Tag Archives: самосознание

Их пища – время, медуница, мята

The Mind of a Bee

Книга в комплект к более общей работе An Immense World: How Animal Senses Reveal the Hidden Realms Around – там про восприятие самых разных животных, а здесь поподробней о внутреннем мире пчелы от исследователя, который последние тридцать лет только пчелами и занимается. Автор честно доставляет то, что обещал, и книга совсем просто и разумно устроена по схеме: органы восприятия -> когнитивные способности -> пчелиная нейрофизиология -> интеллект пчелы и возможность реализации самосознания на такой скупой органической базе -> берегите пчел.

Про пчелиное зрение, которое сдвинуто относительно нашего “вверх”, то есть, без красного цвета, зато с ультрафиолетом, я прочитала много в вышеупомянутой книге Эда Йонга, но отсюда почерпнула интересный факт: зрение в ультрафиолетовом диапазоне, скорее всего, развилось у предков пчел задолго до появления цветковых растений, поэтому это уже они подстраивались под опылителей, а не наоборот. Этим, кстати, объясняется, что в дикой природе наших широт так мало красных цветов. Пчелы и шмели не различают красный цвет.

Самая же интересная часть книги описывает, что психика пчел работает, скорее всего, не на простых условных операторах, которые можно было бы ожидать от такой компактной нервной системы, а на гибком самообучении. Вот, например, навигация. Что с пчелами только не делают, чтобы обмануть бедняг: сажают в коробку и отвозят от улья (в пределах зоны облета), запутывая следы, прикрепляют к спине намагниченные иголки, чтобы сбить ориентацию по магнитному полю, крутят, перетаскивают с места на места заметные ориентиры, даже усыпляют на пол дня – чтобы пчела считала, будто бы еще утро, и неправильно интерпретировала положение солнца. Пчелы, конечно, сбиваются, но быстро приходят в себя и летят к улью, каждый раз показывая, что их навигация основана на подробной карте местности, которую они хранят в своей памяти, и ориентации сразу многими способами. Это не условные тригеры, а именно сопоставление карты и территории.

Пчелы учатся простым фокусам типа различения цветов и геометрических форм, а также более сложным вещам. Например, отличать симметричные паттерны от несимметричных, выбирать из ряда все цвета, кроме цвета х, различать человеческие лица (ну, на уровне упрощенных черно-белых картинок). Еще интересней, что пчелы лучше всего учатся у других пчел – если средняя пчела сама по себе осваивает какой-нибудь противоестественный способ добраться до сладкого сиропа, придуманный учеными, методом проб и ошибок, то другие пчелы, наблюдая за ней, схватывают все сразу. Это что, пчелы могут учиться у шмелей!

Автор предлагает идею, что пчела – такое маленькое и недолговечное создание, действующее в сложном мире, что самым элегантным решением было именно строить самообучающуюся систему, а не набор простых триггеров, которые, хоть и требуют меньшей мощности от нервной системы, но никогда не достигают нужной адаптивности.

И второй очень интересный тезис изложен в двенадцатой главе, где разбирается, есть вероятность, что пчела обладает какой-то формой самосознания. Не в антропоморфном смысле, то есть, автор не предлагает подумать, любят ли нас пчелы, или страдает ли пчела кризисом среднего возраста в месяц. Вопрос в том, является ли пчела маленькой летающей нейросетью, внутри которой ничего нет, или она как-то ощущает свое существование, переживает некий субъективный опыт. Представить это себе совершенно невозможно, потому что у нас другая схема тела, органы чувств и мозг, (хотя биохимия имеет много общего: на пчел действуют опиаты, вполне человеческий наркоз, цикл Кребса примерно такой же крутится), но интересно.

Автор говорит, что пчелы проявляют много такого, что, будучи проявленным, собакой, стало бы веским свидетельством за самосознание. У пчел определенно есть некая внутренняя картина мира, к которой они могут возвращаться в памяти – что демонстрируется разнообразием танцев, некоторые из которых происходят и в темном улье. Пчелы накапливают личный опыт и базу знаний. Пчела не пройдет “зеркальный тест”, но его и человеческие дети проходят неравномерно – некоторые месяцев в восемь уже абсолютно точно знают, что за зеркалом нет другой комнаты и другого ребенка, и могут, например, через отражение заметить игрушку, которую не видно с места – и сразу направиться туда, где эта игрушка находится, а не к зеркалу, а некоторые дети в год с небольшим пытаются заглянуть за поверхность и найти, где прячется другой ребенок. При этом, самосознание у человеческих детей включается месяцев в шесть, как мне кажется. А классический зеркальный тест, когда на лоб наносится пятно, и подопытное существо, увидев его в отражении, начинает пытаться стереть, кажется мне очень странным – откуда зебра или дельфин должны знать, что обычно у них нет такого пятна. Но зато пчела оценивает, где находятся границы ее тела и, перед тем, как лезть в незнакомое отверстие, ощупывает его, чтобы не повредить себя. Пчелы строят интегрированные модели окружающих предметов – то есть, однажды изучив простую геометрическую форму только зрительно, могут выделять ее из ряда других в темноте наощупь. Поскольку эксперименты проводились с помощью шариков и кубиков, на которые была или не была нанесена капля сладкого сиропа, то это точно не генетически заложенный инстинкт, в дикой природе пчелы имеют дело с более сложными объектами.

Так вот, тезис. Все живые существа, обладающие восприятием, должны отличать изменение сигнала, которое происходит из-за изменения внешнего сигнала (экзафферентация), от того, что они создают сами, своим движением или действием (реафферентация). Некий предмет, который был маленький, а потом становится все больше и больше в поле зрения, может быть приближающейся человеческой рукой, а может – цветком, на который садится пчела. Чисто технически выглядит это одинаково: объект в поле зрения увеличивается, но разница принципиальная. Ну или – пример из An Immense World: How Animal Senses Reveal the Hidden Realms Around – дождевой червь разделяет совершенно одинаковые, если анализировать чистый сигнал от механорецепторов, прикосновения к коже, которые возникли из-за внешних причин, или из-за того, что это червь ползет и трется о стенки туннеля. В первом случае он начинает извиваться, во втором – продолжает ползти. И так во всем! Если вдруг все начинает переворачиваться, это может быть или сильный ветер, или поворот головы. Почти любая нервная система анализирует одновременно и сенсорный поток и собственные действия животного, сопоставляя их между собой. Морской гребешок с его ста глазками, вероятно, этого не делает – поэтому можно сказать, что он, обладая работающим зрением, на самом деле, не видит.

Может быть, вот этот абсолютно необходимый механизм постоянного сличения внешнего сигнала и собственных действий и есть то, из чего конструируется самосознание. Для такого организма, как дождевой червь, сопоставление можно реализовывать простыми нейронными цепочками. Но для тех, у кого много самых разных сенсорных потоков, много разнообразных способов как-то вести себя, на простые схемы это уже не замкнешь, и самосознание становится удобным интеграционным механизмом. Такой вариант нравится мне гораздо больше, чем идея возникновения самосознания из переживания страдания от боли.

И еще хорошие книжки на смежные темы:

Чужие и хищники

An Immense World: How Animal Senses Reveal the Hidden Realms Around

Одна из лучших книг года. Даже если вы совсем не любите жанр “ребятам о зверятах”, не отшатывайтесь, потому что эта работа Эда Йонга рассказывает нам о нас. Есть метафора сознания как человека в доме, который воспринимает окружающий мир через несколько разных окошек. Даже для того, чтобы понять больше и о мире, и, что не менее интересно, об особенностях и количестве своих “окошек”, полезно хотя бы мысленно побывать в других домах, с другими окнами и амбразурами.

Что вообще может воспринимать живой организм, чисто физически? Можно анализировать химический состав окружающей среды, улавливать электромагнитное излучение, фиксировать механическое воздействие, считывать электромагнитное поле, замерять температуру, наверное, еще регистрировать жесткое излучение. Биология создает из физики замечательно разнообразную жизнь. Например, из фиксации механического воздействия возникает осязание, плюс целый мир неведомых нам объемных ощущений потоков и вихрей в воде, которые мозг рыбы интерпретирует совсем не как касание, потому что прикосновение мы точно локализуем на поверхности своего тела, а рыба, благодаря анализу колебаний воды, получает объемную картину обо всем, что происходит вокруг нее – о препятствиях, о движениях косяка, о поведении добычи или приближении хищника. Это больше похоже на слух или зрение, только вовсе не оно, но и не осязание. Насекомые считывают поверхностные вибрации, общаются с их помощью, привлекают внимание и вводят в заблуждение. У нас же есть слух, который, в общем, тоже сводится к механическому воздействию – продольные волны в воздухе улавливаются барабанной перепонкой и кодируются за счет распределения частот на разные “уровни” волосков во внутреннем ухе.

И почти любой способ воспринимать мир требует большой внутренней обработки. Случаев, когда работает простейшая схема фиксации сигнала – реакции на сигнал намного меньше, чем кажется. Это так, например, у морского гребешка, у которого есть сотня красивых ярко-голубых глазок с настоящим хрусталиком и сетчаткой, которые не подключены ни к какому зрительному центру, а напрямую замкнуты на створки раковины. Морской гребешок буквально смотрит, но не видит, потому что видеть ему нечем, но многие живые существа с более простыми глазами именно видят. Все поступающие сигналы запоминаются и интерпретируются весьма сложным образом – даже если это проделывается нейросетью из нескольких тысяч нейронов. Дождевой червь различает физически одинаковые сигналы от внешнего прикосновения и от того, что он сам касается поверхности земли, когда ползет. Технически это одно и то же, но без внутренней обработки такое восприятие было бы совершенно бесполезно. Кстати, человек обычно не может щекотать сам себя благодаря похожему механизму – нервная система улавливает, что это самопричененный сигнал. А шизофреник может себя щекотать, поскольку болезнь разрушает этот механизм, и внутреннее начинает путаться с внешним – например, внутренняя речь кажется чьим-то чужим голосом.

Или вот зрение. Глаза разных живых существ достаточно похоже устроены, но применятся радикально по-разному. Мускусная утка в полете видит буквально все вокруг – не небольшой конус, как мы, а весь окружающий ее пузырь пространства. Может быть, что-то отдаленно похожее симулируется пилотом самолета, который смотрит на приборы, а для обычного человека – управлением автомобиля, когда с помощью зеркал примерно представляешь себе, что делается еще и сзади и по бокам, но это совсем слабое подобие. Утка просто видит все вокруг. И это практически невозможно себе вообразить. Колибри видит в тысячи раз больше цветов, чем человек, то, что мы считаем ослепительно-ярким зрелищем – лишь небольшая, тусклая грань из возможного. Человек видит с частотой примерно 60 кадров в секунду, а муха – до 350, а черепаха – 20. С точки зрения черепахи, мы двигаемся очень быстро, а для мухи человеческое кино будет занудной презентацией с меееедленным перещелкиванием слайдов. Поэтому ловить муху надо не быстро, все равно не обгонишь, а совсем медленно – постепенно накрывающий ее стакан будет просто частью пейзажа. Это не серия забавных анекдотов, а, скорее, фиксация факта, что одни и те же физические условия могут порождать принципиально разные внутренние миры восприятия – умвельты. Про физику-то понятно, что диапазон воспринимаемых сигналов для живых существ достаточно похож: скажем, гамма-лучи и рентгеновское излучение успешно поглощается атмосферой, поэтому нет смысла его фиксировать, а излучение микроволнового диапазона и радиоизлучение слишком слабое для возбуждения светочувствительных клеток, поэтому все зрячие видят примерно от инфракрасного света до ультрафиолета. Но как они видят – различается радикально.

Боль – не то что бы причисляется к первейшим способам восприятия мира, но имеет большое значение. Как это хорошо описано в другой книге о внутреннем мире разных живых существ, боль может быть стартовой точкой самосознания. Почти у всего живого есть ноцицепция – прямая, незамутненная реакция на потенциально-вредоносное воздействие. Но переживание, восприятие страдания – отдельная штука, как нас и учит буддизм, утверждающий, что боль неизбежна, а страдание – это всегда выбор. Для просветленных и для самых простых, потому что вторые не обладают достаточной мощностью нейросети, чтобы генерировать субъективный опыт мучений, а просветленные научились отделять себя от переживаний. Весь остальной же мир, попадающий в серединку, обречен страдать. По романтическому выражению автора книги, ноцицепция говорит: беги, а боль добавляет: “и больше не попадайся так”. То, что боль – страшно древнее, возможно, самое первое чувство, подкрепляется еще и тем, что опиоиды действуют на всех, от человека до морских слизней, которые разнесены друг от друга сотнями миллионов лет эволюции.

Это сложная и значимая тема, которая (я надеюсь) будет становится все важнее. Чувствует ли боль насекомое, у которого даже нет центра для обработки эмоций, такого как амигдала у людей? Рецепторы ноцицепции фруктовой мушки напрямую связаны с грибовидным телом, которое отвечает за научение, но грибовидное тело связано с остальными регионами мозга всего 21 выводящими нейронами. Значит ли это, что обучение через кнут локализовано у мушки в совсем отдельном блоке, и мушка не страдает, а просто меняет поведение, следуя указанием этого “черного ящика” у себя в мозгу?

Вообще, вся книга кажется мне изумительно близкой к идеям буддизма и полезной для медитаций. Что мы чувствуем? Когда читаешь многочисленные описания того, как видят другие создания, появляется новая возможность всерьез вдуматься, а что видит человек. Что, на самом деле, чувствует человек, если попытаться деконструировать многочисленные механизмы интерпретации и обсчета – метафорически выражаясь, заставить смартфон отдать raw файл, а не то, что алгоритмы склеивают из множество снимков и не дорисовывают фильтрами. При этом помня, что и raw – продукт оптического искажения. Как отделить впечатление от восприятия? Где внешний стимул, и где внутренний. Где ноцицепция, где боль и где страдание?

Еще, пока читала, думала, что, встреть человек инопланетный разум, первое, что надо сделать – это установить строжайшую стену отчуждения между нами и чужими, и общаться только через мега-формализованные протоколы, смешанные из математики и всего опыта юриспруденции, накопленного человечеством. Если уж существа, живущие в одинаковых условиях нашей родной планеты, на самом деле, обитают в принципиально разных мирах, и мы не можем примерить на себя умвельт летучей мыши или рыбы, то чужаки будут невообразимо чужими в своем восприятии и проявлениях. Нам просто нельзя встречаться лицом к лицу.

Не знаю, когда эту книгу будут переводить на русский язык, ха-ха, но, если вы увидите ее на любом из языков, на котором вы читаете, очень советую. Она прелестно написана, с замечательной чистотой и элегантностью слога, и правда дает много пищи для размышления, безотносительно к тому, есть ли в вас что-то от Джерралда Даррелла, готового восхищаться устройством собачьего носа. Ну и бездна занимательных фактоидов еще никому не мешала.

Глагол жжет сердца людей

The Voices Within: The History and Science of How We Talk to Ourselves

Что именно мы думаем, когда думаем? Как оформлен этот процесс? Как устроена внутренняя речь? Я за несколько месяцев прочитала несколько разных книг о проблеме самосознания – эфемерной и бесспорной сущности “я”, которая позволяет чувствовать себя как-то, а не просто отвечать сложной реакцией на совокупность внешних условий. Эта тема всегда была интересной с философской точки зрения, а сейчас на нее вспыхнул мини-бум, потому что накопился новый материал для осмысления: первые заметные подходы к искусственному интеллекту, чисто медицинские находки, проблемы биоэтики. Это больше не головная теоретическая проблема – например, к промышленному производству мяса из клеточных культур люди подошли очень близко (и книжечка об этом есть!), понятно, что может начаться третья сельскохозяйственная революция, переделывающая самый важный рынок в мире – рынок еды, и, конечно, чтобы люди согласились есть наггетсы из биореактора, важно не только делать их вкусными и дешевыми – все равно же ничто не может быть вкуснее стейка из настоящего бычка – важно показать, что у бычка и курицы есть настоящее самосознание. А ИИ – важнейший же вопрос, может ли искусственный интеллект иметь самосознании и можно ли допустить его появление или не допустить его.

“Голоса внутри” хороша тем, что погружается в конкретную грань этой большой проблемы: как внутреннее “я” выражает себя без коммуникации с другими? Это трудноуловимый предмет для исследования, потому что опереться можно только на то, что люди рассказывают о себе, и на довольно косвенные данные МРТ мозга в разных ситуациях. И все мы знаем, что мысль изреченная есть ложь – прежде чем что-то сказать, человек это формулирует, и ему, например, может казаться, что он вот так и думает словами и предложениями, а, на самом деле, это лишь грубый перевод с истинного языка внутреннего мира. А, чтобы действительно вынести вовне свою мысль, нужно написать целый роман, слова которого заставят откликнуться человека уже не на уровне слов, или написать картину, станцевать, сочинить фортепьянный концерт или сделать изящные математические выкладки.

При этом, часть людей утверждают, что они думают именно предложениями. Мне тоже так кажется, у меня внутренняя жизнь очень вербализированная. А другие утверждают, что словами не думают вообще, только облекают в речь, когда нужно другим что-то сказать! И обе группы смотрят друг на друга с общим выражением изумления: “Да ладно?” Большой вклад в изучение вопроса внес Выготский (вот же приятно, когда иностранные авторы не просто ссылаются на отечественных исследователей, а демонстрируют отличное знакомство с их работами). Выготский много работал с детьми и его версия состоит в том, что сначала ребенок просто учится говорить, повторяя за взрослыми отдельные слоги и слова, одновременно соединяя их с какими-то действиями и объектами. Это колоссальная работа, которую наблюдал, наверное, каждый родитель – я уже подзабыла, но вот недавно общалась с полуторогодовалой девочкой, еще не говорящей почти. Если ей сказать что-то вроде: “Хочешь слезть с дивана?”, она отвечает “Да!” и расцветает улыбкой чистого счастья от ощущения осмысленного диалога с другим человеком: “Вау, она меня понимает, если просто сказать, не надо тянуть или пальцем показывать”. В какой-то момент, дети много говорят вслух, но не для собеседника: “Вжжжжж, машинка вжжжж, бдщ”, а потом до них доходит, что тоже самое можно делать прямо внутри своей головы, можно строить сложные конструкции, а наружу выдавать только результаты. И постепенно внутренняя речь приобретает свои удивительные свойства, например, в ней появляются сложные понятия-гиперссылки, которые означают некое облако смыслов, а не одно конкретное значение, образуются готовые блоки, отрастают огромные стереотипные паттерны. Внутренняя речь более быстрая (4000 слов в минуту) и гладкая – те, кто заикается, утверждают, что в их внутреннем диалоге запинок нет, и на иностранном языке, если долго не говоришь, то думать легко, а разговор дается медленней.

Одной из главных задач автора была попытка понять, отличается ли структурно внутренний голос и внутренний диалог от речи. Данные сканирования МРТ показывают, что, в принципе, да, отличаются. Если попросить человека молча начать рассуждать про себя, то активируется не только речевая зона, но и другие области мозга. Также люди с поврежденной зоной Брока не остаются без внутреннего диалога. Как уже упоминалось в одной из других работ на тему, глухонемым шизофреникам навязчивые голоса являются в виде рук, знаками проговаривающими всякое разное. И еще глухонемые описывают, что их внутренняя речь строится на жестовом языке. Особенно интересно, что, если попросить испытуемого смоделировать какой-нибудь диалог, то вспыхнут еще и области, которые отвечают за “теорию ума” других людей. Внутренний голос – это немного другой, даже когда точно знаешь, что это ты.

В книге большое внимание уделяется, конечно, крайним случаям проявления феномена внутреннего голоса – ярким, характерным голосам, которые “громко” звучат в умах у некоторых людей. Это явление, оказывается, намного шире распространено, чем кажется, и выходит далеко за пределы диагностируемой психиатрии. Есть стереотип, что слышать голоса значит практически точно быть шизофреником, но нет, это спектр. Огромное количество людей живут с отчетливой и независимой от них внутренней речью, однако, не имеют никаких симптомов душевных расстройств. Это у них такое душевное устройство, богатый внутренний мир, в котором есть место для отчетливого потока мыслей, которые воспринимаются почти внешними. Ну то есть, когда кто-то говорит о голосе совести, об ангеле-хранителе или просто о внутреннем голосе, это может быть вообще не метафорой. У них в голове действительно есть квазиавтономная активность. И тут, конечно, вспоминается дико занудная и, возможно, завиральная работа Тонони об идее интегрированной информационной системе, которая порождает феномен самосознания. Его много цитируют в других книгах о самосознании, потому что идея соблазнительная: а что, если при достижении определенного уровня связности и способности к формированию циклов обратной связи при самонаблюдении, система неизбежно порождает сознание? Если объединить две таких системы достаточно плотными связями, то сознания сольются, если в одном мозгу произойдет по какой-то причине потеря нужного уровня связности с некоторой подсистемой, которая, при этом, сама по себе достаточна для поддержки самосознания, то будет в одной голове два сознания. Если что, пересказ идей Тонони есть в книжке Коха, которая уже и на русский язык переведена.

Но вот именно автор к Тонони не цепляется, а говорит другую вещь, почерпнутую, опять-таки, у Выготского: если внутренняя речь – это освоенные и интернированные диалоги с другими людьми, то вся внутренняя жизнь взрослого человека основательно опирается на этот инструмент диалога, и мышление есть диалог со множеством голосов, которые мы можем или различать, или почти не выделять как что-то самостоятельное. Тут автор подтягивает еще и Бахтина, чем окончательно меня покупает. А Бахтин указывает, что нет диалога без наличия отчетливо разных позиций (тут стоит вспомнить плохие художественные произведения, в которых герои настолько не выписаны, не имеют никаких своих отдельных позиций, что диалоге разваливаются с первой реплики).

Как говорил Рэй Брэдбери, каждый писатель слышит голоса. И вот это умение внутри себя собрать хор разных точек зрения, собственно, позволяет писать прозу. Насколько голос ощущается независимым, отдельным, уже определяется индивидуальными особенностями человека. Тут нельзя не вспомнить идею музы или гения, который слетает и диктует готовый текст. А что, если для некоторых это тоже не метафора, у них правда так голова работает: процессы мышления настолько разведены по разным позициям, что возникает эффект отчуждения. Пока читала, подумала, что моя личная беспомощность в попытке написать любой художественный текст, может проистекать и от того, что у меня поток мышления абсолютно один, у меня нет никого, кроме меня в голове. Я иногда терапевтически говорю себе: “Давай, Катя, ты это можешь”, но только потому, что вычитала в другой книжке про голоса о действенности приема. Он правда действует, особенно на каком-нибудь двенадцатом повторе третьего подхода. Возможно вместо курсов креативного письма начинающим авторам стоит думать больше об эмоциональном интеллекте, умению иметь дело с другими людьми и четко различать позиции.

Отличная, в общем, книжка.