A Troublesome Inheritance: Genes, Race and Human History

Неудобное наследство. Гены, расы и история человечества

Насколько люди разных рас и национальностей отличаются друг от друга чисто биологически, и как эти отличия влияют на их способности, особенности, поведение и геополитические успехи? Вопрос – готовый рецепт для репутационной катастрофы, перетекающей в линчевание. Это как усомниться в копенгагенской трактовке квантовой механики. Поскольку Вэйд долгое время был постоянным автором The New York Times, там на эту книгу благоразумно опубликовали разгромную рецензию, где назвали книжку “глубоко некорректной, вводящей в заблуждение и опасной”. Сто с лишним авторов, на которых он ссылается в своей книге, написали коллективное письмо с декларацией, что они никак не поддерживают и не разделяют мнение Вэйда.

Окей, местами автор и правда развивает очень странные мысли. Например, идея, что Великобритания так здорово продвинулась в девятнадцатом-двадцатых веках за счет того, что более предприимчивые и богатые семьи оставляли больше выживших детей, и эти дети в силу законов о наследстве “опускались” в более низкие социальные страты, продвигая тем самым генетические особенности, способствующие деловым успехам, – ну эээээ. Это была дурацкая идея. Самое же ужасное преступление Вэйда состоит в том, что он строит пирамиду: равзитие общества определяется институтами, институты строятся на культуре, а культура, хе-хе, это уж порождение поведенческих особенностей, часть из которых задана генетикой. Ну вот агрессивность, например. Или IQ. Он даже приводит средние IQ для разных рас, которые различаются на десятки пунктов. Не знаю, на что автор надеялся, когда это все пислал.

Между тем, Вэйд не кажется мне уродливым киплинговским последышем, который оглядывает мир в холодном изумлении перед общим несовершенством всех, кроме англичан. Он важные вещи обсуждает при всех своих косяках.

Вот что важно: эволюция человеческого вида никогда не останавливалась, она идет и идет быстро. Не то что бы триста тысяч лет назад примерно современный с точки зрения анатомии человек появился, потом окончательно расправил плечи и последние двадцать тысяч лет мы особенно не меняемся. Это все лобби палеодиет тень на плетень наводит. Даже за последние 5000 лет люди изменились. Все биологические виды способны к потрясающе быстрым сдвигам.

Здесь стоит вспомнить великий эксперимент Дмитрия Беляева, который показал, что за несколько десятков поколений вид может претерпеть кардинальные изменения в поведении, внешнем виде, морфологии, гормональной системе. За сорок лет дикие лисы стали другими животными, близкими к собакам. Несколько десятков поколений у людей тоже проходит в обозримые сроки, а давление направленного отбора в человеческом обществе еще более жесткое, чем в лабораторных клетках.

У человеческого пра-предка была белая кожа (у шимпанзе она до сих пор белая), он расселился по Африке и приобрел много новых полезных черт. Народы африки до сих пор отличаются между собой намного больше, чем любые другие группы людей. Максимальное генетическое разнообразие. Потом буквально несколько тысяч человек отселилось на север – и приобрели новые черты, в том числе, светлую кожу. Наступающий ледник простимулировал еще одну волну, благодаря которой образовалась азиатская ветвь. Нет, людей нельзя разложить по жестким коробочкам сообразно расам. Но да, если представить себе геномы всех людей, они кластеризуются по пяти-шести отчетливым группам, хотя и с размытыми границами.

При этом, в чем сходится и Вэйд, и ряд современных антропологов – идея расы сравнительно новая. По большому счету, в девятнадцатом веке, совсем недавно. Конечно, всегда было известно, что люди разных стран выглядят по-разному – есть греки, есть пигмеи, есть римляне, есть люди с песьими головами, есть египтяне, и они правда отличаются друг от друга по виду и обычаям. Но их никто не кластеризовал в три огромные, всемирные групы, это были сотни разных народов, сравнительно равноудаленных друг от друга.

Основу расовой идеи положил двоюродный брат Дарвина, который вообще был склонен к мыслительным экспериментам. В частности, он выссказал передовую идею: есть же объективная научная возможность проверить действенность молитв. Каждый день весь британский народ молится за продление жизни монарха. Если молитва имеет силу, то короли и королевы Великобритании должны жить статистически заметно более долго, чем другие группы граждан. Поскольку этого не наблюдается, то молитва, очевидно, не работает таким способом.

У него появилась мысль, близкая к социальному дарвинизму. Ее подхватили почти как игрушку, потом хорошо пошло за океаном – Самуэль Мортон начал мерять объемы черепных коробок людей разных национальностей, и его данные были статистически неверно истолкованы в том духе, что самые большие мозги у белых, поэтому они самые умные. Ну и понеслось, причем, США сделали большой вклад в популяризацию евгенических идей. У них даже была программа отбора иммигрантов на основе их антропологических совершенств, пункты обмера и оценки работали. Впрочем, что меняется – и сейчас есть отбор талантов по соответствующей визе, и отбор удачливых людей – гринкард. Дальше эти все полузавиральные, полуигрушечные идеи взяли в оборот нацисты, и тема объективных различий между расами стала радиоактивной с периодом полураспада в сотни лет.

Но вот что я думаю. Вся тема с генетическими различиями между людьми довольно скоро так взоврется, что с от этой темы нельзя уже будет прятаться за политкорректностью. В действие вступают новые факторы напраленного отбора и новые механизмы изменения человеческого генома. Проблемы наследования и наследия, различий между отдельными группами, появление условных люденов-биохакеров или, наоборот, элоев ждут нас в ближайшие уже десятилетия. В увлекательное время живем.

Woolly: The True Story of the Quest to Revive One of History’s Most Iconic Extinct Creatures

Огромные пространства вечной мерзлоты постепенно размораживаются, и в перспективе выдадут столько парниковых газов, что киотский протокол теряет всякую актуальность. Спасти нас может восстановление пастбищной экосистемы, в которой мегастада крупных млекопитающих обеспечивают рост травы, а трава служит одеялом, которое держит мерзлоту в холоде. Так, как это было десятки тысяч лет, пока люди не выбили всех лошадей, оленей и мамонтов, северные пастбища не деградировали до бедной земли, покрытой лишайниками и мхами, а потом все это не начало разогреваться с созданием порочного цикла обратной связи.

Советский и российский ученый Сергей Зимов доказал на участке земли в 160 квадратных километров, что много-много крупных траводядных могут возвращать экосистему к норме. На его экспериментальном участке появилась трава, и мерзлота – мерзлая, на пятнадцать градусов холодней, чем вокруг. Зимов, даже два Зимовых – отец и сын, ведут многолетний эксперимент, основанный на гипотезе пастбищной экосистеме. Его экспериментальный участок называется Плейстоценовым парком, там сейчас пасутся разнородные животные, собранные по принципу возможности и “кто приживется”. Лоси там, якутские лошади, финские олени и даже американские бизоны. Мамонтов пока заменяет – в плане продавливания почвы – советский танк времен второй мировой, купленный Зиминым на военной базе.

Но мамонт тоже может быть.

Джордж Черч в своей лаборатории уже смог заменить в геноме азиатского слона обычные слоновьи участки на те, которые кодируют особые свойства мамонта: рыжая шерсть, толстый слой подкожного жира, особая вариация гемоглобина, действующий на холоде, маленькие круглые уши, всего 14 признаков. Поскольку последний мамонт погиб приблизительно 5 тысяч лет назад на острове Врангеля (в Египте уже строили пирамиды), а бОльшая часть туш еще более ранние, то просто взять и выделить полный геном невозможно, ДНК слишком хрупкая и сложная молекула, все равно разрушается. Но по кусочкам собрали, причем, не все эти фрагменты были от мамонта. Теперь нужно еще научиться выращивать эмбрион слона в искусственной матке, поскольку даже при суперотработанной технологии клонировании собак успешных попыток получается только треть – но собак для вынашивания, как собак нерезанных, а вот слоних столько не найдешь. Все вместе звучит, конечно, как что-то из старой бодрой советской фантастики для детей типа “Приключений Электроника”, но уже не фантастика.

Согласитесь, хорошая книжка.

Еще в книжке есть: описание курьезного случая, когда Черч в разговоре с журналистом задумчиво подтвердил, что да, если секвенировать участки генома неадертальца и поместить в яйцеклетку человека, то может получиться настоящий неадерталец – а в газете написали, что ученый ищет женщин-добровольцев, и несколько сотен потенциальных матерей неадертальцев откликнулись. Корейцы уже клонируют свежепочивших собак богачей (только вдумайтесь, корейцы – собак) и прикупили двадцать тысяч акров земли в Канаде, возможно, для своих будущих мамонтов. Модифицированные комары, не переносящие малярию. Идея победить болезнь Лайма, выпустив опять-таки модифицированных черноногих мышей.

Меня обнадеживает только то, что Джордж Черч сотрудничал с автором и даже написал послесловие. То есть, есть надежда, что автор не совсем уж пошел в разнос. А послесловие содержит геном мамонта! Вот начало: ttctgggcctcagtttcctcatttgtataataacagaattggagagtaaattcttaagaggcttaccaggctgtaattctaaaa.

Еще автор любит понаддать “человеческих историй” и, как советуют учебники по написанию историй на миллион, “передавать ощущения”, поэтому в книжке много моментов типа: “вот уже вторую неделю Никита гнал свою фуру скозь пургу по бесконечным дорогам России. Пока дороги не кончились. Мороз крепчал, последние несколько тысяч километров Никита не встречал ни одной машины. Он вышел на обжигающий мороз, чтобы проверить груз – и не дать грузу разможжить ему череп своими гигантскими копытами. Потому что, пока он пытался сохранить огромных зверей живыми, эти звери искали удобный момент, чтобы лягнуть его в череп. Никита постоял на обочине дороги, думая, что вот он момент, в который как нельзя более органично вписалась бы бутылка водки”. Или так: “Когда тушу мамонта подняли на поверхность, из нее хлынула кровь. Темная кровь”. И композиция замороченная: воображаемые эпизоды перемешаны с хрониками жизни лаборатории Черча, воспоминаниями, описаниями Плейстоценового парка и тайных спецопераций корейцев.

Отличнейшая книжка. Во-первых, про подвиг российских ученых, которые, может быть, спасут мир, с мамонтами или без. Во-вторых, мамонты. Я хочу дожить до момента, когда в Якутии будут снова ходить мамонты.

How to Tame a Fox (and Build a Dog): Visionary Scientists and a Siberian Tale of Jump-Started Evolution

Книга моей мечты – крепкая профессиональная работа, популяризирующая достижения советских и российских ученых для мировой аудитории. Соавторы – известный научный писатель, специализирующийся на исследовании поведения животных, Алан Дугаткин и российский исследователь, непосредственный участник великого эксперимента Людмила Трут. The New York Times книгу хвалит и называет “комбинацией научно-популярной литературы, русской сказки и шпионского триллера”.

Есть много статей об эксприменте, в ходе которого советский генетик Дмитрий Беляев (борец с демонизированным Лысенко, герой войны и великий ученый) десятилетиями одомашнивал лис, отбирая в каждом помете наиболее контактных щенков, и уже через сорок лет лисы стали почти собаками: отзываются на кличку, лижут руки, “просят” почесать живот, выполняют основные команды, защищают хозяев. Из этих статей мне всегда казалось, что главная ценность эксперимента – это его продолжительность, а так: ну лают лисички и ок, подумаешь, научная ценность.

На самом деле, эксперимент действительно важный, а научный подвиг Дмитрия Беляева и Людмилы Трут (соавтора книги) и вовсе заслуживает быть внесенной в отдельную главу истории науки.

Одомашнивание – это тайна. Есть классическое представление о селекции: в каждом новом поколении берем экземпляры с более выраженными целевыми свойствами, даем им возможность расплодиться, repeat until ваши коровы не начнут приносить достаточно молока, лошади не начнут охотно ходить под седлом, кабаны не превратятся из злобных в толстых белых свиней. Под давлением направленного отбора будут накапливаться генетические изменения, но неясно почему этот процесс не растягивается на тысячи лет. А если одомашнивание и шло тысячелетиями, то как древние люди могли вести этот долгий и неблагодарный проект – это же даже не пирамиду строить?

Другая загадка состоит в том, что у всех одомашненных животных есть схожие особенности, которые не связаны с послушным характером – это пятна на шкуре (при том, что дикие предки обычно однотонные), ювенальные черты  и способность размножаться чаще, чем раз в год. Хотя животные разные – собака и корова далеко друг от друга отстоят в эволюционном смысле.

Или вот еще интересно что: сейчас достаточно распостранена идея географического детерменизма, воспетая в “Пушках, микробах стали” – что те народы, которые а) могли выращивать высококалорийные злаки типа овса, ржи, риса б) имели в своем распоряжении достаточно простых в обращении и продуктвных мясных животных, например, курицу и свинью в) одомашнили очень сильных вьючных и верховых животных – лошадь, быка, верблюда – победили и поработили всех остальных на Земле. У жителей Нового Света, например, были отличные растения, по уверениям автора книжки “1491” все свидетели первых контактов с индейцами, отмечают, какие же они крупные и упитанные, но не было животного, которое обеспечивало бы их чистой мускульной силой. Кто победил – немногочисленные отряды конкистадоров или миллионы индейцев – мы знаем. Так что тема одомашнивания – очень такая политически-напряженное. Вот почему не одомашнили оленей? Лосей? Зебр, наконец? Нашлись бы у индейцев свои свиньи (а не морские свинки), верховые олени, еще неизвестно, где бы был Новый Свет, а где – Старый.

Эксперимент по одомашниванию лисиц кое-что из этих загадок объясняет. Самая главная, как я поняла, идея – это то, что направленный отбор создает каскадные изменения в том, как проявляют себя целые системы генов. Генетика сама по себе меняется медленно, но при одном и том же наборе генов проявляться они могут по-разному. Беляев назвал это “дестабилизирующим отбором”: принцип отбора радикально меняется по сравнению с естественным, когда выживают самые осторожные, чуткие и какие-то там еще лисички, поэтому в новых поколениях рождаются детеныши с сильно сдвинутым гормональным балансом, активированными “спящими” генами.  То, что изменение манифестации генов может привести к драматическим результатам хорошо описано в книжке про создание динозавра из курицы (цыпленок с зубами уже получается).

Потом многие типичные изменения одомашненных животных нашли объяснение. Например, под влияением дестабилизирующего отбора меняется скорость миграции будущих клеток эпидермиса у эмбриона – некоторые группы клеток медленней перемещаются на свои места и “пропускают” тот момент, когда запускается выработка пигмента. У одомашненных лис радикально меньший уровень гормонов стресса, и несколько иначе работает выработка половых гормонов.

Первоначально эксперимент вообще проводился под прикрытием: Беляев хорошо работал с пушным зверем, поэтому имел некоторую свободу действий и мог легендировать лабораторию по одомашниванию как поиск способа заставить лисиц плодиться чаще. А так трудно было, Лысенко не дремал. Лис взяли с пушной фабрики, практическими работами руководила Людмила Трут – и это была невероятная, изматывающая деятельность, потому что лис поселили в Лесном, куда из Новосибирска нужно было больше десяти часов добираться на автобусе, а в Новосибирск Людмила переселилась с мужем и маленькой дочерью из Москвы только ради совместной деятельности с великим Беляевым. Фантастика, конечно, потому что долгие годы эксперимент состоял в наблюдениях, обмерах, отборе подходящих щенков – много-много труда и надежда на далекий результат.

Для повышения уровня контроля, ученые еще выводили анти-одомашненных лисиц (с 1970 года), куда отбирали самых диких лисят в каждом поколении, и держали контрольную группу. Чтобы пойти еще дальше, один из ученых даже вел параллельный эксперимент, построенных на тех же принципах, с крысами. Первое поколение крыс он просто наловил в свинарниках. А сам Беляев сожалел, что не может провести аналогичный опыт на человекообразных обезьянах, вот это было бы интересно.

Потому что люди тоже похожи на одомашненный вид, разве что одомашнили они сами себя. В какой-то момент групповая динамика создала новый критерий отбора: способность жить и кооперироваться с другими людьми, сниженная агрессивность и общая дружелюбность. У людей есть главный признак одомашненности: это долгое детство и ювенальные черты даже в взрослые годы, способность играть и веселиться просто так.

В шестом поколении 1,8% щенков шли на контакт с людьми, к восьмидесятым годам, тридцать лет после начала эксперимента, лисицы начали вилять хвостами и выработали специальный такой звук для общения с людьми, что-то вроде лисьего смеха. Поразительно, что творит упорство и метод.

Отдельная линия в книге посвящена отношениям советской научной школы с мировой – от заморозки при Лысенко к блестящему выступлению Беляева на международном генетическом конгрессе в Глазго и проведению следующего международного конкгресса в Москве под его председательством. Беляев вообще построил хорошую карьеру, стал академиком, директором крупного НИИ. Он умер в восьмидесятых и о его уходе скорбело очень много людей. Беляев же сожалел, что не успел написать книгу о своем главном эксперименте “Человек находит нового друга”, здорово, что его ученица смога такую книгу написать, да еще и для всего мира.

В конце девяностых лаборатории пришлось совсем трудно, все финансирование отвалилось, и Людмила Трут с большим трудом деньги на прокорм семисот лисиц, не говоря уже о ветеринарном обслуживании. Наименее ценные экземпляры заплатили своими дорогими шкурками за еду для остальных. К 1999 году осталось только 100 самок и 30 самцов прирученных лисиц, и еще меньше агрессивных и контрольных животных. Но Трут чуть ли не в последний момент смогла написать и опубликовать в the Times статью об эксперименте с просьбой спасти лабораторию. Люди со всего мира начали посылать деньги – кто-то несколько долларов, кто-то 10-20 тысяч, и лисы получили шанс. Сейчас лаборатория вернулась в большую научную жизнь – к открытиям и новым экспериментам.

Книжка отличная, даже удачно, что она сразу написана для мировой аудитории, а в России ее нужно немедленно переводить и издавать – не каждый день о победах отечественных ученых пишут так хорошо.

Homo Deus: A Brief History of Tomorrow. Логическое продолжение Sapiens. A Brief History of Humankind

Слушать было интересно, вспоминать скучно – через несколько дней драма размена гуманизма как основной идеологии на что-то другое перестает казаться так уж здорово описанной. Саму драму я не отрицаю. С людьми, с институтом семьи, со всем вокруг действительно что-то произойдет.

Общую идею мы уже столько раз слышали, что и повторять ее неприлично –  в обозримом времени человечество с высокой вероятностью преодолеет базовые проблемы: голод, войну, чуму и даже старение. И тогда перед ним станет вопрос, что, собственно, делать дальше. Скорее всего, нас не ждет неудержимая космическая экспансия, максимум, научная колонния на Марсе. То есть, особенно расширяться некуда, поэтому, чтобы выжить, человечество должно будет запустить новый суперпроект, отличный от проекта “выживание”, как ни странно. И – вот еще важное обстоятельство – так или иначе в мире появится что-то-кто-то поумнее нас. То ли великий цифровой разум, то ли людены выведутся. Что же тогда будет с человеком?

Сейчас человечность – это суперценность, но это же философия: примерно сто пятьдесят лет назад гуманизм стал базовой “религией” – с точки зрения инопланетянина Харари, все, во что люди массово верят – религия.  Гуманизм, если что, это не синоним гуманности, а идеология в которой абсолютной ценностью является уникальная человеческая индивидуальность, счастье и самовыражение отдельной личности. Гуманизм – это общество потребления, гуманизм – это спасение рядового Райна, гуманизм – это культ счастья и комфорта, гуманизм – это идея призвания, гуманизм – это разрешение человеку устраивать адок для животных, чье мясо вкусно и полезно, да много что такое гуманизм.

Харари проблематизирует: если в скором времени на Земле появится более мощный разум, чем человеческий, то что же тогда, прощай, гуманизм? Ведь человек – не мера всех вещей, если объективно. Вот эта центральная идея гуманизма, что в каждом из нас горит искра особого, неделимого и самоценного сознания – она же ложная, если обратиться к чистым фактам. Нет никакой суверенной индивидуальности. Нет истинно наших желаний. Память врет, когнитивные искажения у нас такие, что удивительно, как мы вообще живем, вернее, неудивительно. Вот это волшебное ощущение собственного “я” – иллюзия, которая живет только момент, артефакт работы сложной нервной системы. Свободы воли нет – все так сказать решения принимает набор алгоритмов, зашитых в органику, и спустя пару милисикунд после принятия решения нам кажется, что это мы так захотели или услышали внутренний голос.

Дальше Харари описывает технорелигию, которая может прийти на смену гуманизму, и это у него как-то бледно получается. Датаизм концептуально еще недостаточно проработан. Если интересуетесь, прочитайте здесь статью, где это все описывается примерно с той же подробностью, что и в самой книжке.

И тут можно подумать несколько вещей. Во-первых, идеология, доведенная до состояния религии, здорово институализируется, отращивает механизмы самосохранения и склонна к сохранению гомеостаза. Теоретически, прогресс может быть угрозой гуманизму – ну там искусственный интеллект и общество предельного благосостояния -и это значит, что гуманизм будет сдерживать прогресс. Более того, гуманизм особенно хорошо процветает в ситуации опасности для человечества, поэтому мы запросто можем создавать себе опасности сами, например, с помощью войн, технокризисов, экологических проблем, найдем чего еще. Так что – пародоксально – гуманизм еще может устроить нам веселье с разнообразными лишениями, зато в атмосфере осознания самоценности человеческой личности. В этом смысле, Стругацкие не совсем были правы, когда положили деятельный гуманизм в основу цивилизации Полдня. С другой стороны, мир Стругакцких предполагает почти бесконечный рост, там космическая экспансия была, а у нас ее нет. И проблемы с идеей роста вообще очень даже ждут нас впереди.

И второе – есть еще шанс шагнуть в своем гуманизме дальше, и это как раз поможет преодолеть его сдерживающие эффекты. Вот эта мысль, что, чтобы защищать свою позицию, обязательно нужно быть чем-то лучше, она же ложная. Апологетика про “нашего великого вождя – их гнусного предводителя, нашу мудрую веру – их примитивные суеверия” – детский сад какой-то. “Мы” для себя важнее, чем “они” только потому, что это мы. Выведутся людены – красивые, как эльфы, и сверхчеловечески умные, а также добрые и справедливые, так ну и что. Все равно надо будет за себя бороться. Вот это и есть настоящий гуманизм нового поколения: человек важнее, а что он в го хуже машины играет, так и каждый из нас в большинстве своих свойств хуже кого-то, что теперь.

Вот еще подумала, начнется вдруг какая-нибудь история с пост-человеческим суперразумом, сразу люди вспомнят всю презираемую сейчас литературную традицию фэнтези, где разбирается взаимодействие разумных рас, как пророческую. А Толкиен станет знаменем человеческой борьбы с сверхлюдьми, потому что у него сверхлюди-эльфы благополучно отправляются в закат из-за угасания жажды жизни.

И еще: человек может преодолевать свои ограничения.  Как убедительно показал Каннеман, естественное мышление подвержено ошибкам и искажениям, но у нас есть возможность апгрейдить себя сложными умственными конструкциями, которые тоже небезупречны, но их небезупречность подконтрольна. Мне это на математике понятней всего: вот попробуйте себе представить вектор – нормальное же, естественное понятие, хорошо описывает, скажем, скорость. Теперь попробуйте представить себе тензор. Попробуйте естественным сознанием представить себе пятимерное пространство. И n-мерное. Сначала не очень получается, потому что это абсолютно неинтуитивные вещи, которые и не нужны были никогда обитателям лесостепей, но постепенно можно научиться. Вроде бы охотники и собиратели имели мозг больше и мощнее нашего, поскольку жили в жестоком мире универсальных способностей. Зато мы умеем создавать в своем сознании огромнейшие искусственные конструкции, которые обеспечивают нам надчеловеческое мышление. Что еще поразительней, мы эти конструкции контролируем, что доказывает существование теоремы Геделя. То есть, мы можем создать нечто более сложное, чем наше сознание, а потом найти в этом конструкте противоречия и границы применения.

The Horse: The Epic History of Our Noble Companion

Эволюция древних лошадей наиболее интенсивно проходила в Северной Америке примерно 56 миллионов лет назад, откуда они распространились в Азию и Европу, потом вымерли в Новом Свете всего 11 – 10 000 лет назад примерно одновременно с переселением на континент людей.

Если вспомнить незабвенные Пушки-микробы-сталь, то становится интересно: чтобы было, если бы совокупность досадных обстоятельств не уничтожили лошадей, и у индейцев, атцеков и других native americans было животное-компаньон, который позволяет пахать, перевозить людей и грузы на большие расстояния, поддерживать пехоту кавалерией? Еще неизвестно, кто кому бы устроил конкисту.

Это хорошо устроенная книжка, написанная по всем правилам креативного нон-фикшена: большая арка повествования описывает эволюцию лошадей от животинки размером с кошку и без копыт до современной лошади и процесс одомашнивания и завершается обратным процессом: возвращением в дикую природу лошади Пржевальского. Под большой аркой есть личный сюжет с воспоминаниями о хитром и учтивом жеребце Виспере, который жил у автора когда-то, и решением автора взять себе трудного коня несчастной судьбы Лукаса. Диалоги хорошие. В общем, не книжка, а учебник по композиции нон-фикшена.

Меня увлекла основная мысль автора: человек десятки тысяч лет ко-эволюционировал с двумя животными-компаньонами, собакой и лошадью. Поэтому связь с лошадью и собакой может оказаться глубоко заложенной в нас потребностью, а не видоизмененным родительским инстинктом, как я всегда считала, и сильно укрепилась в этом мнении, прочитав отличную книжку (могу только порекомендовать) Some We Love, Some We Hate, Some We Eat: Why It’s So Hard to Think Straight About Animals. Она есть в русском издании: “Радость, гадость и обед. Вся правда о наших отношениях с животными”, переводила Ирина Ющенко, знакомством с которой я вообще очень горжусь. К слову она же переводит невероятно крутую и важную для меня книжку “Далеко от яблони” Эндрю Соломона. Это было небольшое SEO-отступление для менеджеров издательства: помониторят, что там читательское сообщество думает о выходе в свет книжки о калеках на шестьсот страниц.

Так вот, я всегда считала, что стремление завести кошку-собаку-лошадь-рыбку – это производная от родительского инстинкта. Все домашние животные обладают ювенальными чертами по отношению к диким собратьям (собака всегда больше похожа на щенка волка), в них есть черты, которые невольно нами распознаются как “детеныш” – большие глаза, пушистость и няшность, плюс они всегда зависимы от нас. Надо ли говорить, что у меня никогда в жизни не было личных животных.

Сейчас думаю: а вдруг и правда коэволюция, глубинная человеческая потребность и все такое?

Песни драконов. Хроника семи лет изучения биологии крокодилов, аллигаторов и кайманов в 26 странах шести континентов. Приключения научные, географические… и не только. Владимир Динец.

Эй ты, мальчик-карапуз, ближе стань немножко,
Дай кусочек откусить от румяной ножки.
С. Черный

Хорошая книжка, чтобы чувствовать себя девочкой-дебилом из анекдота: “А что можно было?”. Автор пишет, как встречает в Африке рассвет, легко выбирает между Нигерией и Габоном – или не выбирает, и едет туда и туда, летит в Австралию, на Мадагаскар и в Венесуэлу. Пьет с местными, недели проводит один – с возлюбленными крокодилами. Потом вспоминаешь, что а) если бы я выбрала научную карьеру, она бы точно не завела меня на склоны вулкана, потому что математикам для исследований это не нужно б) я не могу спать в палатке, боюсь холода, люблю хорошо поесть, люблю хрустящие отельные простыни, и чтобы чай в номер. Главное в книге – вот это ощущение, что все можно, без справочки и мандата. И, если очень хочется, то даже не то чтобы страшно дорого.

Что касается многочисленных вопросов к выпадам автора в адрес нашей с вами родины слонов, то мне они тоже глаза кололи – если уж человек, повидавший самые бедные страны в мире упирает на ужасы безнадежной России, то как же должно быть худо все. Потом я дошла до того места, где “русский и хинди происходят от общего языка-предка, на котором говорили на юге современной Украины пять-шесть тысяч лет назад, так что многие слова хинди похожи на русские: агни – “огонь”, бага – “бог”, и так далее” и до меня, наконец, дошло, что общее окаянство автора, которое позволяют ему иметь основания для описания эпизодов вида:

Въезжая в третий раз в Тибет, я был арестован за отсутствие пропуска, но купил у другого заключенного каяк и сбежал, сплавившись по реке через совершенно недоступную с суши горную долину, которую, возможно, не видел ни один человек по меньшей мере с последнего ледникового периода

вот такая высокая форма буйности не может проявляться только в любви к крокодилам и спокойствию в ситуациях, когда местные военные приходят с вызовом на дуэль и предлагают выбрать оружие: автомат калашникова или мачете. Есть и другие побочные эффекты. На них лучше закрыть глаза и смириться, что отличные книжки о крокодилах пишут не самые благонравные люди. Трудно, конечно, представить себе что-нибудь такое у Бернарда Грджимека, но у того, вероятно, был еще и редактор.

Вся часть о путешествиях и крокодилах мне неимоверно понравилась. Крокодилы – это же почти птицы! Нос аллигатора чувствительней, чем ладонь человека! Половина мышечной массы крокодила находится в его хвосте, который создает тягу для плавания. Кровь крокодилов содержит сильнодействующий антибиотик под названием крокодилин (в этом месте я начала слегка сомневаться). И вовсе они не бревна с зубами, а сложные, интеллектуальные существа с развитым брачным поведением, заботой о потомстве и даже способностью к использованию предметов: доказано, что они кладут на морду палочки, чтобы привлекать цапель. В завершении работы автор пишет, что:

Всего за несколько лет наши представления о сложности поведения крокодиловых полностью изменились, и эта маленькая научная революция еще не закончена. Например, теперь мы знаем, что арсенал хитроумных методов охоты у них шире, чем у любых других животных, кроме человека.

В этом тезисе ключевыми мне кажутся слова “за несколько лет” – Динец провел с крокодилами лет пять своей аспирантуры. За это время любой наблюдаемый объект начинает казаться, если не венцом творения, то хотя бы актором сложного поведения. Вот мне за пол года начало казаться, что у офисного печатающего устройства арсенал хитроумных методов охоты шире, чем у большинства людей. Возможно, мне пора задуматься о покупке трех билетов до Эдвенчер.

River Out Of Eden – A Darwinian View Of Life

Цифровой дарвинизм в самом его обобщенном виде. На самом деле, я ошиблась, покупая эту книжку – стоило бы взять работу Докинза посвежее, чем двадцатилетней давности труд, плюс она очень короткая и разряженная. Но потом подумала – короткая же, и послушала. Тем более, аудиоверсию читает автор.

В “Реке из Эдема” Докинз продолжает “Эгоистичный ген”, который, конечно же, намного интересней, добавляя метафору “реки” из генетической информации, которая течет во времени, проходя сквозь тела носителей генов. Что хорошо для репликации – в кооперации с соседними генами – то плывет дальше, что плохо, оседает отложениями на берегах. Метафора, на мой взгляд, красивая и емкая.

В конце Докинз добавляет, примерно тоже, что раз биологическая эволюция стоит на чисто цифровом принципе копирования кода (абсолютно точного или с мутациями), то двуногие прямоходящие приматы двинули процесс дальше, создав механизм еще более совершенного копирования информации, и, может быть, это будет новой эволюцией. Для 1996 года мысль о цифровой эволюции, я думаю, была хороша.

Не советую, это какой-то Докинз-лайт. Мне у него, кроме знаменитого “Эгоистичного гена”, кажется невероятно удачной работа The Ancestor’s Tale (A Pilgrimage to the Dawn of Life), существующая и в русском переоводе как “Рассказ предка. Паломничество к истокам жизни”. Вот это замечательно интересная книжка, хотя и замечательно объемная.

Докинз придумал отлиный способ обратного рассказа об эволюции: не от первых активных органических молекул, которые неизбежно разделятся на активную протоплазму и пассивную протоплазму – это довольно избитый и не волнующий путь, а наоборот: от современного человека – к его общему предку с шимпанзе, от этого общего предка с шимпанзе – к общему предку с другими человекообразному и так, весьма математично, по всему дереву к его корню, пока не доберется до общего предка эукариотов и прокариотов. Оторваться невозможно. Я читала еще во времена, когда у меня не было ни Киндла, ни айпада (айпады тогда еще не придумали), и по моему экземпляру видны следы чтения в дороге, в ванной и за едой.

Также я пыталась читать его богоборческие книжки – Слепой часовщик, Бог как иллюзия, но они как раз дико скучные, на мой вкус. Из прочего наследия хочу однажды прочитать “Расширенный фенотип” – очень уж здорово он развивал эту идею в “Эгоистичном гене” на примере бобра, фенотипом которого было бы правильно считать не одну мохнатую тушку с хвостом, а всю колоннию с плотиной и подводными хатками.

Послушала совсем короткую популярную книжку о кросс-дисциплинарных исследованиях в области эволюционной биологии.

How to Build a Dinosaur: The New Science of Reverse Evolution

Идея в том, что раз современные птицы – теплокровные потомки динозавров, то в их геноме остаются все динозаврьи коды, которые можно вызвать к жизни на этапе эмбрионального развития. Теоретически, если оплодотворенное куриное яйцо обрабатывать нужными факторами роста, эмбрион цыпленка будет развиваться как маленький динозавр – с хвостом, зубами и передними лапами. Его генотип останется куриным, но фенотип – за счет приведения в действие древних генов – как у недалекого предка.

Эволюционная биология на базе палеонтологии имеет свои ограничения: не все можно понять и реконструировать по окаменевшим остаткам. Остатки неполны, органического материала в них всего ничего, возможности биомеханики для достоверных гипотез об устройстве мышц, характере движения животных не так уж велики. Но у нас есть живые ископаемые – гены динозавров, сохранившиеся в современных птицах. Там нового-то жалкие проценты, остально все, как у Т-Рекса.

Задача крайне сложная, поскольку тот же хвост, с костями, мышцами, нервами и их корректной прошивкой в мозгу животного еще никому не удавалось отрастить у цыпленка. Зубы уже получаются. Но, теоретически, это возможно. Можно заставить эмбрион курицы развиваться согласно старому геному и получить живого, полнофункционального терапода.

Хорошая книжка-обзор (может, местами и страдающая традиционным размазыванием основного тезиса по страницам) и свежий взгляд на палеонтологию. Послушала, потому что у меня есть мальчик, который любит динозавров. Не убеждена, что могу пересказать четырехлетнему человеку идею evo-devo, но мамы мальчиков должны держать себя в форме.

“Мифы об эволюции человека”, Александр Соколов.

Когда я училась в старших классах, у нас была феерическая учитель химии Колба ***вна. Это она перед каждой Пасхой проводила во всех своих классах лабораторную работу “Денатурация белка неорганическими кислотами”, для которой каждый ученик должен был принести по куриному яйцу. Капать в пробирку с белком кислоту не весело, зато Колба ***вна уходила домой с трехлитровой банкой желтков на куличи.

Однажды в начале урока она нам говорит: “Вообще-то сегодня у нас соли азотной кислоты, но я хочу рассказать вам кое-что более важное. Я прочитала в периодическом издании, что до сих пор от нас скрывают невероятный факт: динозавры не вымерли, а породили разумную расу, которая сосуществовала с древними людьми, пока люди не победили” – и дальше, и дальше подробное изложение статьи из адовой газеты постперестроечных времен, каких много тогда было. Мы, конечно, корчились от подавляемого хохота, но выдержали до конца.

Книжка Соколова – это такой длинный разговор с нашей Колбой ***вной. Нет, вы не правы, останков “недостающих звеньев” понаходили уже десятки и десятки. Нет, человечество все-таки появилось в Африке. Нет, эволюция человека продолжается. И нет, люди никак не пересекались с динозаврами.

Я купила этот труд, потому что стараюсь покупать отечественный научпоп из самых высоких побуждений – его просто нужно поддерживать всем, кто не хочет жить в мире победившего креационизма и магического мышления. Сама по себе книжка довольно скучная, потому что это не целостная книжка, а набор мелких заметок. Порицаю. Можно же было придумать какой-то сквозной мотив, чтобы все сложилось в одну историю. Вряд ли вам в жизни так часто нужно отбивать атаки невежественных креационистов на динозаврах, а для чтения подряд этот справочник современного атеиста скучноват. Я не дотянула до конца. Всем интересующимся вопросами эволюции могу порекомендовать взамен “Рассказ предков. Путешествие к заре жизни” Ричарда Докинза.