и, например, в сериале “Тюдоры” все участники периодически празднуют вполне современное Рождество с остролистом, хвойными ветвями и подарками друг другу.

И Пасху-то тоже отмечали не всегда! Тоже канон именно семейного праздника не так давно сложилось. И Карнавал/Масленица – тоже оформлялись постепенно, не то что бы “испокон веков” все делалось именно так.

Еще курс замечательно полезен для изучения малопонятных мне американских праздников. Оказывается, День сурка не придумали специально для фильма, во многих городках, образованных эмигрантами из немецкоязычных стран (а их было очень много, и то, что США говорит на английском, а не немецком, не было так уж предопределено) люди поддерживали друидскую же традицию гадания на каком-нибудь крупном грызуне, выходящим из спячки.

День матери придумала дочь героической активистки, которая очень много работала над распространением знаний об элементарной гигиене и санитарии среди женщин, которые тогда спасали жизни. И она всегда была страшно против коммерционализации этого праздника, кофеток и открыточек – вплоть до обращений к Президенту Гуверу с требованиями запретить им. А День Отца придумала другая женщина, в честь всех отцов, но изначально – в память о погибших шахтерах, которые осиротили свои семьи. Она с самого начала была очень даже за создание индустрии вокруг этой даты. День Благодарения – вообще целый детектив, невозможно так запросто даже воспроизвести всю интригу.

И вот День Благодарения, который чисто логически тяготеет к понятному для любой сельскохозяйственной страны дню урожая, навел меня на вопрос: как так получилось, что в нашем календаре традиционных праздников есть Рождество или его светский близнец Новый год, Пасха и ее отражение в советском круге дат – майских праздниках, есть 8 марта и 23 февраля, которые явно выражают собой символику первой робкой весны и любви, но нет никакого Дня Урожая. Осень наша темна и холодна – до самого Нового Года нет ничего, чтобы мы весело отмечали. Может быть, это потому что, на самом деле, Россия – давно совсем не сельскохозяйственная страна, а рабочий или служащий готов радоваться весне, потому что любой будет праздновать возвращение тепла и света, но осень для горожанина не несет ничего особо приятного. Не то что бы я хочу раздувать число нерабочих дней, но что-то тут не так, чувствуется пробел (особенно он чувствуется в начале сентября, когда отгорает золотая осень, и тьма сгущается до самого Нового года). Кажется, в нашем колесе года недостает одной важной спицы.

Покупайте землю, Бог ее больше не делает

Land: How the Hunger for Ownership Shaped the Modern World

Я купилась на концепцию книги: разобраться на примерах, как так получается, что люди могут владеть землей? Природа собственности на золото, оленей и даже людей примерно понятна: что сумел сделать, найти или взять у другого, и что все вокруг признают твоим – то и твое. Но земля фундаментально отличается от свиньи или бриллианта. Всегда было понятно, что плодородной, удачно расположенной и комфортной для проживания земли удивительно мало, и она всегда, всегда была чей-то. Землю нельзя спрятать, унести с собой, почти всегда – за редкими интересными исключениями – ты не можешь сделать себе землю, и без земли не будет ничего. Исходные материалы для всего хорошего либо растут из земли, либо живут на земле, либо извлекаются из земли. В конце концов, любому человеку просто надо где-то иметь безопасное убежище, и оно тоже должно где-то находиться. Желательно там, где можно сказать одну из самых приятных в жизни фраз: “Убирайся с моей земли”.

При этом, все понимают, что невозможно удерживать право на землю только за счет силы. Даже те люди, которые владеют землей благодаря удачным военным операциям своих давних или недавних предков стремятся вокруг своего права накрутить еще какие-то обоснования. Хотя чего там лукавить, почти любая территория сейчас успела перейти из рук в руки не самым приятным способом. Может, какие-то острова в океане принадлежат своим жителям по праву потомков первооткрывателей, или совсем далекие и трудные для жизни края. За все хорошее воюют с начала истории.

От работы Саймона Винчестера я ожидала глубокого разбора на примерах этих детских и наивных мыслей, которые посещают, наверное, каждого человека. Часть книги показалась мне вполне ок, но можно было бы и побольше глубины. В самых интересных главах автор концентрируется на ситуациях, в которых европейцы как-то распоряжаются землей других народов – американских индейцев, жителей Индии или маори.

Про индейцев хорошая глава получилась. Вот казалось бы, есть бесспорный факт, что индейские племена (многочисленные и сильные) занимали эту территорию задолго до отцов-пилигримов, и у них там все уже было давно разделено между разными народами, пусть даже и не в виде границ с полосатыми столбиками. Вся земля была учтена и присвоена. В ответ на эту ситуацию европейцы выстроили свою логику, основанную на библейской истории о поручении бога – человеку возделывать землю в поте лица своего. Земля принадлежит тому, кто имеет на нее право и кто огораживает, возделывает и улучшает ее, простого владения недостаточно. Индейцы, кстати, вели вполне эффективное сельское хозяйство, о котором интересно рассказывается в книге 1491: New Revelations of the Americas Before Columbus, но оно в зачет не шло, потому что было не очень похоже на стандартные европейские практики. Поэтому – раз нет огораживания и пахоты – земля не принадлежит таким людям. Это замечательно мне напоминает действующее у нас земельное законодательство, которое тоже требует от владельца сельхозземли в обязательном порядке вести на ней работы, как минимум, сеять и косить, не допускать зарастания деревьями, а иначе сначала штраф, в перспективе – изъятие.

Самая интересная для меня часть этой истории – это то, как покупатели стремились фиксировать сделки с индейцами, придумывая разные обходные пути вокруг понятного факта, что оформить настолько несправедливую и сложную куплю-продажу правильно почти невозможно. Всего известно 368 подписанных с племенами соглашений. Хорошо изучено, например, соглашение, подписанное с племенем Сиу, которое жило на территории нынешней Южной Дакоты. Согласно этому документу, Сиу передавали свои земли площадью 11,5 млн акров (приблизительно 4,6 миллионов га) сельскохозяйственных и охотничьих угодий, оставляя себе 400 000 акров (около 160 000 га) в обмен на 1,6 млн долларов, которые должны были быть выплачены за 50 лет, за первые десять лет – в размере 50 000 долларов, с дополнительными условиями, уменьшающими сумму выплат во множестве случаев – если не отправлять детей учиться в школы, пить, создавать дополнительные расходы на обслуживание договоров.

В итоге и сиу, и другие племена остались и без земли, и без обещанных выплат – смысл и ценность которых они, кстати, отлично понимали. Я не уверена, что они также, как европейцы, понимали смысл владения землей – возможно, там было какое-то фундаментальное расхождение в понятиях. Или индейцы все еще сомневались, что белые смогут добиться фактического выполнения условий договора. Я бы почитала более детальное исследование этих документов: вот что там конкретно подразумевалось юридически – и рассматривали ли антропологи, историки проблему понимания индейцами своей части сделки.

Я как раз дочитала книгу, которая описывает эту же проблему с третьей стороны – это биография автора знаменитых детских книг из серии “Маленький домик в больших лесах”, “Маленький домик в больших прериях” – и еще семи романов о жизни простых фермеров. Это одна из основополагающих детских книг в США, часть канона. Ее герои – безупречные поселенцы, которые осваивают девственную землю, заставляя ее плодоносить на благо людей. Они рубят лес, пашут, растят животных, а по вечерам играют на скрипке. Варят сироп из сока сахарного клена, на Рождество дети бесконечно рады, когда им дарят леденец и самодельную куклу, а по ночам домик обступают крупные волки и воют на луну. Такая суровая, чистая жизнь – и читать это правда очень уютно. Я своему сыну прочитала первую часть саги, и вполне понимаю, почему “Маленький домик” – основа небольшого коммерческого культа. Но за полями этих славных историй остается реальность, в которой близких родственников Ингалзов перерезали индейцы во время одного из последних и отчаянных мятежей – после того, как племя много месяцев просидело на морозе, ожидая очередных выплат за свою землю, дошло до последней стадии голода и безнадежности и решило погибнуть вот таким способом. Сами Ингалзы строили одну из своих ферм на землях индейцев, откуда им пришлось потом спешно уезжать, и девочки, Лора и Роза, бродили по оставленному стойбищу, собирая оброненные бусинки.

Из всех угнетенных красивей всего вышли из ситуации маори. В середине девятнадцатого века вожди подписали соглашение с Британской Империей о том, что все маори становятся ее подданными и сохраняют свои земли, пока хотят на них хозяйствовать. Но в 1863 году в Новой Зеландии вспыхнул большой вооруженный конфликт, который британская администрация смогла подавить только войсками с пушками, и то с заметным уроном – в “наказание” начались конфискации земель. И уже в середине двадцатого века несгибаемые аборигены смогли продавить пересмотр конфискаций, выплату 600 миллионов долларов (что, впрочем, не кажется мне такой уж колоссальной суммой в этом случае) и возврат части земель. А также личные извинения королевы Елизаветы в письменном виде – она приехала, облачилась в традиционную накидку из перьев и подписала официальное письмо с извинениями. Приятно, что агентом изменений была другая женщина – маори Фина Купер, прожившая прекрасную длинную жизнь, и уже на склоне лет ставшая лидером огромной пешей делегации, которая прошла маршем по стране и донесла до Веллингтона петицию с шестьюдесятью тысячами подписей. На старте марша с ней выступили пятьдесят человек, до столицы дошли десятки тысяч.

Фина Купер
Королева в традиционном одеянии подписывает письмо с извинениями.

Еще автор описывает трагическое перераспределение земли во время разделения Пакистана и Индии – это отдельная страшная сага, которая выглядит совсем не так здорово, как в воспоминаниях Памелы Маунтбаттон. Воспоминания идилические. И про жестокое переигрывание правил аренды фермерских земель в Шотландии. И как во время второй мировой в США этнических японцев насильственно переселили в концлагеря, а соседи позанимали их фермы с намерением не возвращать уже никогда.

В общем, не то что бы это все о праве – больше о военной силе и коммуникациях.

И спасибо за рыбу

Why Fish Don’t Exist: A Story of Loss, Love, and the Hidden Order of Life

“Почему рыбы нет” – страшно нахваленная книга прошлого года, которую толком никто не может описать: это… это биография ученого-ихтиолога, о котором вы никогда не слышали – Дэвида Старра Джордана, но еще философское эссе о борьбе с энтропией и немного мемуары автора. Кроме обещанного в книге есть еще пара экскурсов в историю евгеники в США, душераздирающее интервью с жертвой принудительной стерилизации, анти-расистский памфлет, краткое описание важной проблемы развития ихтиологии и настоящий детектив!

Но лучше всего работу описывает мем про рыбу выгулять, который замечательно точно рисует портрет автора в процессе непростых жизненных исканий (в конце у нее все хорошо, и даже настолько, что она не удерживается, чтобы не вставить в аудиокнигу, которую сама же начитала, голосок маленького сына, пытающегося произнести новое для себя слово fish):

Кстати об энтропии – это одна из модных сейчас тем в нон-фикшине. Я в прошлом году прочитала две работы на эту тему: The End of Everything: (Astrophysically Speaking) и Until the End of Time: Mind, Matter, and Our Search for Meaning in an Evolving Universe – астрофизики подробно рассказывают, как второе начало термодинамики приведет к неизбежной победе хаоса и полному исчезновению всякой упорядоченности в мире, любой структуры. Как погаснут все звезды, испарятся черные дыры, распадутся элементарные частицы, энергия перейдет в тепловую форму и даже сам вакуум деградирует. Это будет нескоро, но я так приуныла, пока читала, что даже не написала отзывы.

Одна из логических линий книги “Почему рыбы нет”, как раз об этом – там автор выводит Джордана как борца с хаосом, выстраивателя системы. Брал он разных, беспорядочных рыб, давал имена и собирал в систематизированную коллекцию. Для самой Миллер это важная тема – можно ли в мире случайностей и хаоса как-то обрести порядок. Она описывает свой детский разговор с отцом: как задала вопрос о смысле жизни, а он ей рассказал о втором начале термодинамики, которое всех съест. Эта идея произвела на нее колоссальное впечатление. Тут я немного смутилась, потому что уж пару лет назад успела поведать сыну о неизбежности тепловой смерти Вселенной, погасших звездах, испарившихся черных дырах. Недавно он, правда, сказал мне – посреди прогулки по высоким сугробам – что все хорошо обдумал и понял, что, раз Вселенная бесконечна, то она не может считаться замкнутой системой, и второе начало неприменимо. Но мне кажется, что это было его способом позаботиться о моем душевном спокойствии.

У Джордана в жизни был эпизод, когда землятресение вытряхнуло с полок все сотни и сотни образцов его коллекции в лаборатории Стэнфорда, и заспиртованные рыбы перепутались на полу. Тогда он 1) заставил помощников поливать их холодной водой из шлангов, пока не добыл нового спирта 2) начал подбирать то, с чем мог разобраться, и пришивать таблички с названиями прямо к рыбам. Эти действия кажутся автору символом несгибаемого научного духа и попыткой победить подступающую волну хаоса. Сначала она узнала именно об этом эпизоде из биографии основательно подзабытого уже ихтиолога и начала исследовать его жизнь поподробей.

И тут случился прям поворотище! Во-первых, Джордан с непринужденностью, свойственной прекрасной эпохе, упрощал сбор коллекции рыб, подсыпая в прибой стрихнина. Очень хвалил в своей книге такой метод. И, в добавок, когда миссис Стэнфорд (мать-основательница знаменитого университета) набрала на него достаточно компромата, чтобы сместить с поста Президента-основателя Университета, она сама умерла при загадочных обстоятельствах. Сначала она выпила на ночь подозрительно горькой воды, но успела принять меры по спасению и не пострадала. Чтобы восстановиться от потрясения, миссис Стэнфорд отправилась на Гавайи, где вечером снова выпила стакан воды с содой, после чего умерла в судорогах, успев прошептать “Все-таки меня отравили”. Следы стрихнина обнаружили. Джордан объявил, что едет за телом, на островах заплатил за собственную экспертизу обстоятельств смерти, оплаченный им врач, который не видел ни тела, ни стакана с водой, опросил компаньонку и все объяснил: миссис Стэнфорд скончалась из-за слишком плотной трапезы на пикнике и потому что долго сидела, облокотившись на руку. Джордана ни в чем не обвинили, какое-то время он еще поработал в Стэнфорде канцлером. Его именем назвали множество разных топонимов, премий, и, конечно же, рыб.

Кроме того, что Джордан – предположительно – успел побыть персонажем романа Агаты Кристи, он отличился еще бурной поддержкой евгеники, и даже убедил какую-то богатую вдову дать пол миллиона долларов на создание исследовательского центра по этой теме (500 000 долларов сто лет назад были намного полновесней, чем сейчас). Американская евгеника – позорная страница истории. Вообще, тему с евгеникой начал двоюродный брат Дарвина, который так впечатлился идеей развития видов, что решил применить ее к человеку. Он написал свою книгу, которую бурно подхватили в Америке. Учитель и наставник Джордана, выписавший ему путевку в научный мир, был большим последователем идей улучшения человеческого рода и, в частности, считал, что “ленивые и недостойные” животные могут деградировать, становясь еще более ничтожными. И человек тоже не избавлен от этого риска. Сам Джордан много вложил в идеи евгеники и успел выступить с яркими заявлениями о биологическом неравенстве рас, необходимости стерилизации всех негодных людей, спасению человечества и так далее. Медицинская этика – относительно недавнее достижение человечества, поэтому волна евгенических увлечений породила отвратительную практику насильственных стерилизаций во многих штатах и, косвенно, принудительные лоботомии, которые делались десятками тысяч.

Вокруг этой биографической линии автор выкруживает рассуждения о том, что стремление защититься от хаоса жизни, водворять порядок и есть корень той же евгеники. Джордан представлял себе дерево жизни как иерархию, где одни виды лучше и совершенней других. И что хаоса лучше не бояться, потому что это жизнь, а порядок – не совсем.

И в самом конце случается совсем уж неожиданный твист: по некоторым версиям современных систематиков такой группы животных как “рыбы” вообще не существует, потому что объединять всех челюстноротых позвоночных, живущих в воде, имеющих жаберное дыхание, в одну категорию – неправильно, и многие “рыбы” имеют крайне мало общего друг с другом. Вот тебе, Дэвид Старр Джордан, великий систематик-ихтиолог, рыбы нет.

Внутренний голос

Chatter: The Voice in Our Head, Why It Matters, and How to Harness It

Не совсем удачный селф-хелп, который притворяется научно-популярной работой. Я очень воодушевилась описанием книги и ее бесплатной частью, представила себе то, чего автор, в общем, не обещал: что это будет исследование такой поразительной штуки как внутренний диалог. В начале что-то такое есть, в частности, поразивший меня факт, что у людей, которые родились глухими и вообще никогда не слышали, тоже есть “внутренний голос”, который выглядит как руки, говорящие на языке жестов. И глухие шизофреники тоже имеют свой аналог слуховых галлюцинаций – им являются руки! Вот и статья есть.

Дальше, после этого многообещающего вступления – что внутренний голос – это древняя и важная часть психики, что автор сам паковал людей в МРТ и просил их делать разные упражнения, чтобы понять, как это работает – следует довольно неровный текст, в котором рассказывается, что внутренний голос с критикой или паникой может стать источником стресса, но, если немножечко от него отстраниться и посмотреть на все взглядом внешнего наблюдателя, то сразу станет легче. Ну и чисто селф-хелп разные инструменты: можно обратиться к себе в третьем лице по имени и строго велеть прекратить заниматься ерундой, можно еще по-разному дистанциироваться.

Я себе придумала какую-то другую книгу, когда покупала эту. Потому что внутренний голос – интереснейшая тема. Вот, например, здесь же автор вспоминает великолепную книгу My Stroke of Insight: A Brain Scientist’s Personal Journey (есть русскоязычный перевод с чудовищным названием “Мой инсульт был мне наукой”). Это личный опыт автора – нейробиолога, которая пережила инсульт и смога записать все впечатления как исследователь. Отличнейшая книга, хотя не ручаюсь за перевод, конечно, а так исключительно интересная. Можно еще послушать выступление Джилл Тейлор на TED, она туда приходит с человеческим мозгом в руках и пересказывает почти всю книгу. В частности, она описывает, что инсульт поразил ее речевой центр, и она не могла ни распознавать символы (телефон коллеги набрала благодаря мышечной памяти, помнила, как на кнопки нажимала – вот хорошо, что дело давно было, со смартфона так бы не получилось), ни понимать речь, ни говорить. Внутренний диалог у нее тоже остановился. Это было парадоксально прекрасно. В какой-то момент, она пережила чувство абсолютного просветления, практически нирвану – не было никаких тревог и печалей, стены между “эго” и мирозданием рухнули, осталось только чувство полного мистического единения. Тут-то стоит и поразмыслить, как именно Дамиан Улиткин отправлял своих клиентов в высшие джаны в “Тайных видах на гору Фудзи”.

Множество же вопросов есть. Действительно ли (как, вроде бы, показывает пример Джилл Тейлор) внутренний голос – это именно речь, слова? И тогда у детей лет до трех нет внутреннего голоса и внутреннего диалога? Но даже годовалый ребенок – разумное существо с настоящей внутренней жизнью. Он соображает, быстро учится и способен даже на элементарную хитрость, различает игру и не-игру, возможно, понимает простую шутку (не словесную), может формировать ожидания, может анализировать ситуацию и делать выводы, способен решать несложные логические задачи. Ни про кого, кроме себя, нельзя утверждать это со всей определенностью, но как мне кажется, у детей от года до двух есть и самосознание, и внутренняя интеллектуальная жизнь. Хотя не исключено, что маленьких детей речь уже есть, это они просто говорить не умеют. Может, в голове у себя произносят, а сказать еще никак. Есть же эта идея: учить тодлеров 15-20 словам жестового языка: пить, холодно, жарко, спать, устал – самое необходимое. Я воодушевилась, когда узнала, но своего сына не научила. А недавно одна мама мне рассказала, что свою дочь она научила, и это было круто, очень удобно. К сожалению, в этой истории не было обучения жестам, означающим более абстрактные понятиям – а то интересно же, как оно, вдруг и правда ребенок может жестами говорить о чем-то сложном, например, строить предположения о том, чего не видит прямо сейчас, что-то вспоминать или предвкушать.

Потом вот есть теория “двупалатного ума”, что внутренняя речь у людей появилась сравнительно недавно, тысяч пять лет назад – как раз во времена Иллиады и Одиссеи. И что звучащий в голове голос был непередаваемо поразительным опытом, настолько, что люди долго не считали его своим, а приписывали богам, гениям или демонам. Даже в более поздних произведениях “голос совести” показывают как отдельную сущность, вроде сверчка Джимми Крикета из мультфильма Пиноккио (кстати, прозвище Джимми Крикет – это разговорная замена имени Христа – Джезуз Крайст, которое нельзя произносить всуе, чтобы побожиться). Теория завиральная, как мне кажется, но интересная. И было бы круто почитать критику на эту тему отдельно.

Ну ок, если у полуторогодовалого ребенка может быть внутренний диалог – то есть ли он у других чувствующих сознающих существ с развитой сигнальной системой? Возьмем вот собаку: собака понимает до сотни человеческих слов, плюс у нее есть система сигналов для общения с другими собаками. А пчела? У пчел сигнальная система не проще, чем у собак, может ли в кубическом миллиметре пчелиного мозга вестись виртуальный диалог на основе движений воздушного танца? А если вернуться к собакам, то собаки, вроде бы, способны анализировать ситуации и принимать решения, исходя из условий: волки же довольно сложно охотятся. Существует ли анализ, размышление без внутреннего диалога?

Можно ли вести сразу несколько внутренних диалогов? Если верна теория интегрированной информации, и вычислительные мощности человеческого мозга способны поддерживать сразу несколько интегрированных систем, обладающих самосознанием, могут ли они в явном виде вступить в диалог, передавая контроль над речевыми центрами друг другу? Какой процент времени у человека диалог звучит, а какой – нет? Кажется, что постоянно, но я в этом не уверена. У всех ли народов на свете есть понятие внутреннего голоса? Изучали ли этот вопрос в простых культурах – у первобытных племен Амазонии, например. Есть ли внутренний голос у слепоглухих от рождения? На каком языке разговаривают с собой билингвы? Можно ли считать полноценным внутренним диалогом математическое размышление, которое ведешь на языке символов и понятий?

Я нашла одну книгу на эту тему: The Voices Within: The History and Science of How We Talk to Ourselves. Посмотрим, что там скажет внутренний голос.