Книжку рекламируют все как мемуары девушки из семьи религиозного маньяка/выживальщика/практического последователя конспиративных теорий, которая вместо школы сортировала металлолом и даже не знала к шестнадцати годам, кто такие Наполеон и Шекспир, зато потом сама поступила в колледж, получила стипендию для обучения в Кембридже и защитила там докторскую по истории.

Это довольно заметный жанр в американском нонфикшене – мемуары кого-нибудь, кто воспитывался в ульра-религиозной семье, например, у мормонов или в секте, а потом сумел вырваться – обычно ценой потери контакта с близкими – чтобы наладить нормальную жизнь. Куча выступлений таких на TED есть, много разных книг, короче, полноценный жанр – такой же, как предсмертные книги (когда кто-нибудь уже совсем на краю и пишет, что оттуда видно), книги излечившихся аддиктов, книги более или менее спасшихся жертв абьюзеров и другие интересные погружения в личный опыт.

Но смысл истории не совсем в том, что одна очень талантливая и упорная девочка смогла выучиться на доктора исторических наук. Книга больше о вершинах дисфункциональности, которые только возможны в семье.

Там характеры довольно невероятные, но во многие вещи я верю, потому что в выведенных персонажах есть некоторая двойственность – очень похоже на правду. Например, папенька героини, тот самый человек, который заставляет всю семью (жену и семерых детей) упорно готовиться к Апокалипсису: девочки консервируют персики, мальчики смазывают оружейным маслом и закапывают в огороде винтовки, запрещает обращаться к врачам и бичует словом всех женщин, которые показывают хотя бы коленку из-под юбки, этот самый человек радостно возит дочку на репетиции мюзикла, где она исполняет главную роль. Мюзикл старомодный и скромный, но тем не менее. Он же считает, что школы – это заговор, поэтому ходить туда не надо, но, когда у Тары заканчиваются деньги на первом курсе колледжа и она переживает, что стипендию ей не дадут, говорит: “Ничего, дочка, если что, поможем, я люблю тебя”. Тара считает, что ее отец страдает от биполярного расстройства, поэтому у него все периодами. То, как заведенный шинкует старые машины и строит амбары, то лежит неделями, глядя в одну точку.

Или мать: когда муж заставляет ее стать акушеркой – ездить по домам единомышленников, которые тоже убеждены в зловредности врачей, и принимать роды, она в панике – если что-то пойдет не так, можно же и срок получить. Но пятьсот долларов за каждые роды… И этот невероятный авторитет, которого никогда не было дома. А часть заработанных денег она тратит на проведение домой телефона и интернета, что довольно внезапно для семьи, решившей отринуть все пороки современного мира.

Мать автора вообще оказалась хорошим бизнесменом. Она всегда какие-то травки смешивала, делала домашние средства, пользующиеся умеренным успехом. Но однажды отец героини получил таки ожоги, что все уже ожидали, что не выживет, а в больницу он, конечно же, отказался ехать. Но как-то выкарабкался, хотя и лежал несколько месяцев, после чего слава о чудесных снадобьях разошлась по всей округе и тут им карта-то и пошла. В результате они стали местными богатеями, что, конечно, абсолютный парадокс.

А обжегся отец героини, когда с помощью сварочного аппарата расчленял старую машину на детали (бизнес у них такой был – сортировать и продавать лом), плохо слил бензин, оно и полыхнуло так, что сварочная маска стекла с лица вместе с носом и нижней челюстью. До этого в буквально такой же ситуации один из братьев Тары получил серьезные ожоги. Сама Тара много раз могла погибнуть, когда помогала отцу заниматься ломом – на технику безопасности там внимания не обращали. Вообще, оторванным пальцам, переломам, проникающим ранениям, сотресениям мозга люди счет не вели. 

Главный же нерв книги – в отношениях героини с ее старшим братом Шоном. Если отцу она диагностирует биполярное расстройство, то Шон по описанию похож на классического психопата – с умением быть по-настоящему очаровательным, пониманием уязвимых точек любого собеседника, склонностью к немотивированному насилию и риску. Он классный и веселый, но ломал Таре руку, просто вывернув ее посильнее в болевом захвате, макал головой в унитаз и избивал. Можно было бы списать странности Шона на падение с верхотуры вниз головой – едва ли не единственный случай, когда кто-то из их семьи попал в больницу, но, как Тара проверила по своим дневникам, он всегда был такой.

И вот здесь самое интересное – вся семья с Шоном во главе всячески отрицает все эпизоды насилия. Даже младшие братья, которые тоже попадали под этот каток и старшая сестра Тары. Однажды, когда автор книги ненадолго приехала домой (уже из Кембриджа) после того, как заключила с сестрой пакт о нейтрализации Шона – однажды он кого-то и убить может – брат пришел в гостиную с окровавленным ножом, сунул его в руку Таре и сказал, что лучше всего ей этот нож обратить на себя. По дороге к машине Тара нашла зарезанного породистого пса Шона. Потом все (и сестра в том числе) рассказывали свою версию истории: Шон дал нож Таре, чтобы она расслабилась и чувствовала себя в безопасности. Тара сама принесла нож. Никакого ножа не было. Все должны прекратить общаться с Тарой, потому что она клевещет на свою семью.

Там у них газлайтинг и обыкновенная ложь стали базовой семейной традицией. По всем трудным эпизодам порождались версии и версии версий: например, когда один из братьев получил ожоги половины тела, потому что начал резать машину с недослитым топливом, он как-то сам добирался до дома. Где был в это время отец, с которым они работали вдвоем? Кто-то говорил, что отец отправил Люка домой, а сам тушил загоревшиеся кусты. Кто-то, что отец принес Люка на руках. Люк работал один. Люк вообще не так уж сильно обжигался, а несколько недель потом ходить не мог из-за чего-то еще.

И тут, конечно, начинаешь думать о достоверности рассказчика. Если у нее вся семья такая, то что там на самом деле было?

А еще книга – гимн системе социальной поддержки в США. У Тары не было ни аттестата об окончании школы, ни свидетельства о рождении. Но она могла взять книжки для подготовки к стандартному тесту, впиться в них – и со второго раза поступить в колледж. Когда у нее совсем кончились деньги, а за лечение зуба с пломбировкой каналов надо было заплатить 1400 $ (поразительные, конечно, цены на стоматологию), она месяцами ходила и терпела дикую боль, но потом ей помогли заполнить документы на правительственный грант для совсем бедных студентов, и она получила 4000$. В Кембридж Тара поехала по спецпрограмме, участие в которой ей выбил профессор, а училась там тоже со стипендией, покрывающей все расходы. И человек без свидетельства о рождении смог получить паспорт, чтобы выехать за границу. Волшебно все устроено.

Элеонора Рузвельт в США до сих пор – моральный авторитет и человек-символ, даже селф-хелп есть в духе “А что бы сделала Элеонора?”. Не каждой жене Президента такое удается, но она была уникальной, и даже не потому, что занимала эту так сказать должность дольше всех в истории – 12 лет, с 1933 по 1945 гг.

Самый интересный для меня инсайт из ее довольно заглаженной – например, о том, как великолепный Франклин наставлял жене рога нет ни слова – автобиографии состоит в том, что во время Второй Мировой войны у руля стояли люди, сформированные Первой Мировой войной. Элеонора и Франклин Рузвельты, которые кажутся деятелями современной истории, на самом деле, страшно древние. Аналогичный факт из жизни Черчиля меня тоже поразил – он же еще с Гертрудой Белл и Лоуренсом Аравийским успел основательно поработать.

Юность Элеоноры приходится на Прекрасную Эпоху, и ей бабушка еще успела внушить практически цитатой из “Унесенных ветром” (написанных гораздо позже), что девушка из хорошей семьи может принимать в подарок от поклонника только цветы и конфеты, в исключительных случаях – книгу. Она жила в прекрасных особняках из декораций к “Эпохе невинности”, одевалась, как девушка Гибсона, и хорошо помнила весь этот удивительный мир не то что без самолетов – без радио. А в конце жизни она же посещала развалины Хиросимы после атомной бомбардировки. По ощущениям – это же как пожить сначала при Тюдорах, но успеть еще покататься на Восточном Экспрессе и сделать прививку от оспы.

И в личной биографии Элеоноры тоже есть несколько совершенно различных эпох. Сначала она была настоящей добродетельной женой и матерью: шестеро детей (один из сыновей умер в младенчестве от гриппа) за десять лет, бесконечный менеджмент большой семьи. К счастью, у Рузвельтов была традиция отправлять всех в закрытые школы, поэтому, когда младшему исполнилось одиннадцать, самый напряженный период родительства завершился. В этот момент Элеонора слегка выдыхает, начинает преподавать – и довольно новаторски, водит своих старшеклассниц, например, на судебные заседания и на прения комитетов, чтобы они познакомились на практике с госуправлением, начинает выступать по радио и писать, все это приносит небольшие деньги, которые крайне удачно дополняют ее личный бюджет. При всей своей американской родовитости Рузвельты не были особенно состоятельными.

И тут Рузвельт начинает активную политическую карьеру и становится кандидатом в Президенты. Элеонора рада, что муж так здорово удовлетворяет свои амбиции, но чувствует, как наступает буквально “конец всякой личной жизни для нее самой”. Здесь важно понимать, что Элеонора прекрасно знает, как устроена президентская жизнь, ее дядя Теодор Рузвельт тоже был Президентом, поэтому, например, на ее же свадьбе все гости были больше увлечены посаженным отцом, чем молодыми. 

И дальше начинаются двенадцать лет безумной гонки с ежедневными огромными мероприятиями – Элеонора разумно отмечает, что они с Франклином всегда старались так все организовывать, чтобы не приходилось пожимать руки больше, чем тысяче человек за подход к снаряду, и маленькие события типа чая на 175 гостей и следом за этим еще чая для 236 гостей. Есть отличная книжка – автобиография главного управляющего Белым домом, который работал там в бытностью пяти Президентов, и начал свою карьеру как раз в последний срок Франклина Рузвельта. Он много пишет о машинерии управления этим сложным хозяйством, очень интересно. Элеонора Рузвельт бытовой части почти не касается, упоминая только, что буквально любую казенную вещь было страшно трудно списать с баланса, поэтому все подсобки оказались забиты разной рухлядью.

За 1939 год Белый Дом в рамках обеда или ужина посетило 4729 человек, 323 человека остановились там в качестве гостя, 9211 человек приходил на полномасштабный чай, 14056 человек приходили в рамках мероприятий с какими-то легкими угощениями, 180 детишек успели потеряться и найтись, два человека пришлось отправить на скорой, шестеро теряли сознание. Еще 1 320 000 посетителей были на экскурсии, но это касалась Элеоноры в меньшей степени. А для остальных да, она была хозяйкой, принимающей гостей.

Вообще, какая-то невероятная энергия у человека. Она несколько десятилетий писала ежедневную колонку в газету. Ну как, ежедневную – по воскресеньям колонка не выходила. А так каждый день, при том, что печатала не очень, поэтому, если была в поездке без секретаря, то два часа еще мучительно набирала на машинке. Летала, как заведенная – и в каждой точке своего пути встречалась, выступала с лекциями, жала руки и писала потом тексты.

При всей регламентированности мира тех лет, многие вещи были еще недоопределены, и кто хотел – тот и делал. Например, Элеонора стала первой из супруг Президентов, которая решила, что может писать в газеты от своего имени и давать собственные пресс-конференции. Политические противники ее ненавидели, кроме уважения и любви она успела получить свою порцию хейтинга – перед очередными выборами дамы из другого лагеря носили даже специальные значки с надписью “И Элеонору мы тоже не хотим”.

Про охрану история прекрасная – Элеонора любила водить и хотела оставить за собой последний, крошечный кусочек ее собственной жизни, редкие встречи с личными друзьями. В таких случаях она ехала сама, от водителя и телохранителей отказалась – все, что смогла служба безопасности, это выдать ей револьвер и научить стрелять. Тоже, конечно, эпоха невинности. На всех больших встречах  без участия Президента она тоже старалась обойтись без охраны, и ничего плохого с ней не случилось – один раз только кто-то из толпы оторвал меховой хвостик от ее шарфа на сувенир.

Отдельная линия воспоминаний связана с советско-американскими отношениями. Элеонора описывает российских дипломатов как очень подготовленных людей. Там есть свои смешные анекдоты: Молотов, когда останавливался гостить в Белом доме, привез в чемодане булку черного хлеба, кружок колбасы и пистолет. Андрей Громыко посещал ее как гость уже после смерти Франклина. Она дважды ездила в СССР, встречалась там с Хрущовым как журналист, объезжала много городов и республик. Сторонний взгляд, конечно, смешной – у Элеоноры как-то смешались в сознании достижения академика Павлова и какая-то показуха про детишек, потоу что она пишет, что все советские люди с детства проходят особый тренинг, основанный на создании условных рефлексов, и становятся железными машинами эффективности. Мухахахаха.

Овдовев, Элеонора начала свою третью – возможно, самую успешную карьеру. Она много писала, много ездила по миру с дипломатическими миссиями, возглавляла американскую рабочую группу по написанию Декларации прав человека. И тут мне стало стыдно, потому что я думала, что Декларацию приняли когда-то очень давно, а это сравнительно новый документ.

Поразительная жизнь, полная кипучей деятельности. У меня энергии раз в пять меньше, но все равно вдохновляет – в том числе, на то, что жить надо долго, и возможна вторая, третья, четвертая и пятая карьера.

Unnatural Causes by Dr Richard Shepherd

Обычно книжки о смерти пишут веселыми или хотя бы исполненными светлой духоподъемности. Но не таков ведущий английский патологоанатом-криминалист (в наших реалиях, вероятно, судмедэксперт), успевший провести более двадцати трех тысяч вскрытий за свою длинную-длинную карьеру, в том числе, в самых ужасных ситуациях, связанных с массовой гибелью людей. Он написал – и сам начитал – премрачную книгу. Даже nice cup of tea фигурируют в ней всего два раза. Весь английский юмор, который можно было бы ожидать, состоит в том, что у автора отсутствует желание проявлять чувство юмора. Никакой особой надежды и торжества над темной стороной жизни в книге тоже нет. В общем, хорошая книжка, если вы, в принципе, такое читаете.

У самого автора жизнь была не слишком веселая. Он совсем рано потерял мать, она умерла в больнице из-за тяжелой болезни сердца, и для мальчика так получилось, что мама легла в больницу и все, больше он ее никогда не увидел. На похороны его не взяли, Ричард просто вернулся домой из школы, а там – скорбные друзья и родственники на поминках. Он сам связывает эту трагедию с тем, что, когда одноклассник принес в школу учебник по судебной экспертизе, чтобы попугать ребят, Ричард не испугался, а, скорее, успокоился: так вот как выглядит мертвое тело, и вот что с ним происходит. Потом он влюбился в идею быть доктором, который помогает полиции расследовать преступления – и нашел свое призвание. 

Даже на закате своей блестящей карьеры автор с большим энтузиастом решает сложные задачи: можно ли обвинить человека, который толкнул женщину 59 лет так, что она сломала кость таза, в том, что она умерла через несколько дней, при том, что пациентка страдала от тяжелого алкоголизма и сопутствующих заболеваний, диабетом и астмой? Что именно послужило причиной смерти, и была ли эта причина напрямую связана с переломом? В зависимости от того, что патологоанатом напишет в заключении, судья будет выбирать между несчастным случаем, непредумышленным убийством и просто убийством.

Значительная часть книги посвящена именно этому: сначала автор, стараясь быть как можно более объективным, пишет подробное заключение, а потом он переживает часы и часы в кабинке для “свидетелей-экспертов”, пока адвокаты потрошат его, чтобы вытрясти “правильные” выводы. И стоит ему ошибиться в какой-то мелочи, например, поставить дату в неверном формате, чтобы юристы впились за этот край и дальше уже перебирали зубами в сторону горла.

Он там описывает несколько особенно тяжелых для него эпизодов. Однажды он делал заключение по телу молодого человека, который был сине-черным от кровоподтеков, полученных после ссоры с другом. Доктор Шепперд заключил, что все они были нанесены куском металлической трубы, по крайне мере, большая часть из ста пятидесяти двух. Адвокат этого самого друга настаивал, что пьяный потерпевший упал с лестницы и каждый из этих синяков вполне мог бы быть также и следом от удара об ступеньку, кроме того парень был пьян, поэтому и кровоподтеки на нем образовывались проще. И вот на разбирательстве дела адвокат последовательно обсуждал каждый из ста пятидесяти двух кровоподтеков, загоняя Шепперда в угол, чтобы тот заявил “да, в принципе, этот конкретный кровоподтек мог образоваться от удара о ступеньку, хотя более вероятно, что он был нанесен металлической трубой”. Адвокат еще ухитрился назначить повторное рассмотрение дела в результате вновь открывшихся обстоятельств. Этими обстоятельствами было то, что автор книги не предоставил ему учебник, в котором было бы сказано, что повышенный уровень алкоголя в крови НЕ повышает склонность к кровоподтекам.

Самыми же трудными были случаи, связанные с детьми, и массовые трагедии. Дети в Британии страдают от небрежности и жестокости взрослых, как и везде. Еще в начале карьеры Шепперда диагноз “синдром внезапной младенческой смерти” ставили довольно легко, а потом стали сильно сомневаться в каждом случае и, если в семье повторялась внезапная младенческая смерть, то родителей могли оправдать в суде, но другая институация – “семейный суд” – могла запросто изъять у них новорожденного. Даже после смерти одного ребенка, которую обычный суд не признал убийством, “семейный суд” может выносить решение о передаче для усыновления всех других детей.

Как-то автор признал смерть младенца результатом синдромом внезапной смерти, но через несколько лет дело начали пересматривать в связи с тем, что у пары родился еще один ребенок, а ситуация в семье вызывала некоторое беспокойство – родители много пили и выращивали траву в подвале. Для пересмотра дела использовали фотографии, которые и с самого начала были не слишком качественными, а потом их еще несколько раз пережали для хранения в базах данных. В итоге исказились цвета, появились ненужные блики – и др. Шепперд вместе с двумя коллегами получил много обвинений по поводу того, что списал насильственную смерть ребенка. В результате он начал страдать тяжелыми паническими атаками, впал в настоящую клиническую депрессию и несколько лет не мог работать. Даже книжку написал, как мне кажется, не без мотива выправить ситуацию, человек-то он известный. Потом все нормально кончилось.

Еще из книжки можно узнать, что при удушении человек гибнет вовсе не от недостатка кислорода – от этого так быстро не умирают. А причина может быть в том, что пережатый нерв ведет к крэшу симатической неврной системы (что бы это не значило), пережатие артерии лишает мозг кровоснабжения, а пережатая вена ведет к резкому повышению мозгового давления. Варианты!

Отдельной важной работой Шепперда стала его инициатива по обучению полицейских гуманным и безопасным способом фиксации преступников или подозреваемых. Несколько раз к нему попадали тела людей, которые погибли только потому, что их неправильно сковали обездвижили – человеку куда легче задохнуться, чем это может показаться. Автор разработал методику, тащил на себе несколько комитетов и обучающих программ, вероятно, внес вклад в повышение общей безопасности.

И много занимательных подробностей. Автор особенно увлекся изучением ножевых ранений и выведением теории точного определения орудия убийства по ране. После этого он уже никогда не мог спокойно смотреть на нарезанную индейку или бефстроганоф. 

An Autobiography, Agatha Christie

“Автобиография”, Агата Кристи

Автобиографии – самое лучшее чтение на свете. Во-первых, главный герой точно доживет до конца. Во-вторых, всегда понятно, что хотел сказать автор.

Я выбрала аудиоверсию мемуаров, это двадцать восемь часов в обществе практичной английской тетушки, которая все говорит, и говорит – как если бы миссис Марпл из сериала, который показывали по телевизору во времена моего детства, внезапно поселилась бы в моей машине.

Главная идея книжки – это уже основательно растиражированная фраза о том, что, если бы Агата была доброй феей-крестной, и могла бы подарить младенцу одно полезное качество, то она бы выбрала жизнерадостность. Это здоровская идея, которая гораздо глубже, чем кажется. У Агаты этого свойства было в достатке, поэтому она сама прожила замечательную жизнь. Один только вопрос: как такой жизнерадостный человек провел годы, обдумывая разные методы совершения и сокрытия убийств?

Она же очень методичным автором была. Первый детектив написала во время учебы на провизора, когда серьезно разбиралась в аптечном деле тех далеких лет, с порошочками и смесями. Работа удостоилась высокой похвалы в специальном журнале для аптекарей! Написали, что автор дело знает. Каждую книгу Кристи долго продумывала, искала верную конструкцию и баланс тайны. Прорабатывала поочередно все варианты ответа на вопрос “кто убил” – детектив убил, садовник убил, все убили, никто не убил. Перед многими новыми романами по целому месяцу страдала, пытаясь собрать работающий замысел, говорила родным, что все, больше уже точно не сможет писать никогда, а потом – хоп, мышеловка залопывалась.

Очень такая здоровая история работы за деньги по любви. За свою первую книжку Агата Кристи получила 50 фунтов, что было приятно – ее личный скромный доход, унаследованный от деда, составлял 100 фунтов в год, но недостаточно, потому что семье нужно было хотя бы 300 фунтов. Первые несколько книжек она не воспринимала как серьезную карьеру, но постепенно ее методичность и рациональность дали своей эффект. А с первого крупного заработка, 500 фунтов, Агата купила себе автомобиль – по умному совету первого мужа, который потом оказался еще тем фруктом. И даже в самом конце воспоминаний она пишет, что в ее жизни было два самых-самых волнующих, прекрасных момента. Это когда она купила собственный автомобиль и обедала с королевой. В этот момент я ощутила с Агатой Кристи полное родство душ, потому что автомобиль – это, в моем мире, воплощение идеи счастья и свободы.

В зрелые годы Агата Кристи была преуспевающим автором с хорошими доходами. У нее было замечательно деликатное обыкновение  передавать права на роялти от одного произведения кому-то из своих близких. Это, безусловно, было заметным денежным подарком, но не явным и всегда с сюрпризом – никто не может заранее предугадать, что “выстрелит”. Здорово повезло, например, внуку, которому Кристи “подарила” пьесу “Мышеловка”, которая с большим успехом шла десятилетия.

Приятно такое читать: человек работал со всем упорством, и не выделывался – долгое время у Агаты не было никакого отдельного места для письма, приходила вечером на кухню и там начинала работать. Единственное серьезное подспорье и вложение денег в профессию – это помощь литературного секретаря. А так, писала и писала книжки, не стесняясь того, что это все развлекательное чтиво.

Там, на мой вкус, слишком много про детство и раннюю юность, лучше бы этот объем был перераспределен в сторону зрелых лет, которые куда интересней, чем описание сложного характера кухарки или игры в воображаемых котят. Агата Кристи-то крепким была орешком. Во время первой мировой работала медсестрой в госпитале и смешивала лекарства в аптеке.  Потом она много путешествовала по Ближнему Востоку. Это увлечение регионом и его археологией удивительно повторяется в биографиях: и Гертруда Белл один раз съездила чисто посмотреть, а потом пропала в этих песках навсегда, и Лоуренс Аравийский начинал карьеру некоронованного короля пустыни с раскопок в Сирии. Вот и Агата Кристи нашла там прекрасного молодого мужа и полное счастье.

Даже вот думаю, может, прочитать ее же Come, Tell Me How You Live: An Archaeological Memoir – тоже автобиографическую работу о годах, проведенных на раскопках древнего города в Сирии. Детективы я не люблю, а Агату Кристи, оказывается, люблю.

В этих мемуарах много презабавных анекдотов и более глубоких наблюдений. Из анекдотов – очень смешно – во время войны Адмиралтейство временно реквизировало дом Агаты Кристи и ее мужа. После войны, соответственно, вернули, но не в том состоянии, что раньше. Специально ничего не испортили и не украли, но дом поизносился, поэтому поверенный Кристи занимался получением от правительства компенсации. И одним из предметов этой компенсации стало 14 туалетов, сооруженных на участке. Сначала Адмиралтейство настаивало, что это владельцы дома должны заплатить за внесенные усовершенствования, потому что с этой ценной добавкой дом мог бы стать отличным пансионом для девиц. Агата Кристи настаивала, что дом останется ее домом, и она еще как-то может признать, что один дополнительный туалет имеет смысл, а вот остальные надо демонтировать. Адмиралтейство шло только на полный демонтаж, а если владельцы оставят хотя бы один туалет, то это будет уже усовершенствование, и за него надо заплатить.

Там у нее вообще много про недвижимость. Когда Агата с первым мужем искали себе квартиру в аренду, дело было сразу после первой мировой (тогда они, правда, еще не знали, что это была первая мировая, и оптимистично называли войну – великой войной) по Лондону рыскали полчища молодых пар, которым срочно нужно было дешевое жилье. Она смогла снять квартиру только потому что за завтраком увидела в утренней газете объявление с адресом буквально на соседней улице. И, не допив кофе, побежала туда, чуть ли не разбудила хозяйку и сразу ударила по рукам. Когда Агата спускалась по лестнице из свежеарнедованной кваритры, навстречу ей поднималась вереница опоздавших. Я тоже помню времена, когда в однокомнатные московские квартиры набивались сразу по пять возможных арендаторов. Брррр.

Отличнейшие, в общем, мемуары. Детективы я не люблю, у Агаты Кристи осилила только “Убийство в Восточном экспрессе”, зато длинная-длинная история жизни оказалась очень ок. И ни одного убийства!

Walk Through Walls: A Memoir

“Пройти сквозь стены”, Марина Абрамович

У нас Марина Абрамович лучше всего известна по двум знаменитым перфомансам: “Ритм 0”, в котором она разрешила зрителям делать с собой все, что придет людям в голову (целовали, щипали, резали, потом дошло дело до заряженного пистолета с единственным патроном) и по небольшой части “В присутствии художника”, которая ошибочно описывается как нечто романтическое: она просто сидела за столом в пустом зале по восемь часов в день, и зрители по очереди могли садиться на стул напротив, чтобы молча посмотреть в глаза. Звучит незатейливо, но людей здорово пронимало – просто сидеть рядом с другим человеком, чье внимание нераздельно направленно на тебя. Одним из таких зрителей стал бывший возлюбленный Абрамович – тоже пришел и долго смотрел в глаза. Вот так:

Что не помешало Уве потом подать на бывшую подругу в суд. Они десять лет были любовниками и соавторами перфомансов – бедные, как крысы, но очень увлеченные. В австралийской пустыне, а европейских музеях, на островах и по всему миру. Самым масштабной их работой должна была стать длинная прогулка по великой китайской стене: начав путь с противоположных концов художники должны были встретиться ровно посередине и там пожениться. Но к этому моменту у них уже накопилось много всякого – кроме того, Марина тащилась по гористой и неприютной части стены, да еще и каждый вечер идти от стены часа полтора к ближайшему постоялому двору (там есть душераздирающее описание, как китайские женщины держатся за руки и поют, пока какают, просто чтобы не упасть в негигиеничную яму), каждое утро – обратно, а Уве выбрал себе более комфортную половину, плюс успел во время пути завести роман и даже зачать ребенка со своей китайской переводчицей. После расставания все видео и фотоматериалы совместных работ остались у Уве, потом Марина смогла их выкупить с условием выплаты 20% роялти бывшему партнеру, но к моменту перфоманса “Присутствие художника” тот решил, что можно и еще получить – поэтому сначала подержал за ручки под камеры, потом пошел в суд.

Воспоминания Абрамович набиты феерическими, невероятными исторями. Там все – байки и мрачноватые фантасмагория, такая вот славянско-балканская безудержная сюжетика.

Ее родители были югославскими партизанами и национальными героями. Отец – крестьянский сын, мать, уходя на войну, оставила богатых родителей, сменила шестьдесят пар туфелек на кирзовые сапоги. Красавец-отец романтически познакомился с красавицей-матерью, когда она умирала от тифа, впечатлился и дотащил до госпиталя. Потом она наткнулась на него в другом госпитале и спасла, согласившись на массивное переливание крови. Они поженились, были обласканы маршалом Тито и вошли в новую аристократию страны, но дико ссорились, наставляли друг другу рога и на ночь каждый клал заряженный пистолет на тумбочку. Потом развелись, конечно, отец женился на юной блондинке. Абрамович считает, что ее в детстве угнетали и не любили, но такое невозможно оценить никогда. Со стороны понятно, что оба родителя были очень молодыми и очень трамвированными людьми (по семейной легенде, отец назвал дочь в честь возлюбленной-партизанки, которую на его глазах разорвало гранатой). Так-то герои войны и сверхлюди, но вряд ли можно сохранить душевную гармонию после вот этого всего. Явно так себе были родители, зато научили дочь советской несгибаемости – проходить сквозь стены, как она это формулирует.

Самое крутое, что есть в воспоминаниях, на мой взгляд, это представление, которое Абрамович задает о славянах и “настоящих советских людях” – увлеченность профессией, презрение к личной слабости, доброта, способность подчинять своей воле обстоятельства, страстность и независимость. Мы же все ищем, какими хотим казаться внешнему миру – вот здесь что-то найдено. Иногда она, правда, доходит до почти прямого цитирования сериала G.L.O.W.

… it is a game of bravery and foolishness and despair and darkness – the perfect Slavic game.

Это про неведомый мне ранее извод игры в ножички: когда надо не только бить ножом между растопыренными пальцами, но и выпивать рюмку после каждого попадания по пальцу. Чем больше проигрываешь, тем больше проигрываешь – perfect. На основе этой идеи Абромович проводила один из первых своих перфомансов, разве что без алкоголя. У нее много таких работ, которые приносили много боли. Сидеть по восемь часов неподвижно для “Присуствия художника” тоже было крайне, крайне больно.

Все, что делает перфомансист, не очень похоже на работу, потому что выглядит просто и по-дурацки: человек сидит на стуле перед зрителями и все, человек отмывает великую гору говяжьих мослов – и все, а ему за это золотого льва. Но, когда читаешь мемуары, соглашаешься, что да, это искусство, и это труд. Искусство, кстати, совсем неновое, расцвет перфоманса пришелся на молодость Абрамович, там люди до далеких пределов успели дойти. Всерьез прославилась и вошла в массовую культуру только она и сильно позже.

А вот еще прекрасное: когда Абрамович рассталась с Уве, он выдал ей половину накоплений, относительно небольшую сумму, которую она решила потратить на недвижимость. И она нашла дом, выставленный на продажу банком – классический амстердамский дом, высокий и узкий, который был битком набит наркоманами во главе с диллером, который не справился с ипотекой на этот дом, да так и осел там, поскольку расселить притон никто не мог. Так что дом отдавали недорого. Тогда Абрамович пошла к диллеру, и он согласился помочь ей изгнать накркоманов (правда, парочку пришлось вернуть на несколько дней, чтобы банк не возрадовался и не задрал цену). В обмен она подписала контракт, согласно которому наркодиллер получил право на пожизненную аренду одного из этажей. Марина сделала такой прекрасный ремонт, что ее постоялец постепенно перековался, и в него сильно влюбилась английская аристократка – социальный работник. А потом дружественный тибетские монахи провели обряд изнания зла из дома, и экс-дилер со своей английской женой пришли и сказали, что все, начинают новую жизнь.

И про монахов: однажды она ставила большой перфоманс с семидесятью монахами из Тибета, несколько месяцев тренировала их двигаться на сцене – очень трудно было, потому что монахи только смеялись от избытка просветления. Но получилось. Но собственно ко дню х прилетели совсем другие монахи, потому что у тех, которые репетироали, не было заграпаспортов, и никому не пришло в голову поделиться этим обстоятельством. Но Абрамович и с этими сделала шоу вполне ок. А в другой раз монахи приезжали к ней на другой совместный перфоманс, жили у нее в квартире и все бы хорошо, только смеялись по утрам громко. Получив деньги за работу – примерно трехлетний бюджет монастыря, пошли по магазинам, и так долго отсутствовали, что все уже решили, что монастырь останется без денег, но нет, пришли абсолютно счастливые и с двумя зонтиками. Перед отъездом проводили специальный ритуал на долголетие, и вот продюссеры перфоманса не смогли на него придти, а через неделю все погибли в авиакатастрофе.

Только одно меня слегка смущает – пересказ Марины Абрамович печальной истории Марины Цветаевой: “Цветаева и Пастернак очень полюбили друг друга, но не могли быть в эмиграции вместе. Когда Цветаева собиралась на поезд из Парижа в Москву, у нее чемодан лопнул, и Пастернак ушел, чтобы вскоре вернуться с веревкой, перевязать чемодан. Потом сказал, что сходит за сигаретами, ушел и уже не вернулся. А Марина поехала сначала в Москву, потом в Одессу, да там на этой самой веревке повесилась”.

В общем, мемуары – это фикшн. Но Абрамович все равно мегачеловечище, и книжка у нее получилась отличная: как быть бесстыжим маньяком своего странненького дела и обрести таким образом деньги славу.

“Посмотри на него”, Анна Старобинец.

Важная книга о потере, которую стоит прочитать не только тем, кого прямо сейчас заботит тема беременности и родительства, но и просто взрослым людям. Поскольку Анна Старобинец – профессиональный писатель и сценарист, ее текст сильнее, чем большая часть (безусловно значительных и нужных) книг, которые люди пишут о своем опыте. То есть, это не расширенный пост с мамского форума, это работа с хорошей структурой, живыми чистыми диалогами, и точными деталями. Крайне точными деталями, которые на фоне общей спокойной интонации вынимают душу. После личной драмы автора прошло уже пять лет, поэтому текст рефлексивный.

В первую очередь, книга рассказывает о горе, поэтому она имеет общечеловеческое значение за пределами тематической литературы. Как семья переживает общее страдание, как развивается скорбь, как потом приходит утешение. Это правда хорошо написано, хотя и по-настоящему печально – я, не имея, к счастью, ничего подобного в личной биографии, прорыдала над половиной книги. Особенно там, где – в общем, не важно, сами поймете. Вторая составляющая книги – анализ системы медицинской помощи беременным в ситуации тяжелой патологии плода. Как это устроено в России и в Германии для одного частного случая.

Автор очень права в том, что все связанное с деторождением, особенно, когда “что-то пошло не так” заталкивается в нашей стране в патологический пузырь, где действуют ненормальные законы – туда никого нельзя взять с собой с воли, стэндфордский эксперимент там реальность – невозможно представить никакую другую ситуацию, кроме тюрьмы, чтобы один взрослый человек так обращался с другим взрослым человеком.  И “Посмотри на него” – способ начать разбирать эту гадость, потому что нельзя же так.

В пузыре перевернуты понятия о важном и неважном. С одной стороны, нельзя преувеличивать и запугивать сепсисом, неминуемой смертью и стыдом в случае прохождения в помещение мужа (и даже не мужа), тайм-аута на подумать, запроса на второе мнение, отказа от определенных процедур, решения продолжить беременность, когда ребенок точно не будет жить после рождения. И, в тоже время, нельзя преуменьшать человеческую трагедию, отрицая горе. Вот это раздувание мелкого и отрицание большого – ужасная проблема. Отказ от ценности человеческой жизни, как крошечной детской, так и женской, потому что время беременности составляет большущий кусок личной истории.

Несколько глав книги уже опубликовали он-лайн издания, в сюжете никаких сюрпризов нет. Но все-таки книга больше, чем простая грустная история и эти несколько фрагментов. И, к счастью, она совсем короткая. На длинной я бы сломалась. Купите, почитайте.

Я не уверена, что “Посмотри на него” вполне безопасно читать женщинам, у которых был похожий опыт по стандартному образцу – с жестоким прерыванием беременности на позднем сроке, обесцениванием погибшего ребенка до “эмбриона с патологией” и “утилизацией биологического материала” вместо прощания. Остальным стоит.

Здесь еще стоит упомянуть “Далеко от яблони” Эндрю Соломона, которая вся – про семьи, переживающие рождение совсем не таких детей, и “Быть смертным” Атула Гаванде – про современную культуру смерти, когда все чаще решают, что естественный ход событий лучше насильственного медицинского псевдоспасения.

Мальчик, дяденька и я. Денис Драгунский

Обманчивая книжка, которая сначала кажется совсем простой и легкой (эта фирменная семейная интонация!), а потом оказывается сложной и грустной. Драгунский – повелитель композиции, в этих воспоминаниях отдельные кусочки реальности, памяти и домысливания нарезаны в слюдяные слои, обрываются на полуслове и начинаются через три страницы со слов “да, кстати”, и не распадаются. Хочется прочитать еще раз, вырисовывая, какой слой где всплывает на поверхность повествования, чтобы узнать, как же это сделано.

Окончательно поняла, что в СССР надо было подаваться в писатели или драматурги – судя по воспоминаниям даже не самых крупных литрабов, жилось им неплохо. Та самая “вам государство дало трехкомнатную квартиру со всеми удобствами” – около сада Эрмитаж, машина, отдых на Рижском взморье. Хорошо же.

Еще про советских литераторов:

Гнездо Бармалея

Марш динозавров

Мы сейчас живем недалеко от Переделкино. Я в легендарный поселок еще ни разу не доехала – летом побеждала Кубинка с танками, Звенигород и московские парки, но собираюсь. Самой интересно, во мне вдруг проснулся краевед-любитель, и Косте покажу дом Чуковского.

Для теоретической подготовки и в рамках трудного решения больше читать о российской истории купила “Станцию Переделкино: поверх заборов”. Сначала разочаровалась, потому что это и не пленительные воспоминания о детстве, проведенном в писательском заповеднике, и не острые наблюдения за знаменитыми соседями. Ну так, кто на ком женился, небольшая порция анекдотов. Довольно скучное чтение. Но свой интерес в нем есть: прежде всего в том, что человек рассказывает о каких-то естественных для него вещах, которые мне кажутся поразительными.

Я поняла, насколько у меня сбита хронология по отношению к писателям двадцатого века: у меня всегда было ощущение, что когорта авторов условно-околореволюционного преиода (Гумилев, Ахматова, Блок, Цветаева, Чуковский и др.) исчезли сразу после революции, а авторы-фронтовики (соответственно, Твардовский, Симонов, Фадеев и др.) закончили свое существование сразу после войны. То, что они все (окей, кроме Гумилева) жили намного дольше, и у них была еще какая-то история на десятилетия потом, я не осознавала, хотя приблизительные даты жизни формально и знала. Нет, в моем внутреннем мире первая группа существовала исключительно в революционном Петрограде, а вторая – непременно сидела в теплушке.

В этом смысле “Станция Переделкино” оказалась полезным чтением, потому что в ней все эти авторы длинно и скучно обходят свои дачи, спорят из-за квартир и участков, журят непутевых внуков, и, в общем, дотягивают практически до условно-моих дней. Не живут непрерывно в “Хождении по мукам” и “Живых и мертвых”. Самой смешно.

Из анекдотов больше всего понравилось, как отец автора якобы сказал Фадееву: “Эпигона Льва Николаевича Толстого прошу уйти с моего участка”. По-моему, это дико, гомерически смешно.

Сказочик Бажов – дед Егора Гайдара. И умер в пятидесятом году. Аааааа, я думала, Бажов – персонаж из тьмы веков, древний сказитель.

Отличнейшая история: в “Молодую гвардию” попал роман Николая Островского “Как закалялась сталь”, вещь понравилась, дали редакторам в работу, но рукопись пропала. И есть версия, что второго экземпляра у Островского не было, и черновиков не было, потому что он по состоянию здоровья писал ее один раз и набело. Для спасения ситуации Караваева и Колосов вспомнили все, что могли, из прочитанного и сочинили остальное заново.

Однажды автор вместе с внуком Чуковского шли к ним на дажу и застали Чуковского, шофера и графика Бунина, топивших в бочке с дождевой водой кота, завернутого в одеяло. Очень странная история, непонятно, зачем топить взрослого кота, зачем заворачивать в одеяло (хорошая же вещь) и зачем это делать второем. В дневниках Чуковского случай, скорее всего, был описан, но потом удален при редактированию дочерью.

Когда молодые оттепельные писатели шпыняли Симонова за  то, что мастодонты его эпохи продавались, Симонов веско ответил: “А вас покупали?”

По итогам “Станции Переделкино” решила прочитать Катаева. Открыла “Белеет парус одинокий”, противный донельзя по школьным воспоминаниям, и удивилась, как же это здорово написано. В ближайшие выходные или просто относительно свободный день с хорошей погодой поедем в Переделкино.

“Как стать фантастом”, Кир Булычев.

Я в школьные годы читала и перечитывала это издание “Поселка” с двумя повестями, которые мне неимоверно нравились. До сих пор регулярно цитирую фразу Старого: “В тебе говорит заблуждение человека, никогда не строившего воздушных шаров” и периодически вспоминаю сцену с Наполеоном, стоящим у окна чистенькой швейцарской гостинице. Мою любовь к этой замечательной советской фантастике омрачало только одно: понимание, что я в описанной группе поселковой молодежи ближе всего отношусь к мягкотелой Лиз, которая любит “Анну Каренину” и смотреться в зеркальце. А никак не к охотнику Дику и даже не к умнику Олегу. Увы мне.

Не-мемуары Булычева – то замечательный сборник абсурдных анекдотов из жизни семьи писателя и его самого. Я и прочитала-то эту книжку после процитированного великим ЖЖ-блоггером avva эпизода, в котором студент-переводчик Можейко тащит с товарищем в Детгиз потрясающую английскую книжку, которую нужно неперменно перевести – такая она здоровская, хотя и местами странная. Книжка оказывается “Алисой в Стране Чудес”.

Там много такого – про отца писателя, который был советским вельможей, прожигал жизнь на скачках и в ресторанах в обществе красивых женищн. Про дядьку писателя, неимоверно живучего врага народа, который влюбился в пани Ожидовскую и содержал для нее особняк во Львове с портретами метр на два в золотых рамах – увеличенных фото с паспортной фотографии роковой пани. Собственно, мемуары этого дядьки и носили потрясающее название “Марш динозавров”.

Очень стоит почитать, в основном, чтобы понять, что советская жизнь была не столько унылым монолитом, сколько Страной Чудес с хитромудрыми правилами. И порадоваться, что мы, как минимум, получили свою порцию жизни простой и прямолинейной. Потому что – я ясно это понимаю – человеком с моим ничтожным уровнем эмоционального и социального интеллекта в СССР было бы кисло.