Лонг стори шот: дело идет к тому, что в США могут признать неконституционной смертную казнь. До сих пор Америка – единственная страна первого мира, где по-настоящему много казнят, хотя никакого выраженного влияния на уровень преступности эта практика не имеет – можно сравнить штаты, где экзекуции де-факто не проводятся, и, например, Техас, “отвечающий” за треть смертных казней в стране.

Автор книги твердо стоит за отмену смертной казни в стране – ввиду ее жестокости, бессмысленности и дороговизны. У меня, видимо, легкая деформация на эту тему, но из всего описанного в работе больше всего меня поразила примерная стоимость судебного дела по статье, предусматривающей высшую меру наказания: два миллиона долларов. Потому что там идет особый порядок всех юридических процедур, требуются повышенные меры безопасности, много разных участников. В итоге, округа победнее, если уж выпадет им такое несчастье, уходят в бюджетный дефицит и чуть ли не в ипотеку вынуждены брать своего смертника. В Техасе даже есть “страховой фонд” для таких случаев, чтобы покрыть расходы маленьких и бедных административных единиц. Плюс в любом небольшом городке сложный и длинный процесс парализует работу суда, поэтому все остальные дела зависают в длинной очереди. И это только суд! Почти любой осужденный на смертную казнь еще будет подавать апелляции, и, скорее всего, прождет своей участи многие годы, если не десятки лет. Пожизненный срок вышел бы намного дешевле для налогоплательщиков.

К тому же в последнее время начала разваливаться сама механика исполнения приговора. Расстреливать, душить в газовой камере, вешать и убивать на электрическом стуле сейчас считается неправильным и близким к запрещенной практике необычных и жестоких наказаний. Вроде бы найденный способ умерщвления, близкий к ветеринарному усыплению, работает плохо, потому что за ним не стоит серьезной медицинской экспертизы. Не так уж легко убить человека по протоколу, с равной надежностью и результатом в ста процентах случаев. К тому же, врачи и медсестры обычно не участвуют приведении в исполнение приговора, поэтому вводит катетеры в вены просто сотрудник, кто рассчитывает дозы и сроки, неизвестно. По-хорошему, это должен бы делать анастезиолог, предварительно собрав анамнез, но ни один профессионал не берется за дело. Плюс фармацевтические компании не хотят продавать препараты для смертных казней, поэтому иногда их заказывают из-за границы за наличные и практически нелегально импортируют в страну, берут в каких-то сомнительных аптеках – в общем, есть, на что апелляции писать.

Другая проблема смертной казни заключается в том, что нет соблюдения принципа “равное наказание за равные преступления”. Чистая статистика показывает, что темнокожий подсудимый с намного большей вероятностью будет приговорен к смертной казни, чем белый. Качество работы юристов отличается радикально: даже тому, кто не может платить, может достаться или настоящий адвокат из специальной некоммерческой организации, который работает с такими делами уже годами и будет биться, или государственный защитник, способный уснуть на заседании – и готовый потратить на подготовку к заседанию или апелляции всего несколько часов.

Даже от методики работы, предложенной присяжным много зависит. Например, с того момента, как в Техасе присяжные должны были ответить на три вопроса, которые, казалось бы, делают решение несколько более логичным, количество смертных приговоров только увеличилось. Вопросы такие: 1) представляет ли подсудимый опасность для общества? 2) если смерть наступила не от руки подсудимого, желал ли он смерти жертвы? 3) есть ли какие-то смягчающие обстоятельства, например, умственная неполноценность, из-за которых подсудимый достоин снисхождения? Вопросы простые, но ситуации порождают сложные. Например, если подсудимый молод и здоров – то ответ на первый вопрос может быть положительный: да, он опасен, у него вся активная жизнь впереди. Если подсудимый находился под воздействием наркотиков, то в одной судебной ситуации это будет признано смягчающим, а в другой – отягощающим обстоятельством.

Или вот апелляции. Бывали случаи, когда вполне веский пакет документов с вновь открывшимися обстоятельствами не успевали подать буквально пять минут после дедлайна – и все, человека казнили. Когда начали применять ДНК-анализ в судмедэкспертизе, выяснилось, что десятки людей ждут своей очереди на каталку для инъекций, будучи при этом невиновными. И наоборот, практически точно виновные люди уходили от смертной казни благодаря разным обстоятельствам.

Автор рассказывает об этой проблеме сразу двумя способами. Он описывает истории нескольких людей, которые всю свою карьеру занимались защитой обвиняемых, строили специальные НКО для этого. В основном, в Техасе – как самом показательном и кровожадном штате. Вторая линия – историческая, о двух борющихся между собой легендах о смертной казни. Одна – это идея “правосудия фронтира”, приятная сторонникам высшей меры наказания. Легенда о суровой и чистой справедливости, без которой не обойтись. Вторая – малоприятная история суда Линча. Линчевания в южных штатах были делом регулярным и одобряемым. Вроде и народная инициатива, но власти иногда занятия в школах отменяли, чтобы учителя и дети могли пойти посмотреть. И даже в современных процессах автор прослеживает некоторые атавистические черты судов Линча. Тогда как романтического “правосудия по-техасски” не существовало никогда.

И добавлю, что папский посланник никогда таких вещей – “Убивайте всех. Господь разберет своих” – не говорил. Тоже легенда.

Для связности: мемуары пресс-секретаря Департамента Юстиции штата Техас, которая присутствовала на сотнях смертных казнях и написала об этом книгу.

Глубоко печальная в своей сути книга, которая вроде бы посвящена мировой экономике подержанных вещей, а, на самом деле, рассказывает о краткости человеческой жизни.

Бабушка и дедушка автора (эмигранты из России) всю жизнь занимались сначала ремеслом старьевщиков, потому утилизацией вторичного сырья, сам Минтер изрядную часть своей журналистской и писательской карьеры посвятил темам работы с отходами, поэтому он легко строит длинный текст, наполненный живыми репортажами из разных точек – от страшной мусорки в Африке до красивого магазина Гудвила или особняка, откуда вывозят вещи умершего владельца. В книге много историй малого бизнеса, строящегося вокруг секондхэнда, и она кажется довольно пестрой, но, в общем, там есть своя магистральная мысль.

Экономика секондхэнда – это именно мировая экономика перетока подержанных вещей из богатых стран в бедные. Разница потенциалов между США и Ганой такова, что имеет смысл собирать по Америке старые ноутбуки, автомобили и телевизоры, которые можно привести в порядок и продать. Организатор этого потока получит неплохой барыш. Тонны одежды тоже плывут через океан: из США – в Африку и Индию, из Японии – в Малайзию, Филиппины, Индию.

При этом, старшее поколение в США (и Японии) успело накопить полные дома чудесных, никак не испорченных и никому не нужных вещей. Подвалы и подвалы заставлены тяжелой дубовой мебелью с резьбой, фарфоровыми сервизами, огромными столами для семейных обедов, “адвокатскими” кожаными диванами, коллекциями чего угодно. Мне как советскому ребенку кажется невероятным, что парные напольные светильники в стиле ардеко могут быть кому-то не нужны настолько, чтобы люди говорили: ну просто увезите и пристройте хоть как-то. Миллениалы живут в съемном жилье, миллениалы побогаче покупают или арендуют модные апартаменты с панорамными окнами от пола до потолка, куда старомодная эта вся мебель никак не становится – а если кто и захочет себе такое, то может взять у собственных родителей или их соседей.

Автор пишет, что поговорка “то, что для одного человека мусор, для другого – сокровище” если и верна, то только в отдельных случаях. Он сам, пока работал над книгой, держал себя за руки, чтобы не накупить разного очаровательного винтажа. Но работа же над книгой, все эти выезды в дома, из которых нужно все убрать, показала ему, что все предметы имеют ценность только для их хозяев. Как бы любовно мы не выбирали свои вещи, сколько бы не тратили на них денег – ровно в момент расставания с хозяином они превращаются в пустые оболочки. Иногда их удается продать за небольшие деньги, но, несколько раз повторяет нам автор, последнее пристанище любого изделия рук человеческих – это свалка.

Даже сентиментальная ценность вещей растворяется туманом через поколение. Автор видел кипы и стопки чьих-то безымянных уже семейных фотографий в развалах секондхэндов, а специалисты по сортировке сразу отправляют их в мусор, никто не купит чужие фотографии, если они не отличаются ничем особенным. Вот же потеря! Кабы я была царица, то запустила бы небольшой фонд для выкупа этих фотографий, оцифровки и созданию сквозного архива. Наивные семейные хроники кажутся мне совершенно бесценными для истории – это правда о том, как люди отдыхали, отмечали дни рождения и что у них было в домах. Но это в сторону – а так все реликвии массово идут на уничтожение. И детские альбомы с отпечатками ножек, и свадебные платья, и все-все-все такое теплое и дорогое, пока есть кто-то, кто помнит. Автор увидел в одном магазине Гудвил фарфоровую кошечку – ровно такую же, как была у его бабушки, нежно погладил и вернул в коробку. Потому что нет никакого смысла.

Эта часть книги – о переживании страшной конечности человеческой жизни, которую мы все время пытаемся расширить за счет разных владений и дел – может ввести читателя в некоторую печаль, но я считаю ее полезной. Здорово же ничего не покупать впрок, случайно и просто так. Незазорно покупать и продавать подержанные вещи. Ну и главное: поменьше их обслуживать во всех смыслах.

Вторая магистральная тема книги касается падающего качества всего, что делается для массового рынка. Буквально за десять лет радикально ухудшилась вся одежда из масс-маркета – изрядная ее часть не годится даже на ветошь для технических целей, бытовая техника разваливается на куски, все становится почти одноразовым. Продавцы секондхэнда это чувствуют со всей отчетливостью, анализируя свои потоки данных: например, главная проблема рынка восстановленной электроники – это отсутствие деталей. В лавочке-мастерской, где мексиканский специалист чинит телевизоры, стоят ряды старых аппаратов, из которых можно вытащить нужные запчасти. А новые модели почти и не чинятся.

Вообще, идея починки чего-либо обладает куда бОльшим значением, чем может показаться. Создание подлежащих починке вещей требует большой технической культуры: нужны доступные инструкции, детали, сервис-центры. Сама вещь должна быть сделана лучше, чем необслуживаемая штука, которую легче заменить, чем исправить. Вещь-которую-можно починить потребитель выбирает на бОльший срок, готов заплатить больше и потом заботиться с некоторым тщанием. Пока последний большой рынок товаров, которые много обслуживают, берегут и перепродают – это автомобили. Но и он сдает позиции. Есть чудесный роман “Шестнадцать деревьев Соммы”, там про эхо двух мировых войн, но очень хорошо, прям советую, если хочется обстоятельную, добротную и совсем новую историю. Так вот, в этом романе, действие которого разворачивается в шестидесятые годы, меня больше всего потряс один эпизод: молодой человек после долгих расследований тайн своей семьи находит гараж с автомобилем своего дядьки, автомобиль простоял в гараже шестнадцать лет (хорошо обихоженный для долгого хранения), герой просто садится, заводит и едет, думая только, что надо бы заменить резиновые всякие детальки. А одному нашему дальнему знакомому дети на юбилей подарили советскую “Волгу” в заводской смазке – тоже без проблем едет. Что-то мне подсказывает, что ни один современный автомобиль не тронется с места после нескольких лет стояния в гараже, даже если аккумулятор ему сразу свежий поставить.

Вся книга написана, скорее, наблюдательно-описательно, особого пафоса у автора нет. Есть несколько идей, которые могли бы чуть-чуть сдвинуть баланс массового производства в сторону более долговечных и обслуживаемых вещей, которые могут переходить из рук в руки. Маркировать на упаковке предположительный срок службы товара и сведения о возможностях его починки и обслуживания. Не блокировать работу сторонних сервисов и мастерских, как это делает, например Apple, всерьез затрудняя жизнь своих клиентов, которые живут в местах без авторизованных точек компании. Способствовать распространению инструкций по починке.

Работа написана на американско-японском материале. Мне кажется, в России есть своя специфика: намного меньше благотворительных магазинов, куда люди уже привыкли или привозить машину вещей, или заходить за материалами для хобби, в котором еще не уверены, или за посудой на дачу. Зато сектор ресейла процветает. Как мне кажется, у нас есть крутая новая институция – это чаты-барахолки огромных ЖК, где или продают, или обменивают, или так отдают самые разные вещи. Это не Авито, где можно найти вещь под конкретный запрос, но зато и нет мучительной процедуры встречи с продавцом. Плюс соседская карма действует. Поэтому в чатах ЖК постоянно циркулируют детские вещи, штуки типа “унитаз от застройщика” или “шарики к дню рождения, несдутые, свежие” отдают бесплатно. Иногда в чате заводится лот-бумеранг, которую никто совсем не хочет покупать, а владелец жаждет сбыть с рук: огромная детская кровать в форме гоночной машины, норковая шуба до пят или кожаная сумка “очень представительная и поместительная”. Пост с этой непродавайкой появляется каждые несколько дней по много недель и служит структурной репликой в пьесе чата: “Кстати, как дела у лысой певицы?”.

Перевод на русский язык: “Камера смертников. Последние минуты”

В обязанности пресс-секретаря Департамента юстиции Техаса входит посещение всех смертных казней штата. Потому что как же иначе потом написать пресс-релиз. В Техасе к смертной казни относятся с большим энтузиазмом, поэтому автор успела посмотреть более чем на триста насильственных смертей.

Я предполагала, что книга будет рефлексией этого поразительного опыта, который, по-хорошему, ни с кем не должен случаться. Вряд ли можно на постоянной основе без последствий смотреть, как людей прикручивают к каталке и убивают с помощью смертельной инъекции (на самом деле, с помощью смертельной капельницы с тремя препаратами). Должно что-то произойти, может, новое понимание границы жизни и смерти, инсайт какой-то вспыхнуть.

На деле здесь мало про инсайты и философию предельного, вся книга – это ответочка работодателю от недовольного увольнением сотрудника. Хорошо быть пиарщиком и иметь на руках крутой материал! Вместо того, чтобы просто в суд подать, Мишель подала в суд и написала книжку, которая оказалась вполне в духе времени, когда книжки девочки-гробовщицы отлично пошла, судмедэксперт тоже хорошо выступил, еще есть целая серия такого, например, мемуары спецов, которые места преступлений от всякого ужасного отмывают.

Техас – очень лояльный к смертной казни штат, сама Мишель выросла в городке, где все так или иначе связаны с службой исполнения наказаний, поэтому для нее тюрьма строгого режима – не ад на земле, а нормальное такое место. Она с замечательным спокойствием описывает, как раз за разом заходит в комнату для наблюдателей – за стеклянной стеной со стороны головы преступника отделено пространство для родственников его жертв, со стороны ног – для его собственных родных. Мишель обычно присоединялась к родным убийц, хотя несколько раз была и в помещении собственно казни. Толстокожесть развивается необыкновенная – как-то один из приговоренных разошелся во время последнего слова, и все говорил, и говорил – длительность этого слова не особенно регламентируется, а она думала, что из-за этого гада пропустит сейчас ланч. Во время беременности она тоже продолжала работать, как обычно. Периодически Мишель, конечно, вставляет задумчивое упоминание, что как-то оно не очень комфортно было, но не чувствую здесь искренности. Основная задача книги – расправиться с lying assholes (бывшим работодателем), ну и интересное порассказывать.

Еще из сквозных тем проходит история с последней трапезой. Оказывается, была такая традиция, действительно, приговоренный перед казнью мог в некоторых пределах “заказать” себе что-то особенное. За еду отвечал тоже заключенный, бывший рок-музыкант, обучившийся кулинарии у настоящего шефа (тоже заключенного). Вопреки легенде, блюда высокой кухни к столу смертников не поставляли, но что-то хорошее старались предложить. Если кто-то потребовал бы филе миньон и омара, то ему дали бы некоторое приближение в виде бургера и рыбы. Однажды Мишель сама бегала в магазин за камбалой (7 долларов), чтобы кто-то напоследок съел то, что хотел. Обычно смертники просили чизбургер, Мишель этот чизбургер пробовала и утверждает, что это лучший чизбургер в мире. Правда, большинство и чизбургер свой не одолевали, теряли аппетит. При новой уже администрации кто-то запросил еды на десятерых, не съел ничего, и традицию отменили вовсе – что все ели, то и смертник получал.

А так они в этой своей тюряге с “зеленой милей” душа в душу все жили. Приговоренная за убийство мужа и двоих маленьких детей Фрэнсис Ньютон связала для матери Мишель плед с желтыми розами. Один из заключенных, пока ждал казни двадцать лет, не только заочное образование успел получить, но и завести приличный небольшой бизнес на открыточках (вау, великая страна – Америка). И книги переводил на шрифт Брайля! С одним из приговоренных Мишель и остальные сотрудники так подружились, что рыдали и горевали, когда пришел его срок.

Бывали ЧП и просто странные вещи – тюремные восстания и побеги, нападения на конвои, попытки суицида, вспышки кори и гриппа, кто-то, ровно по Кингу, держал в камере ручную мышь, кто-то устраивал ритуалы черной магии. В лучших традициях прозрачности Мишель обо всем рассказывала на пресс-конференциях. И сопровождала журналистов по внутренностям тюрьмы, насколько позволяли правила. Неудивительно, что потом ей трудно было найти работу: специализация.

Сейчас в США много обсуждается смертная казнь, я послушала один из выпусков вечернего шоу Джона Оливера на эту тему, там, где он рассказывает о смертельном абсурде ситуации: как фармкомпании отказываются участвовать в тендерах на продажу медикаментов для смертной казни – прибыли немного, а для бренда не очень. И кто-то даже заказал препараты для казни где-то в Европе! Что производят умервщление не врачи, врачам нельзя, а люди, которые немного подучились иголкой в вену тыкать, поэтому иногда приговоренные мучаются часами (интересно, что при этом происходит с наблюдателями со стороны головы и со стороны ног). Самый мозговыносящий случай связан с выигранным одним из приговоренных судов, в результате которого суд разрешил ему предоставить для казни собственные препараты. А еще это очень дорого, дороже, чем пожизненное заключение – все равно до исполнения приговора проходят годы и десятилетия, во время которых тратятся страшные деньги на юристов, административную работу и обеспечение безопасности.

Мишель в этом вопросе внезапно сближается с Достоевским. В “ее” тюрьме казни всегда проходили ок, она поражалась, как быстро и незаметно наступала смерть – ну, для нее незаметно, у человека на каталке по этому поводу могло быть другое мнение. Но она столько общалась с приговоренными, что видела, как отсидевший двадцать лет смертник становился уже совсем другой личностью, не тем семнадцатилетним подростком, который совершил убийство. Убивает один, казнят другого.

Unnatural Causes by Dr Richard Shepherd

Обычно книжки о смерти пишут веселыми или хотя бы исполненными светлой духоподъемности. Но не таков ведущий английский патологоанатом-криминалист (в наших реалиях, вероятно, судмедэксперт), успевший провести более двадцати трех тысяч вскрытий за свою длинную-длинную карьеру, в том числе, в самых ужасных ситуациях, связанных с массовой гибелью людей. Он написал – и сам начитал – премрачную книгу. Даже nice cup of tea фигурируют в ней всего два раза. Весь английский юмор, который можно было бы ожидать, состоит в том, что у автора отсутствует желание проявлять чувство юмора. Никакой особой надежды и торжества над темной стороной жизни в книге тоже нет. В общем, хорошая книжка, если вы, в принципе, такое читаете.

У самого автора жизнь была не слишком веселая. Он совсем рано потерял мать, она умерла в больнице из-за тяжелой болезни сердца, и для мальчика так получилось, что мама легла в больницу и все, больше он ее никогда не увидел. На похороны его не взяли, Ричард просто вернулся домой из школы, а там – скорбные друзья и родственники на поминках. Он сам связывает эту трагедию с тем, что, когда одноклассник принес в школу учебник по судебной экспертизе, чтобы попугать ребят, Ричард не испугался, а, скорее, успокоился: так вот как выглядит мертвое тело, и вот что с ним происходит. Потом он влюбился в идею быть доктором, который помогает полиции расследовать преступления – и нашел свое призвание. 

Даже на закате своей блестящей карьеры автор с большим энтузиастом решает сложные задачи: можно ли обвинить человека, который толкнул женщину 59 лет так, что она сломала кость таза, в том, что она умерла через несколько дней, при том, что пациентка страдала от тяжелого алкоголизма и сопутствующих заболеваний, диабетом и астмой? Что именно послужило причиной смерти, и была ли эта причина напрямую связана с переломом? В зависимости от того, что патологоанатом напишет в заключении, судья будет выбирать между несчастным случаем, непредумышленным убийством и просто убийством.

Значительная часть книги посвящена именно этому: сначала автор, стараясь быть как можно более объективным, пишет подробное заключение, а потом он переживает часы и часы в кабинке для “свидетелей-экспертов”, пока адвокаты потрошат его, чтобы вытрясти “правильные” выводы. И стоит ему ошибиться в какой-то мелочи, например, поставить дату в неверном формате, чтобы юристы впились за этот край и дальше уже перебирали зубами в сторону горла.

Он там описывает несколько особенно тяжелых для него эпизодов. Однажды он делал заключение по телу молодого человека, который был сине-черным от кровоподтеков, полученных после ссоры с другом. Доктор Шепперд заключил, что все они были нанесены куском металлической трубы, по крайне мере, большая часть из ста пятидесяти двух. Адвокат этого самого друга настаивал, что пьяный потерпевший упал с лестницы и каждый из этих синяков вполне мог бы быть также и следом от удара об ступеньку, кроме того парень был пьян, поэтому и кровоподтеки на нем образовывались проще. И вот на разбирательстве дела адвокат последовательно обсуждал каждый из ста пятидесяти двух кровоподтеков, загоняя Шепперда в угол, чтобы тот заявил “да, в принципе, этот конкретный кровоподтек мог образоваться от удара о ступеньку, хотя более вероятно, что он был нанесен металлической трубой”. Адвокат еще ухитрился назначить повторное рассмотрение дела в результате вновь открывшихся обстоятельств. Этими обстоятельствами было то, что автор книги не предоставил ему учебник, в котором было бы сказано, что повышенный уровень алкоголя в крови НЕ повышает склонность к кровоподтекам.

Самыми же трудными были случаи, связанные с детьми, и массовые трагедии. Дети в Британии страдают от небрежности и жестокости взрослых, как и везде. Еще в начале карьеры Шепперда диагноз “синдром внезапной младенческой смерти” ставили довольно легко, а потом стали сильно сомневаться в каждом случае и, если в семье повторялась внезапная младенческая смерть, то родителей могли оправдать в суде, но другая институация – “семейный суд” – могла запросто изъять у них новорожденного. Даже после смерти одного ребенка, которую обычный суд не признал убийством, “семейный суд” может выносить решение о передаче для усыновления всех других детей.

Как-то автор признал смерть младенца результатом синдромом внезапной смерти, но через несколько лет дело начали пересматривать в связи с тем, что у пары родился еще один ребенок, а ситуация в семье вызывала некоторое беспокойство – родители много пили и выращивали траву в подвале. Для пересмотра дела использовали фотографии, которые и с самого начала были не слишком качественными, а потом их еще несколько раз пережали для хранения в базах данных. В итоге исказились цвета, появились ненужные блики – и др. Шепперд вместе с двумя коллегами получил много обвинений по поводу того, что списал насильственную смерть ребенка. В результате он начал страдать тяжелыми паническими атаками, впал в настоящую клиническую депрессию и несколько лет не мог работать. Даже книжку написал, как мне кажется, не без мотива выправить ситуацию, человек-то он известный. Потом все нормально кончилось.

Еще из книжки можно узнать, что при удушении человек гибнет вовсе не от недостатка кислорода – от этого так быстро не умирают. А причина может быть в том, что пережатый нерв ведет к крэшу симатической неврной системы (что бы это не значило), пережатие артерии лишает мозг кровоснабжения, а пережатая вена ведет к резкому повышению мозгового давления. Варианты!

Отдельной важной работой Шепперда стала его инициатива по обучению полицейских гуманным и безопасным способом фиксации преступников или подозреваемых. Несколько раз к нему попадали тела людей, которые погибли только потому, что их неправильно сковали обездвижили – человеку куда легче задохнуться, чем это может показаться. Автор разработал методику, тащил на себе несколько комитетов и обучающих программ, вероятно, внес вклад в повышение общей безопасности.

И много занимательных подробностей. Автор особенно увлекся изучением ножевых ранений и выведением теории точного определения орудия убийства по ране. После этого он уже никогда не мог спокойно смотреть на нарезанную индейку или бефстроганоф. 

Spillover: Animal Infections and the Next Human Pandemic

Дэвид Куаммен: Зараза. Как инфекции, передающиеся от животных, могут привести к смертельной глобальной эпидемии

Книжку прочитала давно, отзыв написала давно, сейчас читаю новую работу этого автора, поэтому решила перенести отзыв в основной блог.

60% инфекционных заболеваний происходят от болезней животных. Самые смертоносные эпидемии древности: чума, оспа, грипп – следствие чрезмерно близкого контакта скученных людей со скученными животными. Малярия до сих пор губит четыре миллиона человек каждый год, люди и обезьяны успешно обмениваются паразитом не без участия москитов. Бешенство. Пугающие экзотические болезни современности – лихорадка Эбола, болезнь Лайма, лихорадка восточного Нила, сибирская язва, лихорадка Ласса, боливийская гемморалогическая лихорадка, Хендра, энцефалит Nipah – от животных. Главная новая пандемия – СПИД – от них же. Несостоявшиеся пандемии – атипичная пневмония и птичий грипп… Ну, вы поняли.

Если бы люди меньше убивали и эксплуатировали животных и держались подальше от тропических лесов, то многих болезней могло бы и не случиться. В журналистском задоре, то все это можно назвать местью животных, но, разумеется, никакой мести здесь нет, речь идет об успешных эволюционных стратегиях возбудителей болезней, большая часть из которых – вирусы.

В книжке очень длинно и подробно рассказывается о том, как устроены всыпышки зоонотических заболеваний. Автор много поездил в качестве научного журналиста по местам, где случались вспышки, провел много интервью с учеными и врачами, поэтому книжка интересная. Он довольно консервативно рассказывает о том, что видел и узнал, но основной посыл работы – попытка предположить, что будет The Next Big One. Следующая пандемия, которая окажется страшнее испанки (50 миллионов жертв) и СПИДа (30 миллионов жертв, 32 миллиона носителей вируса).

Сейчас страшные экзотические заразы на эту роль не годятся. Эбола удается локализовать, и вспышки гасятся на месте возникновения. Это крайне смертоносная болезнь – 60-70% летальных исходов, но контролируемая. За пределами Африки известно всего несколько случаев заболевания, и все жертвы заражались в лабораториях, неудачно ткнув себя иголкой или как-то еще нарушив защиту. В России зафиксирован один прецедент, в 1996 году, подробности неизвестны. Остальные тоже успевают локализовать. Хотя, после всего прочитанного, я больше не ходок в пещеры с летучими мышами, храмы со священными обезьянами и, пожалуй, в рестораны, где едят все живое.

Из животных главными поставщиками новых болезней оказались птицы, летучие мыши и обезьяны. Птицы Юго-Восточной Азии – это котел, в котором постоянно циркулирует и меняется вирус гриппа. Периодически новый штамм оказывается способным заражать свиней. Если те же свиньи будут заражены другим штаммом гриппа, способным поражать людей, то есть некоторая вероятность появление третьего штамма, опасного для человека. Если он же достаточно легко будет передаваться от человека к человеку, то вот она, новая пандемия. Летучие мыши уникальны своей суперсоциальностью, способностью покрывать большие расстояния и удивительным разнообразием. Летучие мыши иногда передают новые вирусы крупным млекопитающим, а те – людям, но в результате получается не Бэтмен.

Отдельная большая глава посвящена ВИЧ. Очень сложными методами – работой с большим количеством образцов тканей  зараженных людей и обезьян, исследованием разных линий вируса ВИЧ и вирусов иммунодефицитов обезьян удалось примерно восстановить картину. Вирус очень давно циркулирует в популяции макак и некоторых других некрупных обезьян. Так давно, что смертоносность болезни давно сгладилась. Какое-то время назад произошла мутация, поражающая шимпанзе. Примерно в 1908 году где-то в Камеруне произошло первое заражение человека, который передал вирус дальше. Скорее всего, это был охотник, убивший и разделавший шимпанзе. Долгое время ВИЧ был практически незаметен, поскольку жители Камеруна жили так, что передача вируса шла не по взрывному сценарию. В основном, внутри семей, между супругами и от родителей – детям. Теоретически, там он мог и сгаснуть, если бы все носители умерли, никого не заразив. Возможно, такие неудачные для ВИЧ вспышки уже происходили ранее, когда в Африке не было крупных городов и других благ цивилизации.

Отличная книжка, прям очень советую прочитать.

From Here to Eternity: Traveling the World to Find the Good Death

Сиквел к жизнерадостной книжке об индустрии похоронных ритуалов в США “Дым лезет в глаза и другие истории из крематория”. Я посмотрела – та работа вышла ровно год назад, то есть, тоже подогнали к хэллоуину и дню мертвых. За это время Кейтлин успела основать свое похоронное бюро и продолжить крестовый поход за возвращение человечности церемонии прощании с близкими.

Основа новой книги – это заметки из путешествий автора в Индонезию, Японию, Мексику, Тибет, Испанию и по США для деятельного знакомства с разными практиками погребения. Сам факт появления этой работы кажется мне отражением очень важного свойства прекрасного современного мира, в котором мы живем: ты можешь назначить себя крестоносцем любой идеи, какой хочешь, и без стеснения идти в свой поход. Ведь так-то удивительно: Кейтлин что, кто-то дал поручение, грант или мандат ездить по миру, буквально заглядывая в чужие могилы, а потом писать об этом книгу? Нет. Можно и так – договориться, поехать, встретиться, написать. Справочка не нужна, разрешение не нужно. Даже география и частота этих поездок не кажутся чем-то особо необычным – много наших общих с вами, любезный читатель, знакомых в таком темпе путешествует, да и мы тоже в хороший год.

Даже приятно, что автор и не притворяется, будто ей интересны какие-то культурные основания похоронных традиций или история вопроса. Как говорит один мой знакомый, иногда важно работать с текстом, а не контекстом – вот и Кейтлин просто смотрит, что люди в разных краях делают с телами своих близких. В Индонезии слегка мумифицированных (ну, как повезет) покойников раз в год достают из домиков на дереве, чистят, наряжают и как бы возвращают в жизнь семьи на день. В Мексике делают примерно тоже самое в День Мертвых, но на символическом уровне, предполагается, что к живым приходит погостить душа – пока ее кто-то зовет и ждет. В Японии создают самые красивые и технологичные колумбарии в мире, а в Иране зороастрийцы страдают больше всех – локальная популяция птиц-падальщиков так сократилась, что тела в башнях молчания лежат несъеденные.

Еще книжка хорошо показывает, что проблемы – общие для всего мира. После работы Анны Старобинец “Посмотри на него” у всех, кто проитал, наверное, что-то дергается при упоминании потерь детей на позднем сроке беременности – ну вот одна из героинь книги была вынуждена прервать беременность на шестом месяце из-за несовместимых с жизнью патологий развития плода, и получила свой адок, в котором обосновались еще и немыслимые у нас активисты-пролайферы, которые ее буквально за руки хватали. Сотрудники похоронных контор врут родственникам, что их услуги бальзамирования и хранения тела обязательны (от 8000 до 10 0000 $, и это не считая собственно места на кладбище) или тогда срочная кремация. Новые-экологические стартапы тоже часто вводят в заблуждение. Скажем, закапывание пепла под корни деревьев не превращают дают деревьям ничего полезного.

А главное, что говорит автор – это важность возвращения смысла и человечности в прощание с жизнью. Как врачи говорят, что лучше умирать дома, в окружении близких людей, так и на кладбище лучше отправляться из дома.

Я думаю, этот относительно новый тренд связан с тем, что традиционные системы социального обеспечения в большинстве развитых стран скоро лопнут, и нужно учиться как-то разгружать их, но вспомним про текст и контекст. Подумаешь, контекст, мало ли что почему происходит.

 

 

Smoke Gets in Your Eyes: And Other Lessons from the Crematory

Когда дым застилает глаза: провокационные истории о своей любимой работе от сотрудника крематория

Юная дева с Гаваев устроилась работать в калифорнийское похоронное бюро с собственным маленьким крематорием, и ей там понравилось. Поэтому она завела ютюб-канал Ask a Mortician, отучилась в специальном учебном заведении для работников сферы ритуальных услуг, запустила блог Order of the Good Death и написала книжку “Дым лезет в глаза и другие уроки из крематория”.

Это хорошая книжка. Похоже, американская образовательная практика всех гонять на занятия по creative writing дают результаты. Вот девочка-могильщик написала, может, не слишком глубокую по уровню философского обобщения, но отличную, увлекательную книжку, в которой небольшие анекдотики из повседневной жизни крематория сочетаются с культурологическими заметками (незанудными), историями из жизни автора вне мертвецкой, и все это закругляется в аккуратный нон-фикшн с идеями.

Главная мысль автора Кейтлин сопряжена с тем, что более громко говорит хирург Атул Гаванде в своей отличнейшей книге, которую я могу только порекомендовать “Быть смертным”. Они оба пишут, что умирание и смерть пора снова вернуть как семейное дело, потому что сейчас это отобрали больницы и конторы ритуальных услуг. Как автор узнала на личном опыте, гробовщики часто врут семьям, что тело необходимо немедленно увезти из дома в морг, обязательно забальзамировать и так далее. Хотя ничего такого ужасно опасного в санитарном плане тело собой не представляет, и закон не требует него немедленного удаления в некое Специальное Место. Просто так выгодно. В итоге семьи лишаются прощания, получая взамен странную казенную процедуру демонстрации подкрашенного покойника в открытом гробу перед кремацией или захоронением, которое у американцев тоже устроено достаточно специфично.

Бальзамирование – золотое дно американской похоронной индустрии – пришло в практику после Гражданской войны, когда родственники погибших в боях могли довезти тела до дома только забальзамированными, потому что очень много людей погибло и невозможно их было транспортировать по жаре достаточно быстро. Прямо в армейских лагерях бальзамировщики ставили свои палатки с рекламой “У нас трупы никогда не чернеют” и образцами работ. Дальше традиция как-то прижилась, хотя больше нигде бальзамирование не является такой уж популярной услугой. Во-первых, это дорого. Во-вторых, несколько противоречиво: бальзамировщики упирают на идеи “достойного погребения” и “естественного вида”, тогда как процесс бальзамирования – какой угодно, но не “достойный”.

Надо отдать должное Кейтлин, печальные детали она описывает натуралистично, но деликатно (гурп-гурп-гурп, чавкал отсос). Правда, деликатно. Просто она глубоко верит, что не нужно жеманничать перед лицом смерти, пытаться как-то ее красивей представить, чем все есть на самом деле, поэтому пишет, что кости потом приходится доизмельчать в кремататоре, “пыль, сделанная из людей”, покрывает все, глаза не открываются, потому что под веки вставляются специальные такие штуки с крючочками. Тем не менее, дело не в этом всем, а в любви, и главное – это любовь, кратковременность жизни, общая хрупкость и ценность бытия. Человек, который каждую неделю сжигал тела младенцев и самоубийц, что-то об этом знает.

В книжке есть и смешные, и ужасно грустные главы – перед могильщиком все равны. Однажды Кейтлин ехала в метро рядом с проктологом, он читал свой профессиональный журнал, она – свой, и оба начали ржать, потому что остальным было не по себе от их чтения. Кто-то оформляет все по телефону и оплачивает кремацию картой, а потом не забирает прах (раз в несколько месяцев незабранный прах развеивают над заливом). Кто-то проводит традиционное прощание с участие профессиональных плакальщиц и личным нажатием той самой кнопки. Сама Кейтлин думает об открытии похоронного бюро нового типа, которое позволит вернуть прощание в семью и отбросит из традиции ненужное вроде дорогих гробов и бальзамирования, оставив то, что помогает людям в прощании и горе.

В общем, рекомендую, хорошая книжка.

По смежной теме есть Stiff: The Curious Lives of Human Cadavers, она несколько разнообразней, потому что автор – журналист, которая взялась за тему и объехала много разных институций, заведующих разными способами обращения с человеческими телами, после чего тоже пришла к выводу, что в смерти нет достоинства в бытовом понимании, хоть в золотой гроб тело положи, все равно оно претерпит ряд тяжелых превращений, поэтому лучше всего завещать свои останки науке, так хоть польза будет.

Также – на более удаленную тему – я читала The Red Market: On the Trail of the World’s Organ Brokers, Bone Thieves, Blood Farmers, and Child Traffickers. Это прям вау-чтение про экономику человеческого тела. Процитирую мой же отзыв старый:

Интересней всего, как всегда цифры. Самое дно этого рынка, самые дешевые поставщики находятся в Индии. Там есть деревни, где большая часть женщин ходят с длинным шрамом на боку – после операции по изъятию почки. Почка дает донору смехотворные 750$, покупатель платит за трансплантацию в Индии около 16 000$. В Америке та же трансплантация обойдется в четверть миллиона долларов. Гонорар суррогатной матери в Индии составляет 5000 – 6000 $, тысячу накидывают, если получаются близнецы. Донор яйцеклетки на Кипре (мировой центр ЭКО) получает около 1500$. Это если донор – светлокожая женщина, обычно из Восточной Европы или эмигрантка из Латинской Америки, потому что покупатели обычно хотят светлокожего ребенка. Американка получит уже 8000$. Супердонор – белая выпускница хорошего университета, высокая, атлетически сложенная и привлекательная, может рассчитывать на сумму от 50 000 до 100 000 $ за яйцеклетку. Только мало кто согласится – подготовка к изъятию яйцеклетки включает в себя бешеные дозы гормонов и стероидов, а само изъятие проходит под общим наркозом, потом нужно долго восстанавливаться. Усыновление ребенка из Индии стоит американцам около 30 000 $. Почему такой симпатичный и здоровый малыш оказался без родственников (это при крепкой-то семейственности и чадолюбии индийцев), и откуда их столько берется, люди предпочитают не задумываться.

Хороший человеческий скелет в полном сборе стоит несколько тысяч долларов, очередь на покупку стоит по несколько лет. Всем будущим врачам нужно учиться по настоящим костям. Раньше особых проблем с поставками не было – Индия исправно снабжала Европу и Америку наборами пособий, только в 1984 году страна экспортировала 60 000 черепов и скелетов. Но не так давно был принят закон, запрещающий экспорт человеческих тканей, и рынок резко изменился.

А одну из первых книг на тему пороков похоронной индустрии написала одна из сестер Митфорд – шести блестящих, удивительных и противоречивых женщин (это которая коммунистка, а еще там была герцогиня, богачка, нацистка, романистка и фермерша).

Такие дела. It’s a proud and lonely thing – быть совокупностью электрических сигналов, управляющих скелетом, завернутым в мясо, сделанное из звездной пыли.

Рекомендацию я встретила в блоге Book Ninja, он хороший.

Upd: продолжение заметок юной розовощекой гробовщицы – в ее второй киге.