Одна из лучших книг года. Даже если вы совсем не любите жанр “ребятам о зверятах”, не отшатывайтесь, потому что эта работа Эда Йонга рассказывает нам о нас. Есть метафора сознания как человека в доме, который воспринимает окружающий мир через несколько разных окошек. Даже для того, чтобы понять больше и о мире, и, что не менее интересно, об особенностях и количестве своих “окошек”, полезно хотя бы мысленно побывать в других домах, с другими окнами и амбразурами.

Что вообще может воспринимать живой организм, чисто физически? Можно анализировать химический состав окружающей среды, улавливать электромагнитное излучение, фиксировать механическое воздействие, считывать электромагнитное поле, замерять температуру, наверное, еще регистрировать жесткое излучение. Биология создает из физики замечательно разнообразную жизнь. Например, из фиксации механического воздействия возникает осязание, плюс целый мир неведомых нам объемных ощущений потоков и вихрей в воде, которые мозг рыбы интерпретирует совсем не как касание, потому что прикосновение мы точно локализуем на поверхности своего тела, а рыба, благодаря анализу колебаний воды, получает объемную картину обо всем, что происходит вокруг нее – о препятствиях, о движениях косяка, о поведении добычи или приближении хищника. Это больше похоже на слух или зрение, только вовсе не оно, но и не осязание. Насекомые считывают поверхностные вибрации, общаются с их помощью, привлекают внимание и вводят в заблуждение. У нас же есть слух, который, в общем, тоже сводится к механическому воздействию – продольные волны в воздухе улавливаются барабанной перепонкой и кодируются за счет распределения частот на разные “уровни” волосков во внутреннем ухе.

И почти любой способ воспринимать мир требует большой внутренней обработки. Случаев, когда работает простейшая схема фиксации сигнала – реакции на сигнал намного меньше, чем кажется. Это так, например, у морского гребешка, у которого есть сотня красивых ярко-голубых глазок с настоящим хрусталиком и сетчаткой, которые не подключены ни к какому зрительному центру, а напрямую замкнуты на створки раковины. Морской гребешок буквально смотрит, но не видит, потому что видеть ему нечем, но многие живые существа с более простыми глазами именно видят. Все поступающие сигналы запоминаются и интерпретируются весьма сложным образом – даже если это проделывается нейросетью из нескольких тысяч нейронов. Дождевой червь различает физически одинаковые сигналы от внешнего прикосновения и от того, что он сам касается поверхности земли, когда ползет. Технически это одно и то же, но без внутренней обработки такое восприятие было бы совершенно бесполезно. Кстати, человек обычно не может щекотать сам себя благодаря похожему механизму – нервная система улавливает, что это самопричененный сигнал. А шизофреник может себя щекотать, поскольку болезнь разрушает этот механизм, и внутреннее начинает путаться с внешним – например, внутренняя речь кажется чьим-то чужим голосом.

Или вот зрение. Глаза разных живых существ достаточно похоже устроены, но применятся радикально по-разному. Мускусная утка в полете видит буквально все вокруг – не небольшой конус, как мы, а весь окружающий ее пузырь пространства. Может быть, что-то отдаленно похожее симулируется пилотом самолета, который смотрит на приборы, а для обычного человека – управлением автомобиля, когда с помощью зеркал примерно представляешь себе, что делается еще и сзади и по бокам, но это совсем слабое подобие. Утка просто видит все вокруг. И это практически невозможно себе вообразить. Колибри видит в тысячи раз больше цветов, чем человек, то, что мы считаем ослепительно-ярким зрелищем – лишь небольшая, тусклая грань из возможного. Человек видит с частотой примерно 60 кадров в секунду, а муха – до 350, а черепаха – 20. С точки зрения черепахи, мы двигаемся очень быстро, а для мухи человеческое кино будет занудной презентацией с меееедленным перещелкиванием слайдов. Поэтому ловить муху надо не быстро, все равно не обгонишь, а совсем медленно – постепенно накрывающий ее стакан будет просто частью пейзажа. Это не серия забавных анекдотов, а, скорее, фиксация факта, что одни и те же физические условия могут порождать принципиально разные внутренние миры восприятия – умвельты. Про физику-то понятно, что диапазон воспринимаемых сигналов для живых существ достаточно похож: скажем, гамма-лучи и рентгеновское излучение успешно поглощается атмосферой, поэтому нет смысла его фиксировать, а излучение микроволнового диапазона и радиоизлучение слишком слабое для возбуждения светочувствительных клеток, поэтому все зрячие видят примерно от инфракрасного света до ультрафиолета. Но как они видят – различается радикально.

Боль – не то что бы причисляется к первейшим способам восприятия мира, но имеет большое значение. Как это хорошо описано в другой книге о внутреннем мире разных живых существ, боль может быть стартовой точкой самосознания. Почти у всего живого есть ноцицепция – прямая, незамутненная реакция на потенциально-вредоносное воздействие. Но переживание, восприятие страдания – отдельная штука, как нас и учит буддизм, утверждающий, что боль неизбежна, а страдание – это всегда выбор. Для просветленных и для самых простых, потому что вторые не обладают достаточной мощностью нейросети, чтобы генерировать субъективный опыт мучений, а просветленные научились отделять себя от переживаний. Весь остальной же мир, попадающий в серединку, обречен страдать. По романтическому выражению автора книги, ноцицепция говорит: беги, а боль добавляет: “и больше не попадайся так”. То, что боль – страшно древнее, возможно, самое первое чувство, подкрепляется еще и тем, что опиоиды действуют на всех, от человека до морских слизней, которые разнесены друг от друга сотнями миллионов лет эволюции.

Это сложная и значимая тема, которая (я надеюсь) будет становится все важнее. Чувствует ли боль насекомое, у которого даже нет центра для обработки эмоций, такого как амигдала у людей? Рецепторы ноцицепции фруктовой мушки напрямую связаны с грибовидным телом, которое отвечает за научение, но грибовидное тело связано с остальными регионами мозга всего 21 выводящими нейронами. Значит ли это, что обучение через кнут локализовано у мушки в совсем отдельном блоке, и мушка не страдает, а просто меняет поведение, следуя указанием этого “черного ящика” у себя в мозгу?

Вообще, вся книга кажется мне изумительно близкой к идеям буддизма и полезной для медитаций. Что мы чувствуем? Когда читаешь многочисленные описания того, как видят другие создания, появляется новая возможность всерьез вдуматься, а что видит человек. Что, на самом деле, чувствует человек, если попытаться деконструировать многочисленные механизмы интерпретации и обсчета – метафорически выражаясь, заставить смартфон отдать raw файл, а не то, что алгоритмы склеивают из множество снимков и не дорисовывают фильтрами. При этом помня, что и raw – продукт оптического искажения. Как отделить впечатление от восприятия? Где внешний стимул, и где внутренний. Где ноцицепция, где боль и где страдание?

Еще, пока читала, думала, что, встреть человек инопланетный разум, первое, что надо сделать – это установить строжайшую стену отчуждения между нами и чужими, и общаться только через мега-формализованные протоколы, смешанные из математики и всего опыта юриспруденции, накопленного человечеством. Если уж существа, живущие в одинаковых условиях нашей родной планеты, на самом деле, обитают в принципиально разных мирах, и мы не можем примерить на себя умвельт летучей мыши или рыбы, то чужаки будут невообразимо чужими в своем восприятии и проявлениях. Нам просто нельзя встречаться лицом к лицу.

Не знаю, когда эту книгу будут переводить на русский язык, ха-ха, но, если вы увидите ее на любом из языков, на котором вы читаете, очень советую. Она прелестно написана, с замечательной чистотой и элегантностью слога, и правда дает много пищи для размышления, безотносительно к тому, есть ли в вас что-то от Джерралда Даррелла, готового восхищаться устройством собачьего носа. Ну и бездна занимательных фактоидов еще никому не мешала.

Продолжаю читать книги о том, как именно может быть устроено человеческое самосознание. Почему быть человеком – это не просто регистрировать и обрабатывать входящие сигналы с целью принятия решения, а еще и осознавать свое существование. Мне кажется, это ужасно важный вопрос, имеющий много практических применений. Книга Грациано, о которой я здесь пишу, хорошая по двум причинам: во-первых, она довольно короткая и бодрая по темпу, во-вторых, автор – практикующий исследователь в сфере нейробиологии, а не журналист, собирающий реферат.

Грациано обещает обосновать собственную теорию сознания, которая будет отличаться от “гипотезы сложной системы”, находящей самое артикулированное воплощение в Теории Интегрированной Информации, и от гипотезы рождения субъектности из переживания боли, о которой пишет, например, лирический дайвер и любитель осьминогов Питер Годфри-Смит. Что особенно приятно, он проходится катком по бесплодным пустыням рассуждений о том, что сознание – это иллюзия. Камон, все иллюзия, включая прямое восприятие окружающего мира, потому что это, грубо говоря, ближе к вычислительной фотографии, чем к картинке из камеры-обскуры.

Общая идея Грациано состоит в том, что способность ощущать субъективный опыт базируется на феномене произвольного внимания. Внимание – это важно, но первичное, примитивное внимание сводится к математической задаче класса выделения сигнала из шума. Вот, например, глаз краба: он состоит из множества детекторов, к каждому из которых подведен свой нейрон, и эти нейроны взаимодействуют друг с другом, стремясь усилить свой сигнал и заглушить сигнал соседних клеток. В итоге яркие части картинки становятся в восприятии краба ярче, а темные – темнее, и это все составляет простейший механизм непроизвольного внимания. У человека восприятие устроено похоже: за восхождение к высшим отделам мозга борются множество входящих сигналов, разные группы нейронов глушат друг друга, как могут, в итоге мы видим, слышим, осязаем – то, что видим, слышим и осязаем. Крошечную часть окружающего мира, которая кажется нам совершенно объемной и целостной.

Но этот чемпионат сигналов не сильно отличается от принципа работы крабьего глаза. Однако, у человека есть кое-что получше: способность направлять луч своего внимания. Это потрясающая победа духа над плотью – и, в общем, то, что стоит за этим механизмом и есть наш дух, самосознание и то-что-переживает субъективный опыт. Наша смертная, но прекрасная и бесконечно важная лично для нас душа.

Мне эта теория очень нравится, почти все, что автор разворачивает вокруг нее – тоже. Пока он не начинает поддавать харари и постулировать, что гипотеза способности к произвольному вниманию как основы самосознания говорит о возможности создания осознающих себя машин и копированию человеческого сознания на цифровой носитель. Эта дорисовка остальной совы кажется мне крайне неясной и малообоснованной, Грациано же она страшно нравится, и он с удовольствием описывает, как именно будет устроено будущее, населенное пост-телесными сознаниями. А что, если диктаторы вот так себя начнут копировать, чтобы править вечно? А что с торможением развития за счет очевиднейшей геронтократии? Как мне кажется, обстоятельней всего эту тему обдумал со всех сторон Нил Стивенсон в своем великом и мучительно-тягучем романе Fall (на русском языке тоже уже выпущен). Там вся история строится вокруг копирования сознания в цифровой мир, но даже в чем-то манящего переселения в любимую компьютерную игру не получается. Лишенное привычных опор сознание тускнеет, забывает себя и начинает выстраивать жизнь в аиде цифрового мира из бесконечно древних изначальных конструкций, которые в наиболее явной форме даны нам античными мифами. Вместо задорных портретов директоров Хогвартса, возникают тени, в которых горит огонек самосознания, есть что-то от оригинальной личности, но существование их совсем потустороннее. И даже нельзя повторить толком фокус Одиссея с кровью и молоком, хотя крови и молока, в смысле, электричества, Bitworld требует как раз очень много.

И вот еще один вывод, который Грациано не проговаривает: если считать, что произвольное внимание – это основа самосознания, то все, что лишает человека способности управлять своим вниманиям, ломают механизм фокусировки – довольно жуткая штука. Но об этом знают все, кто строит индустрию развлечений, обучающие системы и пропагандистские машины.

Не совсем удачный селф-хелп, который притворяется научно-популярной работой. Я очень воодушевилась описанием книги и ее бесплатной частью, представила себе то, чего автор, в общем, не обещал: что это будет исследование такой поразительной штуки как внутренний диалог. В начале что-то такое есть, в частности, поразивший меня факт, что у людей, которые родились глухими и вообще никогда не слышали, тоже есть “внутренний голос”, который выглядит как руки, говорящие на языке жестов. И глухие шизофреники тоже имеют свой аналог слуховых галлюцинаций – им являются руки! Вот и статья есть.

Дальше, после этого многообещающего вступления – что внутренний голос – это древняя и важная часть психики, что автор сам паковал людей в МРТ и просил их делать разные упражнения, чтобы понять, как это работает – следует довольно неровный текст, в котором рассказывается, что внутренний голос с критикой или паникой может стать источником стресса, но, если немножечко от него отстраниться и посмотреть на все взглядом внешнего наблюдателя, то сразу станет легче. Ну и чисто селф-хелп разные инструменты: можно обратиться к себе в третьем лице по имени и строго велеть прекратить заниматься ерундой, можно еще по-разному дистанциироваться.

Я себе придумала какую-то другую книгу, когда покупала эту. Потому что внутренний голос – интереснейшая тема. Вот, например, здесь же автор вспоминает великолепную книгу My Stroke of Insight: A Brain Scientist’s Personal Journey (есть русскоязычный перевод с чудовищным названием “Мой инсульт был мне наукой”). Это личный опыт автора – нейробиолога, которая пережила инсульт и смога записать все впечатления как исследователь. Отличнейшая книга, хотя не ручаюсь за перевод, конечно, а так исключительно интересная. Можно еще послушать выступление Джилл Тейлор на TED, она туда приходит с человеческим мозгом в руках и пересказывает почти всю книгу. В частности, она описывает, что инсульт поразил ее речевой центр, и она не могла ни распознавать символы (телефон коллеги набрала благодаря мышечной памяти, помнила, как на кнопки нажимала – вот хорошо, что дело давно было, со смартфона так бы не получилось), ни понимать речь, ни говорить. Внутренний диалог у нее тоже остановился. Это было парадоксально прекрасно. В какой-то момент, она пережила чувство абсолютного просветления, практически нирвану – не было никаких тревог и печалей, стены между “эго” и мирозданием рухнули, осталось только чувство полного мистического единения. Тут-то стоит и поразмыслить, как именно Дамиан Улиткин отправлял своих клиентов в высшие джаны в “Тайных видах на гору Фудзи”.

Множество же вопросов есть. Действительно ли (как, вроде бы, показывает пример Джилл Тейлор) внутренний голос – это именно речь, слова? И тогда у детей лет до трех нет внутреннего голоса и внутреннего диалога? Но даже годовалый ребенок – разумное существо с настоящей внутренней жизнью. Он соображает, быстро учится и способен даже на элементарную хитрость, различает игру и не-игру, возможно, понимает простую шутку (не словесную), может формировать ожидания, может анализировать ситуацию и делать выводы, способен решать несложные логические задачи. Ни про кого, кроме себя, нельзя утверждать это со всей определенностью, но как мне кажется, у детей от года до двух есть и самосознание, и внутренняя интеллектуальная жизнь. Хотя не исключено, что маленьких детей речь уже есть, это они просто говорить не умеют. Может, в голове у себя произносят, а сказать еще никак. Есть же эта идея: учить тодлеров 15-20 словам жестового языка: пить, холодно, жарко, спать, устал – самое необходимое. Я воодушевилась, когда узнала, но своего сына не научила. А недавно одна мама мне рассказала, что свою дочь она научила, и это было круто, очень удобно. К сожалению, в этой истории не было обучения жестам, означающим более абстрактные понятиям – а то интересно же, как оно, вдруг и правда ребенок может жестами говорить о чем-то сложном, например, строить предположения о том, чего не видит прямо сейчас, что-то вспоминать или предвкушать.

Потом вот есть теория “двупалатного ума”, что внутренняя речь у людей появилась сравнительно недавно, тысяч пять лет назад – как раз во времена Иллиады и Одиссеи. И что звучащий в голове голос был непередаваемо поразительным опытом, настолько, что люди долго не считали его своим, а приписывали богам, гениям или демонам. Даже в более поздних произведениях “голос совести” показывают как отдельную сущность, вроде сверчка Джимми Крикета из мультфильма Пиноккио (кстати, прозвище Джимми Крикет – это разговорная замена имени Христа – Джезуз Крайст, которое нельзя произносить всуе, чтобы побожиться). Теория завиральная, как мне кажется, но интересная. И было бы круто почитать критику на эту тему отдельно.

Ну ок, если у полуторогодовалого ребенка может быть внутренний диалог – то есть ли он у других чувствующих сознающих существ с развитой сигнальной системой? Возьмем вот собаку: собака понимает до сотни человеческих слов, плюс у нее есть система сигналов для общения с другими собаками. А пчела? У пчел сигнальная система не проще, чем у собак, может ли в кубическом миллиметре пчелиного мозга вестись виртуальный диалог на основе движений воздушного танца? А если вернуться к собакам, то собаки, вроде бы, способны анализировать ситуации и принимать решения, исходя из условий: волки же довольно сложно охотятся. Существует ли анализ, размышление без внутреннего диалога?

Можно ли вести сразу несколько внутренних диалогов? Если верна теория интегрированной информации, и вычислительные мощности человеческого мозга способны поддерживать сразу несколько интегрированных систем, обладающих самосознанием, могут ли они в явном виде вступить в диалог, передавая контроль над речевыми центрами друг другу? Какой процент времени у человека диалог звучит, а какой – нет? Кажется, что постоянно, но я в этом не уверена. У всех ли народов на свете есть понятие внутреннего голоса? Изучали ли этот вопрос в простых культурах – у первобытных племен Амазонии, например. Есть ли внутренний голос у слепоглухих от рождения? На каком языке разговаривают с собой билингвы? Можно ли считать полноценным внутренним диалогом математическое размышление, которое ведешь на языке символов и понятий?

Я нашла одну книгу на эту тему: The Voices Within: The History and Science of How We Talk to Ourselves. Посмотрим, что там скажет внутренний голос.

Логическое продолжение прекрасной книги, в которой автор пытался разобраться в феномене самосознания, исследуя сложную внутреннюю жизнь осьминогов. Здесь тоже без осьминогов не обошлось, но невод закидывается пошире.

Вопреки названию, автор исследует не столько “рождение разума”, сколько способность переживать субъективный опыт: насколько он присущ разным живым существам. В общем, та же тема, что и в недавно прочитанной мною The Feeling of Life Itself, но с другим подходом.

Для меня самый большой инсайт книги – довольно печальное размышление о том, что самая первая, самая простая искра самосознания, переживания “я существую”, может быть порождено переживанием боли. Автор именно это не пишет, но боли у него посвящено много убедительных страниц. В книжке про осьминогов тоже об этом упоминается, но не так детально. А здесь автор прям развернулся. Это же действительно колоссальный вопрос: кому больно – а кто просто отползает? В отличнейшей книжке Николая Кукушкина “Хлопок одной ладонью. Как природа породила человеческий разум” автор пишет, что вполне бестрепетно режет гигантских улиток, потому что им точно, совершенно точно, нечем осознавать себя – слишком мало нейронов в нейронной сети, чтобы реализовывать такую сложную реакцию как переживание боли. Ну не знаю.

Боль же – классный интеграционный механизм, который делает ответ на внешнюю угрозу намного эффективней, чем просто реакция типа “включаю программу наращивания расстояния от раздражителя”. Любому сложному организму нужна оркестровка действий: изменить давление, частоту сердцебиения, отвести кровь от одних сосудов и наполнить другие, все ресурсы перераспределить, бросить что-то важное и полезное, чем занимался, сделать сильный рывок. Наверное, это можно делать и как-то алгоритмически, но четкое, ярчайшее впечатление от острой боли это все собирает куда лучше. А, чтобы было больно, нужен кто-то, кому будет больно. Вот так самосознание и заводится. Может быть. Другое дело, что, как и многие эволюционные механизмы, боль бывает и неполезной, и тогда приходится придумывать разные заплатки, чтобы оно все продолжало хорошо работать. Например, абсолютно здоровый человек вынужден глушить фоновые болевые сигналы от всего тела эндоморфинами – и героиновый наркоман в ломке страдает, потому что у него этот механизм сломался, надо ждать, когда количество соответствующих рецепторов в синапсах дойдет до нормы.

Этот кусок – про боль – заметно пересекается с рассуждениями автора из прошлой книги, но все равно интересно. Вот насекомые, которые вроде бы и не проявляют никак болевую реакцию на повреждение тела, а молюски разные проявляют. Хотя насекомые более чувствительные с точки зрения сенсорики существа: у них хорошее, сложное зрение, восприятие вибраций. Насекомые умеют делать сложные вещи: летают, бегают, преодолевают препятствия. Еще ни один робот, сделанный людьми, не научился так здорово и адаптивно двигаться, как муравей или таракан. Но, если насекомое даже очень существенно повредить, оно будет продолжать свою миссию – ну, разве что муравей может добродетельно избавить муравейник от своего тела, если почувствует, что ему скоро конец. Возможно, это потому что у насекомых почти нет индивидуальной жизни, летающие насекомые часто – вообще гениталии с крыльями, которым только спариться и яйца отложить, остальные тоже живут мало и очень так, высокоспецилизированно. Хотя не все: например, рабочая пчела за несколько недель своей жизни набирает опыт и знания, которые важны семье. Но пчелы, как раз, и проявляют некоторую реакцию, похожую на болевую. Моллюски же, которые на фоне великолепных роботов-насекомых просто куски мяса, живут дольше, их тела могут заживлять себя, поэтому им есть смысл что-то такое чувствовать. Здесь гипотетическое самосознание внезапно зависит не столько от сложности организма, сколько от полезности.

Кстати, о признаках “оно чувствует боль” – может, полезно окажется. Выделяют четыре: 1) попытки обработки повреждения и оберегание поврежденной части тела 2) при возможности – обращение к обезболивающим (даже очень простые существа быстро выясняют, что стоит окунуть поврежденную часть тела в анестетик) 3) быстрое научение избегать поведения, которое может привести к болезненным ощущениям 4) готовность преодолевать боль, если это ведет к каким-то выгодам.

По этим признакам видно, что даже определить со всей точностью, больно кому-то или нет, очень трудно. Все эксперименты могут содержать в себе методический порок, а что-то опирается на глубокое убеждение: вон, Декарт верил, что только человек обладает сознанием, и ему нетрудно было живьем кроликов резать. Поэтому эксперименты, направленные на изучения “эмоционально-подобных состояний” и “настроений” кажутся мне несколько неоднозначными. Ну вот есть идея эмоцио-подобных состояний и настроений у животных. Если подвергнуть насекомое стрессу, то оно начнет “трактовать” неоднозначные стимулы так, как если бы они были негативными. А шмеля внезапная награда (слово “награда” – на совести автора. Наверное, в мире шмеля нет наград, но есть капля нектара, ради которой не надо было особенно трудиться) переводит в “оптимистичное” состояние, и он готов реагировать на неоднозначные стимулы как на положительные. Где-то здесь начинается область легкого булшита.

Интересней другое ответвление логики автора: что феномен самосознания не очень связан с изощренностью организма и совершенством его сенсоров. Человек создает достаточно изощренные сенсорные системы, но мы же понимаем, что даже в телескопе Хаббл самосознания не заводится. А вот – по мысли автора – у практически слепого дурацкого слизня оно может быть. Не в смысле какой-то глубокой эмоциональной жизни, нет, просто “быть слизнем” как-то ощущается, слизень есть сам для себя. В общем, автор подводит к малоприятной мысли, что самосознание – крайне распространенный феномен, и в той или иной форме есть у многих существ. Это тяжелая для меня мысль, я бы предпочла мир Декарта.

Наметила еще две книги на эту тему: I Am a Strange Loop и работу, из которой растут уши у многих книг о “сложной проблеме сознания”, Phi: A Voyage from the Brain to the Soul.

Как именно плоть, биологический орган порождает совершенно нематериальное ощущение собственного “я”, способность ощущать себя и быть кем-то? Свежая книжка на животрепещущую тему от академического нейробиолога Кристофа Коха – ну, то есть, от человека, который работает в рамках традиционного научного процесса, профессор, преподаватель, научный руководитель магистров и аспирантов, автор статей в рецензируемых журналах. Это довольно важно для понимания книги – не обязательно быть “настоящим” ученым, чтобы писать книги о чем угодно, но всегда полезно знать, кто где стоит.

Проблема сознания – довольно старая история, наиболее ясно ее сформулировал Декарт, и долгое время дальше, чем он, двинуться не удавалось. Декарт, кстати, после долгих размышлений пришел к выводу, что сознанием обладают только люди, а все животные – просто автоматоны, которые выдают наборы реакций сообразно стимулам, но там, внутри не существуют, не переживают, потому что субъектность у них отсутствует. Это позволяло ему быть еще и знатным вивисектором, потому что резать кролика – все равно, что разбирать музыкальную шкатулку.

При этом, человек может быть абсолютно уверен в своей способности переживать субъективный опыт, и это все, в чем можно быть уверенным. Чисто теоретически, все вокруг могут быть философскими зомби – то есть, эмулировать все правильные реакции, но оставаться, при этом, совершенно темными внутри. Это довольно вредная теория, поскольку она не ведет ни к каким конструктивным выводам, поэтому ее можно отбросить. Хочу только заметить от себя, что, наверное, идеальный психопат или социопат воспринимает мир именно таким: с единственным важным и чувствующим существом в центре, и пустыми андроидами вокруг. Должно быть, это, одновременно, приводит к ощущению полной свободы и полного одиночества. Но вот что интересно – где, если рассматривать разные виды живых существ, пролегает граница между “чувствующими осознающими созданиями” и философскими зомби? Между людьми и остальными? Высшими приматами и остальными? Млекопитающими и остальными? Позвоночными и остальными? Это же практический вопрос с прямым отражением в правовых нормах: например, кто может быть только собственностью, а кто – иметь права.

Кох очень интересно это все обсуждает. Из своей личной области экспертизы он приносит несколько увлекательных единиц хабара. Во-первых, у него есть идея относительно того, где именно в мозгу располагаются нейронные образования, отвечающие за “чувство самой жизни”. Против ожидания, это вовсе не лобные доли, которые принято считать вместилищем высших интеллектуальных функций – люди после лоботомии остаются такими же живыми и чувствующими, хотя и более несчастными. Я книгу слушала, поэтому не могу воспроизвести, где именно он расселяет сознание, но это довольно древняя и загадочная область мозга.

Дальше – вот где бездна – Кох описывает представление о нейроных коррелятах сознания – минимальных необходимых и достаточных структурах из нейронов, которые способны осознавать себя. Это очень важная тема, поскольку стандартные способы определения “есть сознание – нет сознания” несовершенны, а от них часто зависят жизнь или смерть. Человеческий мозг огромный, и может обходиться без фантастически большой части ткани, оставаясь, при этом работоспособным – где граница, когда сознание уже не поддерживается? Отдельно интересная линия экспериментов с нейронными органоидами, то есть, подрощенными в пробирке цепочками человеческих нейронов. У них есть некоторая активность, они взаимодействуют между собой – вот сколько таких нейронов и как надо соединить, чтобы там возгорелась искра ощущения “я есть”?

Дальше Кох разворачивается и начинает подробно пересказывать основные положения интегрированной теории информации, которую предлагает его давний соавтор Джулио Тонони. Общая мысль такая: если система обладает достаточным уровнем внутренней интегрированности и способности влиять самой на себя, то там заведется самосознание. Я не читала книгу самого Тонони (видимо, следует), но встречала другой пересказ в книге Макса Тегмарка “Жизнь 3.0”, где он радостно предрекает неизбежное появление настоящего искусственного интеллекта с самосознанием (еще у него есть хорошая книга “Наша математическая вселенная”, а эту он написал так, как будто собирается преподнести нашим цифровым повелителям как знак своей вассальной преданности, когда будет преклонять перед ними колено). Кох, исходя из этой же теории, выводит невозможность реализации самосознания на основе любого устройства, сводящегося к машине Тьюринга, и невозможность создания осознающей себя цифровой копии человека. Вот эти выкладки, к сожалению, на слух не воспринимаются никак (сигнал, исходящий, из ворот а, таким образом, достигает ворот б – аааааа), поэтому не могу сказать ничего определенного.

IIT – integrated information theory, между тем, неимоверно интересная. Она позволяет моделировать наличие у человека сразу нескольких субличностей, что подтверждается рядом экспериментов. Забавно, что “главной” всегда становится субличность, захватившая себе кусок мозга с речевым центром, остальные себя проявить не могут. Но все истории о тульпах, двупалатном уме, музах сразу же расцветают новыми красками. Еще прямым выводом из IIT является возможность объединения разумов в новое сознание, если каким-то образом интегрировать два нейро-коррелята сознания в достаточной мере, чтобы мера интеграции их объединения была больше, чем мера интеграции каждого по отдельности.

Преувлекательно! Я дочитываю еще одну книгу на эту же тему – лирическое исследование природы сознания от автора отличной работы про разум осьминогов, и не планирую на этом останавливаться.