Tag Archives: классика

Унесенные вишнями

вишня в цвету

А как поспели вишни, Сергей приходит в сад.

Ну вот, теперь ты – лишний, – ребята говорят.

А. Барто

Послушала аудиоспектакль “Вишневый сад” с участием Ольги Книппер. Что-то говорить про саму драму с моей стороны было бы несколько самонадеяно, поэтому я ограничусь методическими замечаниями.

Каждый жанр нужно правильно готовить. Я вот долго не могла уловить, что мне делать с драматическими произведениями, которые я совсем не понимаю при чтении. Так слушать же! Зачем пытаться читать текст, предназначенный для постановки. В исполнении “Вишневый сад” становится живым и прекрасным, и до неприятности современным. Одна только беда: это засильне старушачьих голосов, пусть даже и принадлежащих большим, прекрасным актерам. У меня, видимо в связи с кризисом среднего возраста, обострился даже не эйджизм, а повышенное внимание к правде времени. Хочу видеть и юных Офелий, и сорокалетних актрис на ролях сорокалетних героинь. Так и в этом спектакле, каждый выход Анны и Вареньки с голосами совсем немолодых женщин режет ухо. В остальном – замечательно, хочу прослушать остальные большие драмы Чехова.

Злобы мрачные забавы

Демон

Решила, что к великой классике стоит обращаться не только в чужой критике и по памяти и прослушала лермонтовского “Демона”.

Пока слушала больше думала о старении текстов, чем собственно о демоне. “Евгений Онегин” сейчас читается замечательно свежо, “Гамлет”, которого я, следуя программе “Шекспир-2015”, читаю с комментариями – тот же блокбастер, что и четыреста лет назад, “Иллиада” в новом английском переводе тоже очень ок, любовь-кровь, (надо только дочитать великий текст). “Героя нашего времени” можно смело давать подросткам, то же занимательное пособие по пикапу и красивой меланхолии, что и во времена моей юности. “Демон” состарился неумолимо.

Конь – лихой, туман – легкий, кудри – шелковые. Я даже догадываюсь, почему поэма так безнадежно одряхлела: в свое время она была слишком модной, слишком отчетливо вписанной в актуальный на тот момент романтизм. Все остромодное остается в своей эпохе.

Что было бы интересно, так это проследить историю отношений хороших девочек с плохими парнями. Ведь были же времена, когда героем любовной истории мог быть только хороший парень (с правом оступиться), сейчас – наоборот, и это мне кажется не увлекательным, а глупым и опасным. Впрочем, мне все романтическое представляется глупым и опасным, у меня даже есть рабочая гипотеза, что градус романтики в первой стадии отношений прямо пропорционален кошмарности последней: если человек склонен к хлестким жестам, это будет проявляться и в плюс, и в минус. Так что стоит покопаться в этом культурном коде “и стал теперь ее кумир […] задумчивый вампир”, чтобы его как-то уже разобрать: до Байрона были красавица с чудовищем, но чудовище, по сути, было хорошим парнем, Лермонтов еще не готов развить тему отношений Тамары и Демона, а дальше понеслось все по наклонной.

Одна строфа там космологична и прекрасна, как фотография Хаббла:

На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил.

“Анна Каренина” как политический роман

Злобный Каренин

Дорога в Москву, еще одна лекция Быкова, с многообещающим названием “Анна Каренина” как политический роман. Я всерьез понадеялась, что речь пойдет именно о сказанном в заголовке.

В тексте романа немного государственной мысли – что-то о работе Каренина с переселенцами, его выступлениях в госсовете, важных докладах, взлете и остановке карьеры. Есть своя линия с неудачной деятельностью Левина в дворянском собрании и земствами, про людей, которые хотят поставить в каждой деревне школу и аптеку, тем самым, преобразовав страшное российское крестьянство (ср. с знаменитыми скамейками урбанистов). Но для такой суперкниги открытое проговаривание темы в тексте и не обязательно, там, в толще, много отчетливого непроизнесенного.

Быков не пытается реконструировать политическую реальность. Этого от Быкова было довольно наивно ожидать. У него более общая мысль. Как справедливо указывает сам лектор, мы живем в печальной ситуации: с одной стороны, наша классика – наш основной свод всего: типажей, ролевых моделей, норм. Вместе с тем, у нас той классики мало. Двести лет – против шестисот у бритишей. Поэтому мы и облетаем свое небольшое великое наследство и так и эдак, со всех углов.

Ремарка в сторону: я думаю, поэтому тот же Быков делал свою “реконструкцию” последней главы Онегина и даже писал продолжение “Анны Карениной”. Оба предприятия заведомо безнадежны, заведены с полным сознанием этой безнадежности. Не ради коммерческого успеха или славы, только от любви. Некоторые младенцы месяцев в шесть сильно кусают родителей, тоже не из агрессии, а от невыразимой любви к чему-то сверхважному и непостижимому, что хочется, но невозможно присвоить. Бесконечные обращения к классическому корпусу текстов во всех доступных видах от того же. Хоть укусить.

Быков предпринимает тот же заход, что Любимов по отношению к “Онегину”: а что, если Анна символизирует Россию как страну, а Каренин – государственную машину. Он приводит ранние черновики романа, в которых Анна – прям мать сыра-земля, почти уродливая в своей полноте и приземленности, неолитическая Венера. Как плодовитая здоровая самка Наташа из финала “Войны и мира”, но у Наташи силы обратились на размножение, а у Анны, из-за нелюбви к мужу, весь жар уходит в страсть. В итоговом тексте романа эта образность притушена, в конце концов, Толстой писал еще и расчетливый бестселлер. Не то что бы я подозреваю Толстого в фан-сервисе, я просто не отказываю ему в знании, что хорошо продается. Но и в изящной светской Анне осталась тень широкобедной тяжелогрудой фигуры плодородия. К слову говоря, Ирэн Форсайт кто-то из Форсайтов тоже сравнивает с языческой богиней, когда она молча и прямо стоит в своем золотом платье с бриллиантовой звездой.

Возможно, говорит Быков, вот это и есть наша страна, в потенциале обладающая неимоверной плодовитостью, но из-за иррациональной взаимной нелюбви, а то и гадливости, с государством, не производящая вместе с ним ничего хорошего. Каренин же отлично изображает суть определенной части нашего государственного аппарата: по сути, незлого, многоумного, умозрительного, стремящегося наладить стратегию и что-то такое для страны спроектировать, чтобы все стало хорошо. Но не получается, не получается – и уши не такие, отвратительные, и тонкий голос, и сто раз согласованную стратегию никто читать не хочет. Потому что с жизнью у Каренина связь весьма отдаленная, а Анна – сама жизнь.

Быков об этом не говорит, я же метафору могу развернуть дальше. Кроме высокопоставленного чиновника Каренина в романе есть еще и средней руки госслужащий Стива Облонский, который представляет вторую часть государства, и с которым связь у страны куда как плотнее, но тоже безблагодатная.

То, что стратегировать можно сколько угодно, но, в итоге, оно пойдет, как пойдет, Толстой выяснил еще в “Войне и мире”. У автора есть попытка дать конструктивное предложение – идея умельчения миссии до строительства идеальной семьи и крепкого хозяйства (ср. с недавно прослушанной мною Теллурией: жить на своей поляне в справном доме, кланяться только солнцу, спорить только с птицами, обнимать только зверушку мохнатую). К счастью, Толстой не опускается до продавливания этой важной для него идеи (он же пишет “Анну Каренину” как раз в пятилетку расцвета своей собственной большой семьи и поместья). Хороший Константин Левин, владелец личной утопии, к концу романа приходит к тому же, что и поломавшая все Анна. Может, ему даже хуже – Анна бросается под поезд, потому что автор все так сложил – от давних страшных снов про мужичка с железками и погибшего обходчика до внезапной поездки на станцию, Левин же всерьез обдумывает самоубийство, не ходит на охоту, чтобы избежать соблазна застрелиться. Ну, свезло, ружье и веревку удалось от себя спрятать, а поезд – попробуй спрячь.

Я не помнила этого эпизода, а Быков приводит фразу Софьи Толстой, которая очень обидела самого Толстого: Константин Левин – это Толстой без писательского дара, и поэтому он совершенно невыносим. В общем, какой-то хороший выход в ситуации, когда бесполезно убегать и строить – написать “Анну Каренину”. Здесь можно возразить, что автора “Анны Карениной” тоже, в итоге, сгубила железная дорога, однако, я думаю, что для самого Толстого это был не такой уж плохой исход. Я себе это представляю примерно как последнюю сцену второго сезона сериала Ганнибал, когда он выходит под дождь из своего красивого дома, перешагивая через перерезанных им же любимых людей , и испытывает ни с чем не сравнимое облегчение.

Не унижаю душевной теплотой

Гумилев с товарищами

Вторая из прослушанных мною лекций Быкова была о Николае Гумилеве, идоле моих отроческих лет.

Как раз до нее я слушала быковскую же лекцию “Код Онегина”, в которой было замечательное замечание, что над попытками двигаться вперед и делать что-то свое очень приятно поржать. Онегин в глазах Быкова именно такой остроумец – он надежно защищен от насмешек над собой отсутствием предмета насмешек, зато хорошо умеет побыть веселым умником за чужой счет – балерин и поэтов (что Ленского, что Пушкина-героя), не считая влюбленных женщин, их мужей, московских старушек и любимых друзей, быстро превращавшихся в “ваш покорный слуга”. Гумилев же – дистиллированный, идеальный предмет для насмешек в том, что он делал, антионегин. Дикая серьезность на фоне множества разнообразных дефектов – это рецепт повеселите всех, стреляться и терять калошу. За готовность быть серьезным, последовательным и смешным я его и любила десятилетие жизни с десяти до двадцати лет.

Быков очень верно замечает, что в русской литературе больше нет поэта, который страстно воспевал бы усилие над собой, волевое преодоление внутренней слабости, конструирование и осознанное сочинение. Сальери, который взял себя в руки. Мне это всегда очень нравилось, потому что я не талантлива и много чего “не ” сама по себе, а в те самые годы еще и чувствовала себя некрасивой. И во мне много смешного. Гумилев, конечно, отличный подростковый герой для гадких утят.

Мой Костя, при том, что он не будет гадким утенком, обречен на неслабые порции Гумилева, в корзине “лабиринта” уже лежит иллюстрированная книжка “Капитанов”.

Надо будет перечитать стихи, которые я много лет со мной только в памяти. Что там для взрослых?  Должен же он до своих 37 лет успеть написать что-то для меня в 35. Хотя не думаю, что действительно переросла все это “мы рубили лес, мы копали рвы”. Может, даже и не доросла в полной мере.

 

Код Онегина, реинкарнация Лермонтова

Вчера по дороге в Москву и из Москвы послушала две лекции Быкова о русской литературе: “Код Онегина” и “Николай Гумилев. Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь“.

Евгений Онегин Татьяна и медведь

Я решительный противник той точки зрения, что книги нужно читать самостоятельно, а додумывать за автора, что именно он хотел сказать – пустое. В моем понимании, главная радость большой хорошей книги – в расшифровке, того, когда, в каких обстоятельствах и почему автор говорил то или иное. Хотя всякий комментатор представляется мне этим медведем с картинки – на морозе и с обмершим текстом в лапищах.

Быков зашел несколько дальше комментирования и “реконструировал” в совершенно московском стиле “реконструкции с элементами регенерации” десятую главу Онегина, где жирно обрисовывает на материале декабристского восстания мысли о борьбе со всяким самодержавием. Утомительное упражнение в овладении онегинской строфой, хорошо, что у меня за окном были заснеженные елки, на которые всегда приятно смотреть, а когда я добралась до пробок на Ленинском, пошла вторая часть беседы.

Во второй части Быков не то что бы как-то революционно, но приятно обсуждает красивые детали романа. Вот, например, поэту Ленскому автор дал перед смертью написать бездарные стишата “паду ли я стрелой пронзенный”. Казалось бы, логично разрешить красивому и юному герою оставить за собой гениальные строки, чтобы еще жальче стало, но нет. И это замечательно тонко. А самые талантливые стихи Пушкин отдает Татьяне для письма Онегину.

Или вот – по мысли Быкова, Онегин – безусловно, пародия и пустышка, который нащупал мягкими ручонками самую удобную  экологическую нишу: язвить в адрес тех, кто что-то делает. Мы, люди из интернета, эту стратегию хорошо знаем. У каждого из нас много таких в комментариях, каждый из нас бывал на этом месте. Смеяться над чем угодно легко и приятно, ты пристраиваешься сверху и выглядишь для некоторой части внешнего мира уверенней, чем предмет насмешки – а что-то сделать всегда означат подставиться. Любой текст, даже если это отчет по контракту, любой созидательный акт – пища для веселых паразитов. Немудрено, что Быков, который много пишет сам, тем самым постоянно чувствуя уязвимость делающего, видит в Онегине противный ему тип пустой язвы.

Я думаю, что это слишком просто для Пушкина. Он же, как Татьяна, прочитал ворох романов, и выводить еще одного плохого мужчину, добивающегося любви хорошей женщины – фью, сомневаюсь. Онегин действительно человек дурацкой судьбы, лентяй и пустобрех, но Пушкин любит его, Татьяна любит его, потому что любят не за талант и свершения. Если бы гениальность в чем-нибудь гарантировала любовь, Пушкин жил бы как-то иначе.

Проект “Толстой”

Молодой Толстой

 

Вот что я любила в старом ЖЖ, так это то, что там всегда можно было найти живую дискуссию о творчестве Л.Н. Толстого. Я серьезно! В любой момент, когда хотелось обсудить какую-нибудь мысль или наблюдение, мгновенно находилась понимающая аудитория. И это еще не говоря о страшных холиварах на вечные темы “Была ли Анна Каренина хищным насекомым” или “Почему так раздражает Наташа Ростова”, которые прокатывались каждые несколько лет.

rikki-t-tavi написала заметку о “Войне и мире”, и благодарные читатели выдали в комментариях несколько ссылок на тексты, которые я не читала, но хотела бы прочитать. Мой опыт вдумчивого чтения “Евгения Онегина” с комментариями мне так понравился, что я хотела бы повторить на чем-то еще.

Воспоминания Кузьминской Т.А. – своячницы Толстого и прототипа Наташи Ростовой.

90-томное (!), даже так (!!!), собрание сочинений Л.Н. Толстого в удобных форматах – epub, fb2. Со всеми дневниками и письмами. Не убеждена, что буду читать, но сама возможность!

Статья “Возраст героев романа “Война и мир”. Я читала замечательную работу Набокова, посвященную “Анне Карениной” – там много о продуманной нелинейности времени романа. Это тоже надо будет прочитать.

Также всем горячо рекомендую книгу Басинского “Бегство из рая”, ее легко можно купить в электронном виде. Я когда-то писала свой обзор этой книги, из которого здесь приведу только анекдотическую часть:

Внучка Толстого была последней по счету женой Есенина, в гроб Льва Николаевича пришлось положить в подштаниках Черткова, про то, что отец Черткова был хозяином деда Чехова я уже писала (это, правда, из другой работы), София Андреевна была влюблена в Фета, сестра Софии Андреевны – прототип Наташи Ростовой была сильно влюблена в Тургенева. Сам Лев Николаевич состоял в отдаленном родстве с А.С. Пушкиным, о чем любил упоминать. Отдельный интерес представляет собой оценка эксклюзивных прав на издания всех произведений Толстого – давали десять миллионов золотых рублей. За произведения, написанные до 1880 года – миллион рублей золотом.

Евгений и Татьяна

Татьяна Ларина

Весной я прослушала “Евгения Онегина” в исполнении Стивена Фрая (здоровский, но малоизвестный проект Цифрового Октября, книжка находится в открытом доступе). Знакомый до состояния белого шума текст, рассказанный совсем другими словами, оказался таким интересным, что я решила послушать его в оригинале , чтобы узнать, наконец, какой смысл стоит за всеми этими с окрестных гор уже снега на красных лапках гусь тяжелый.

“Евгений Онегин”, на самом деле, странное явление. Обязательный к прочтению текст, который наполовину зашифрован культурными кодами и непонятными извне шутками. По роману нет ни одного выдающегося фильма (фильм-опера не в счет), в отличие от “Войны и мира”, экранизированной десять раз “Анны Карениной” и довольно удачного экранного Достоевского. Вроде бы и литературный идол, но в основе настолько маленькая история, что у всех объяснятелей возникает соблазн как-то нагнать масштаб за счет затейливых трактовок (отличился Непомнящий с теорией, что Татьяна – это исконная, допетровская Русь, а Онегин – европезированная Российская Империя). Некоторые пружины действия так устарели, что не срабатывают на современном читателе. В основе роман очень грустный, в первую очередь, не основным сюжетом, а историей третьего героя – Пушкина. Местами дико смешной, все эти “изверги сладострастные” и бодливые рога, а также

Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы,
И стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир (…)

Аудиоверсия романа занимает примерно пять часов – по моим меркам, это две поездки в Москву или несколько пробежек. Поэтому я послушала его в разных исполнениях, из которых самое прекрасное – Юрковского, самые ужасные – невыносимо жеманного Герасимова и чудовищный аудиоспектакль с Гафтом, Хабенским и Будилиной.

Я поняла, что во все предыдущие мои чтения я пропускала мимо сознания огромные куски, слишком уж гладко все написано. Верна старая шутка, что, когда с выражением декламируешь строки

17 30 48
140 10 01
126 138
140 3 501,

получается совершенно узнаваемый Пушкин.

Если же человека привязать ремнем к креслу, запереть в крошечной металлической коробочке и оставить так на два часа слушать декламацию, он так или иначе услышит много нового. Мне даже кажется, что я заметила несколько деталей, которые не упоминают классические комментарии. Скажем, в конце своей отповеди Онегин произносит: “Я вас люблю любовью брата, а может быть еще нежней” – эту фразу обычно объясняют тем, что он даже отказывая, оставляет для себя возможность вернуться. Но ведь это может быть скрытой цитатой из Гамлета – принц говорит у могилы Офелии, что любил ее, как сорок тысяч братьев любить не могут. Гамлет любил а Онегин так. В романе есть явная цитата из трагедии: слова Ленинского “мой бедный Йорик” на могиле отца Татьяны, в библиотеке Пушкина был перевод трагедии.

Или вот: мучимый хандрою, Онегин начинает читать “с похвальной целью себе присвоить ум чужой”, а Татьяна в любовной тоске читает романы, “себе присвоя чужой восторг, чужую грусть”. Еще: скорее всего, Татьяна не подписывает письмо (по тексту, “не напирает своей печати вырезной”) и просит няню наказать внуку не говорить, от кого оно. Онегин догадывается, кто признается ему в любви. Отсюда и начало отповеди “Вы мне писали. Не отпирайтесь, …”

Но главный слон, которого я, наконец-то разглядела, состоит в том, что все герои романа, включая расказчика, очень, очень, очень молоды. Когда я читала “Онегина” в школе, понятное дело, это была история из жизни абстрактных взрослых людей. Здесь же я не поленилась сопоставить предполагаемые даты по комментариям (в основном, Набокова) и сделать таймлайн. Поля этой рукописи слишком узки, чтобы вставить длинный таймлайн, поэтому смотрите по ссылке, это интересно. Главное, что становится ясно – это то, что “утратив жизни первый цвет” персонажи остаются юнцами даже по меркам девятнадцатого века.

Я всегда считала, что “Евгений Онегин” – это рассказ человека в летах о давно минувших днях. “Блажен, кто смолоду был молод”, “мои богини, что вы, где вы”, кхе-кхе, затянуло бурой тиной гладь хрустального пруда. Но нет же. Действие первой главы, в которой герой-рассказчик сдружился с Онегиным, происходит зимой 1820 года, в это время автору 21 год, Онегину – 25. То есть, это не мемуар, живой рассказ юноши о своем старшем (!) товарище. По возрасту Пушкин оказывается ближе к Ленскому и Татьяне, чем к Онегину. Начало работы над романом – Пушкину 24 года, конец работы – Пушкину 32, он только успел жениться. В финале истории равнодушной княгине 23 года. Я всегда думала, что ей там лет сорок пять должно быть, в малиновом берете, с послом испанским. А ей и до возраста Анны Карениной еще пять лет. Старому толстому князю, мужу Татьяны, тоже может быть около сорока (самые горячие комментаторы настаивают, что лет 35).

Поэтому аудиоверсии спектакля нелепы, хотя и хороши местами. Все чтецы – Гафт, Юрковский, Смоктуновский, Фрай, простите, старперы. В их исполнении на первый план выходит псевдокомическая сторона текста, и появляется несуществующая там надзидательность: они все рассказывают, какие люди в молодости дураки, не понимающие своего счастья. Чтецы говорят об Онегине сверху вниз, с высоты прожитых лет, хотя автор начинает рассказ о нем слегка даже снизу вверх, как о блестящем старшем знакомом, красавце, денди и дуэлянте, образцовом светском человеке. Одна из линий романа – это то, как расказчик разочаровывается в своем друге, перерастает его, хотя и продолжает любить. На строчке же “ужель мне скоро тридцать лет” в исполнении старца слушатель испытывает странное чувство. Рассуждения о ножках, исполненные слегка дребезжащими голосами, приобретают непушкинскую пошлость. И, да, ловчее всего всем чтецам удаются характерные старушки.

Пушкинский текст действительно хорош, без скидок на общие заслуги нашего всего. Он выдерживает вопросы, заданные без пиетета. Обычно встречаешь что-то странное в старых историях и думаешь: “странно, конечно, но видимо это у них, гой-еси добрых молодцев, принято так было, можно не обращать внимания”. Вопрос “почему Отелло не поговорил с Дездемоной по-хорошему” не имете смысла и ломает условное повествование. Это экскурсия для школьников, проходите. Наивные вопросы к “Евгению Онегину” имеют смысл и раскрывают новые фрагменты истории.

Например, как Пушкину-расказчику попало в руки письмо Татьяны к Онегину? Пушкин весьма логичен в сюжете, даты сверены по календарю – значит, если он пишет, что он до сих пор хранит письмо Татьяны, то у героя-рассказчика действительно есть это письмо или его копия. Тогда как письмо Онегина к Татьяне известно не герою-рассказчику, а всевидящему автору романа, который является отдельным существом. Ответ: по-видимому, Онегин встречается с Пушкиным-рассказчиком (но не Пушкиным-автором) в Одессе, где описывает свои похождения, в том числе, историю с уездной дворяночкой, и показывает письмо. Это важный эпизод, который полностью разрешает вопрос, что чувствует Онегин к Татьяне в финале романа.

Почему Ленский вызывает Онегина на дуэль? До эпизода на именинах Ленский только отмалчивался в ответ на обидные выходки Онегина. Ответ – в таймлайне. Бал в честь именин Татьяны происходит буквально за несколько дней до несостоявшейся свадьбы Ольги и Ленского, поэтому поведение Онегина действительно оскорбительно. Почему Онегин не стреляет в воздух, хотя ему совсем не хочется убивать младшего товарища? Потому что в этом случае дуэль была бы признана недействительной, и, скорее всего, опытный дуэлянт Онегин метил в ногу, но попал в грудь – дуэльные пистолеты часто давали подобную ошибку.

Что имеет ввиду Татьяна, когда повторяет слова о гибели из-за любви к Онегину: в письме и после бала на своих именинах, когда решает “погибну (…) но гибель от него любезна”? Предполагала ли она вступить в греховную связь с Онегиным?  Крайне сомнительно. Татьяна – не Наташа Ростова, которая была готова уехать на санях с Анатолем Курагиным. У  Непомнящего есть завиральная, на мой взгляд, версия что смерть Ленского – это искупительная жертва, ценой которой спасается чистота Татьяны, но мне ближе трактовка Лотмана, он замечательно показывает, что Татьяна, фактически, разыгрывает сцены из своих романов (в основном, в воображении). Ее письмо, по большей части, составлено из цитат и отсылок к текстам, хорошо знакомым всем читателям, на которых ориентировался автор. В этом и состоит игра Пушкина: сначала через сцены с Татьяной он конструирует “романную” реальность, в которой герои должны поступать определенным образом – дарить безумным счастьем или губить, умирать от любви, бросаться в пропасти и все такое, у читателя складывается ощущение, что он понимает закономерности истории и знает, чего ожидать от ее развития, но Онегин вдруг ведет себя, как обычный живой человек, а не Ловлас, и это создает приятный (в литературном смысле) сюрприз. В финале герои меняются местами: Онегин хочет любви Татьяны из-за совершенно умственных, им же выдуманных причин, Татьяна же поступает по-человечески, а не как героиня романа.

Весь “Евгений Онегин” так замечательно устроен, что в нем много простой человеческой правды и много замечательно сделанной литературы. Все эти симметрии вроде медведя из сна Татьяны, который называет Онегина своим кумом, и настоящего толстого генерала, родственника Онегина, мужа Татьяны; ручья, который течет через все три имения и собирает на своих берегах место отповеди, место дуэли, могилу Ленского, в этом же ручье купается Онегин в чудесное лето до всех этих неприятных событий, и через этот же ручей во сне медведь переводит Татьяну. Можно долго собирать детали, романа хватает на то, чтобы собирание не становилось выдумыванием, а в основе истории – правда, правда. Грустная – про разочарование в людях, неизбежность одиночества, исчерпание простых радостей, но правда.

Юджин Онегин

За несколько поездок прослушала “Евгения Онегина” в исполнении Макса Фрая.

Евгений Онегин

Я много лет не обращалась к “Евгению Онегину”, но помню его почти наизусть. Произнесение дословно знакомых строф в узнаваемом размере незнакомым голосом и совсем другими словами, другой грамматикой, производит странный эффект. Даже не знаю, с чем сравнить – такое впечатление, что познакомилась с братом-близнецом хорошего друга.

Юджин Онегин – потерянный в детстве брат Евгения Онегина, которого воспитали в Лондне, то же лицо и фигура, но все другое. Сентиментальности и поэзии меньше, корректности и чувства комического больше. Мне кажется, что Фрай там  выдает “Гордость и предубеждение” в варианте, когда сначала гордость оказывается на одной стороне, потом – на другой. И больше всего (кроме, разумеется, старушек) ему даются светские сцены, где люди ведут себя согласно или поперек правил. Ужин у Лариных, еще один ужин у Лариных – когда Евгений дает отповедь Татьяне, бал в честь именин Татьяны, прием, на котором Онегин встречает Татьяну и генерала. Это лучшие моменты аудиокниги, где Фрай рассказывает, как люди чувствуют себя, и как они ведут себя напоказ.

В ЖЖ был такой жанр – кто-нибудь перечитывал классический текст и писал свои комментарии. Я помню огромный, свирепейший холивар вокруг “Анны Карениной”. Забыла уже, кто писал длинные телеги с цитатами, обосновывающими идею, что Анна была хитрой и вредной козой, которая испортила всем жизнь. Но споров вокруг этой серии было много. Очень круто получилось. Периодически еще что-то перечитывают, обычно условно-женское, “Сагу о Форсайтах” (запомнилось “Ирэн – хищное насекомое”), “Унесенные вертром”. Rikki-t-tavi писала несколько заметок о “Евгении Онегине” – по следам чьего-то комментария в духе “Татьяна – темная провинциалка”, тоже интересно было (1, 2, 3, 4).

Мне теперь тоже захотелось перечитать роман, переслушать исполнения на русском, послушать оперу и прочитать другие переводы на английский. Аудиоспектакль купила, что нельзя купить – скачаю.

 

О том, как сделали эту аудиокнигу,  можно подробней узнать в интервью с Дмитрием Неягловым.