Tag Archives: Л.Н. Толстой

Анна Каренина. Бегство из рая

Подлинная история Анны Карениной, Павел Басинский

“Анна Каренина” похожа на “Звездные войны”: во-первых, даже те, кто не знакомился лично с этой историей или прошел по касательной, все равно знают, в чем там дело. Во-вторых, “Анна Каренина” – такая же объемлющая вселенная, как далекая-далекая галактика, такая же густонаселенная, просторная и гостеприимная. Очень изменчивая, каждый раз что-то новое будет. При этом, роман не то что бы огромный. Я в воскресенье, после того, как прочитала новую книгу Басинского, просто на минуточку заглянула, хопа – и уже 27% от книги, и тень Вронского преследует Анну в петербургских гостиных. Но изнутри текст намного больше, чем снаружи. И, повторюсь, всегда разный. Я читала “Анну Каренину” несчетное количество раз – начиная с возраста, когда восемнадцатилетняя Кити казалась мне весьма взрослой девушкой, и вот сейчас, приближаясь годами к Каренину. И вовсе он был не старый!

“Подлинная история Анны Карениной”, в отличие от всех остальных книг Басинского о Толстом (по тегу Л.Н. Толстой у меня небольшая толстововедческая библиотека) хорошо будет читаться теми, которые хорошо знакомы с текстом романа и отлично помнят, кто такая Лидия Ивановна или Кознышев. Тогда размышление Басинского, в котором есть много детективного начала – кто убил Анну буквально – приходятся очень кстати. Остальные все книги, от канонического “Бегства из рая” до узкоспециализированного “Льва против Льва” можно читать совершенно отдельно, ничего о Толстом не зная, и будет прекрасно. Но людей, внимательно прочитавших “Анну Каренину” много раз, прихватив черновики и обширную критику, у нас много, потому что, повторюсь, это такие “Звездные войны”. В любой момент можно что-то чирикнуть про АК, и тут завяжется обстоятельный спор, была ли Анна развратной наркоманкой или чистой душой, пострадавшей из-за своей правдивости. Вся книга Басинского – как такой спор или разговор с особенно просвещенным собеседником.

Автор сконцентрирован только на линии Анны и, не лишая ее субъектности и своей воли, выводит троих “обвиняемых” в гибели героини. Первая из них – старая графиня Вронская, мать Алексея Вронская, которой, как когда-то тетке самого Толстого, казалось, что молодому человеку была бы полезна связь с блестящей светской женщиной. Тут стоит вспомнить, что Вронский – совсем молодой человек с блестящим дворцовым воспитанием, безупречно умеющий держать себя, но его ближайший круг – товарищи по полку и женщины полусвета. Мать нисколько не порицает этого образа жизни, находя его вполне естественным, но понимает, что любой баронессе Шильтон до настоящей аристократки, как до неба. И Анна была идеальна – из очень хорошей семьи (урожденная княжна Облонская), прелестная и умная, но не слишком богатая или влиятельная, с маленьким любимым ребенком, и муж – чиновник, который точно будет заботиться о сохранении приличий, без скандалов и драм. Эту фразу Вронской про полезность светской связи я хорошо помнила и раньше, но роль старой графини никогда не казалась мне сколько-нибудь активной. А она и правда могла быть инициатором всех последующих событий!

Вронский и Анна были знакомы до встречи на вокзале, но не замечали друг друга, он не выделял ее среди почтенных матрон, для нее Вронский был еще один мальчик-офицер. Но княгиня так расхвалила сына за время пути – и как он делает успехи при дворе, и как спас утопающую, и как хотел отдать свою часть наследства брату, что при случайном столкновении в коридоре поезда Анна взглянула на него с теплом и интересом, и этого – наведенного материнским восторгом старой княгини – блеска глаз оказалось совершенно достаточным, чтобы Вронский тоже взглянул на нее. Потом княгиня сказала еще несколько точных слов, прощаясь, которые читатель слышит, и, возможно, что-то, чего мы не знаем.

Княгиня Бетси и бесфамильная Лидия Ивановна тоже постарались, причем не без скрытого злого умысла, но не об этом я хотела бы сейчас написать.

Мне всегда странно было, что Толстой вообще начал писать такую жанровую прозу, великосветский роман, населенный всеми его знакомыми сразу, скандальный – про секс, суицид, наркотики, контрацепцию, крестьянский вопрос, новые технологии, модные философские разговоры – Пелевин времен расцвета, когда каждую осень можно его было читать, радуясь узнаванию. Может быть, отправной точкой и правда была его довольно циничная поездка посмотреть на тело самоубийцы – экономки и любовницы соседа, бросившейся под поезд после того, как тот ее оставил. Толстой же сдержанный, но кровавый автор, у него почти во всех больших вещах есть откровенная расчлененка. Он не эксплуатирует эту слишком уж броскую тему, но понимает ее силу. От ужасного зрелища растерзанного тела молодой женщины он мог развернуть сюжет в обратную сторону, вспомнив – ну как не вспомнить – Госпожу Бовари, и переведя все в сферу высшего света, хорошо ему знакомого, в отличие от жизни прислуги. И, как мне кажется, расчетливо писал бестселлер.

А потом получилось очень интересно: он вывел в романе себя через Константина Левина, но Левин там еще не весь Толстой, потому что Анна Каренина – тоже его автопортрет. История ухода из образцовой семьи с перечеркиванием всего хорошего и дорогого, что осталось позади – это история перемещения фокуса внимания Толстого от жены и детей к Черткову. Со всеми этими неприятными дрязгами вокруг завещания, которые сложились комедийно похожи на интригу вокруг чемоданчика с завещанием старого графа Безухого из “Войны и мира” и трагически похожи на ходящий кругами в тупик развод Карениных. И еще один уход, уже от новой “семьи”, по железной дороге, которая сгубила и Анну, и Толстого. Конечно, он писал с сверхъестественной точностью про свою героиню, которую полюбил, хотя она не была похожа ни на кого из его близкого окружения – ни на Софью Андреевну, ни на Татьяну Кузьминскую, только на дочь Пушкина, Марию Гартунг, и то исключительно внешне. Но, создавая этот образ почти с нуля, не списывая, как Наташу Ростову, например, он создал его из себя.

Толстой бы никогда не сказал, как Флобер, “Анна – это я”, а было бы правдой. Разве что там половина населения романа – Толстой. И Вронский – тоже Толстой времен юности, каким бы он хотел тогда быть – безупречным, никогда не смешным и не нелепым, красивым. И несчастная кобыла Фру-фру тоже Толстой. Про Фру-фру с изумлением узнала, что кличка взята из французской комедии и означает то ли шум шелкового платья, то ли подушечку над турнюром, которая размещалась непосредственно на пояснице модной дамы. Я думала, имена породистых лошадей всегда происходят из комбинации имен родителей, и, скажем, победивший на тех офицерских скачках Гладиатор, мог бы быть потомком Глашатая и Дианы, как-то так. Но Фру-фру! Как они лошадь с таким игривым именем вообще вывели на глаза императора.

И да, на это прочтение у Вронского правда выросла борода. Никогда этого раньше не замечала, увидела в тексте книги и поразилась, неужели правда. Бородатый Вронский, подумать только! В “Анне Карениной” столько нового каждый раз, что иногда я думаю – если прочитаю еще раз, она не успеет отбросить красный мешочек с руки, который мешал ей броситься под поезд, состав уйдет, и Анна придумает, что делать дальше.

Быть Наташей Ростовой

Т.А. Кузьминская “Моя жизнь дома и в Ясной поляне”

У расширенного семейства Толстых не было фэйсбука, но они разработали вполне эффективную замещающую конструкцию из писем, дневников и воспоминаний, которые писали непрерывно, показывали друг другу, давали переписывать и обильно комментировали. Татьяна Кузьминская – сестра Софьи Толстой находилась практически в эпицентре ранней семейной жизни пары, потому что была близка с сестрой, Лев Толстой ее любил полуотеческой любовью и вдохновлялся ею для выведения Наташи Ростова, а в родного брата Льва – Сергея Толстого она сама была сложно и взаимно влюблена.

Отличнейшие воспоминания, которые интересны сразу с нескольких сторон. Во-первых, да, собрание анекдотов о жизни Толстых и об эпохе. Там много очевидной дичи – как, например, на свои детские именины Татьяна ждала подарок от крестной, которая обычно хорошие подарки дарила, и гадала, что это будет: кукла, а то и живой пуделек? Вместо живого пуделька добрая богомольная крестная втолкнула ей в комнату деревенскую девочку и сказала, что вот подарок, будет Татьяне прислуживать сейчас, а потом – в ее собственном доме, когда та выйдет замуж. Ну и все подробности о том, как они организовывали свой непростой быт, одновременно и избыточный, и скудный, как дамы из Ясной поляны выезжали на бал в Тулу (страшно далеко, кстати), как доктор Берс жил с семьей непосредственно в Кремле и обменивался с императором трогательными подарками – табакерками и щенками охотничьих собак.

Во-вторых, что согласуется с основной задачей мемуаров, здесь много, много историй из жизни “живой Наташи Ростовой”, и видно, что Толстой использовал в своем тексте еще больше реальных эпизодов, чем я думала. Он взял не только образ живой и черноглазой девушки-ребенка, которая любит петь, любит русскую охоту, пляшет русскую и так далее. Взято всего еще больше, хотя что-то сама Татьяна могла и подкорректировать в тексте, потому что она явно очень внимательно относилась к тому, чтобы свое место музы Толстого и прототипа одной из самых знаменитых романных героинь навсегда оставить за собой.

Я люблю “Войну и мир”, давно не перечитывала, но вообще прочитала роман столько раз, что помню детально. Толстой собрал изрядную часть истории Наташи из биографии своей своячницы. Важнейший эпизод увлечения Наташи тупым и красивым Анатолем повторяет увлечение Татьяной петербуржского красавца Анатоля (хотя вовсе не князя, а просто человека из приличного общества), который, вот наглец, смотрел ей прямо в глаза и говорил комплименты, пришел в театральную ложу, смотрела прямо в декольте и говорил комплименты, волочился, ухаживал, напросился в гости в Ясную поляну и там едва не сорвал поцелуй в перелеске, когда оба они отбились от группы охотников. После этого прекрасного Анатоля выставили из дома – сам Толстой жестяным голосом сказал ему, что коляска подана и лучше бы гостю уехать. Бежать и венчаться Анатоль из жизни не предлагал, но необъявленную помолвку Татьяны с кузеном – положительным правоведом Александром Кузьминским рассказы самой невесты об этом волнующем случае оборвали. Честно говоря, выводить порочного Анатоля в романе вот прям под реальным именем кажется мне не совсем красивым поступком, но у романиста есть и такая власть над людьми. Взять и на несколько сотен лет припечатать как придурковатого гада, хотя и красивого.

Татьяна, как и Наташа, по-дурацки совершенно травилась от позора неудачного и, в ее представлении, стыдного финала отношений. Правда, не из-за Анатоля, а из-за родного брата Толстого, который за ней года два ухаживал, сделал предложение, но упустил из вида, что сам был уже пятнадцать лет в невенчанном браке, в котором родилось четверо детей, и расставание с той семьей было бы связано с тяжелыми переживаниями и потенциальным скандалом. Женитьба эта была бы сложна со всех сторон – и наличие у жениха первой семьи, и то, что двум родным братьям никак нельзя было жениться на двух родных сестрах, их бы никто не обвенчал открыто. Отец Татьяны, хотя и благословил брак, но откровенно писал, что присутствовать на свадьбе не сможет, потому что это будет стоить ему больших неприятностей, и одобрение венчания Синодом будет возможно только по специальному прошению после появления ребенка – а до этого брак будет не совсем законным, и венчаться придется в глухой деревне в курском имении Толстого. После долгих драм Татьяна разрывает помолвку с нерешительным Сергеем Толстым. Эту историю Толстой разделил между двумя романами – попытку Татьяны отравиться квасцами от стыда двусмысленной ситуации он отдает Наташе Ростовой, а образ старшего брата, женатого без венчания на цыганке, выписывает для Константина Левина в “Анне Карениной”. Там он этого брата еще замаривает чахоткой для полного очищения души. После разрыва с Сергеем Толстым, Татьяна тихо чахнет – как Кити Щербацкая после того, как блестящий Вронский забывает об ухаживании за ней, которому пора бы уже завершиться предложением, из-за прекрасной Анны.

Прелестная сцена объяснения Пьера Безухова с Наташей, когда тот говорит, что да если бы он был не он, а кто-то лучше, моложе, чем он, и, в добавок, свободный, то почел бы за великое счастье и честь жениться на ней, взята из объяснения с Татьяной друга семьи Дмитрия Дьякова, который в тот момент был женат, но сказал, постоянно гостившей в их доме Татьяне, ровно тоже самое. Как мы помним, после этого жена Безухова Элен удачно умирает от инфлюэнции. Вскоре жена Дьякова, Долли (о да, кроткая мать семейства Долли тоже нашла свой приют в “Анне Карениной) скончалась, и Татьяна вместе с Дячковым и его детьми отправилась в Париж. Что-то было у нее непроработанное по отношению к женатым мужчинам. Но, как не намекала ей вся семья, что богатый и взрослый Дьяков будет отличным мужем, она выходит замуж за первого своего жениха Александра Кузьминского. Видимо, по обычаю Толстых, она перед свадьбой дает будущему мужу прочитать свой дневник – который его не слишком радует. А по дороге в церковь Татьяна встретилась с объектом своей несчастной любви – как Кити Щербацкая случайно видится с Константином Левиным по дороге в деревенское имение.

Александр Кузьминский всю эту историю с Наташей Ростовой терпеть не мог, и к Льву Толстому относился холодно, считая его влияние на свою семейную жизнь весьма избыточным.

И тут возникает потрясающе интересный эффект. Воспоминания Татьяны Кузьминской полны расширенных и размноженных описаний событий, часть из которых составляют самые волшебные главы “Войны и мира”. Вся чистая, юная часть книги, когда дом Ростовых полон прелестных девушек и веселых молодых людей – это жизнь дома Берсов, и у Кузьминской такого еще больше: про игры, праздники, целование куклы Мими, воздушные наряды и пение под рояль. Охота в осеннем лесу, объяснения в саду, бал, живые картины, катания на тройке в лунную ночь зимой – всего там еще больше, чем у Толстого, но хорошо и волшебно выходит только у него, не у Кузьминской, у нее это просто миленько. Какой же он был бесконечно великий. Бесстыже втаскивал в свои романы куски чужих жизней, легко клал чужие жизни себе под ноги, а оставил нам такой невероятный подарок.

Книги по теме:

Лаконичная и элегантная новая биография Толстого от Зорина – сам по себе великолепный текст, объясняющий, почему Толстой важен прямо сейчас.

Биографии трех дочерей Толстого в одной книге – чуточку сентиментально, но фактология волшебная, плюс – что редкость – можно узнать, а что было после того, как главные события – в смысле, жизнь Толстого, завершились. А там дочь Саша скачет на коне на помощь раненным в боях первой мировой (и держит в кармане цианистый калий, чтобы не даться живой враждебным курдам), Татьяна припеваюче живет в Риме – и все это весьма увлекательно.

“Бегство из рая” Басинского, практически канон.

“Святой против Льва” – про битву железных старцев. Как практически признанный святым при жизни Иоанн Кронштадский молился, чтобы сатану Толстого скорее забрали черти, а Толстой, кажется, был не в курсе, чертей так и не встретил.

“Любовь и бунт” – все с большим размахом ссорятся, бегают топиться в пруд, уходят в ночь с котомкой и все-все описывают в дневниках.

“Лев против Льва” – лучшая часть книги не про детско-родительские отношения, а как Толстые нафандрайзили почти два миллиона рублей (изрядное наследство Толстого, которое он раздал детям и жене, составило примерно пол миллиона целиком), делали бесплатные столовые и работали по-настоящему хорошо и самоотверженно.

Нумидийская кавалерия

“Жизнь Льва Толстого: опыт прочтения” Андрей Зорин

Свежая биография Льва Толстого, книга любопытной судьбы: вообще говоря она написана для мировой аудитории (выход на английском языке запланирован на март следующего года), но версия для российского рынка вышла к нон-фикшену.

Я прочитала эту работу за выходные, книга компактная, и ясная. Если вы не читали новые длинные работы о Толстом, то очень советую: это интересная книга. Не всегда так бывает: просто приятно открыть и читать, хорошая история (пусть даже с известными всеми поворотами) и славные разные детали. Хорошо же, когда Толстой говорит Чехову, что Шекспира не любит, но чеховские пьесы еще хуже. Потом ласково взял за руку и нежно сказал: “Вы хороший, Антон Павлович”. И не удержался прибавить: “А пьесы ваши все-таки плохие”. Ну или знаменитая несостоявшееся дуэль с Тургеневым, чье умиление незаконной дочерью Паулиной, которая “шьет для нищих”, Толстой счел необыкновенно пошлыми. (А Паулина, к слову говоря, была подкинута Тургеневым в семью Виардо, где она и воспитывалась, правда, при финансовом обеспечении отца. Тоже интересная история, в “Европейцах” об этих коллизиях много рассказывается)

Я, кроме пары удивительных деталей (Фет заказал ему пару ботинок за 6 рублей и дал расписку, что будет носить, всякое такое), поняла для себя одну важную вещь, до которой не могла додуматься, потому что почти всегда принимаю сказанные слова за чистую монету. Так вот, до меня наконец дошло, что Толстой – совершенно ненадежный рассказчик в своих дневниках и письмах. Дневники страшно трудные у него, но это часто нагнетание, бывает такой эффект, когда начинаешь писать с каким-то настроением, и каждый следующий абзац текста отталкивается от предыдущего, двигаясь все дальше и дальше в намеченном направлении. Кто занимается нарративными практиками серьезно, тот много говорит о технике безопасности и о том, что благородная привычка вести дневник может здорово навредить в некоторых обстоятельствах. В дневниках люди вообще склонны впадать в разные крайности. Поэтому – да, он увидел некоторую правду, которую уже нельзя развидить, но нет, жизни и радости в Толстом больше, чем этой мрачной бороды.

Мне кажется, этот опыт Толстого, который со всей ясностью сфокусировался на страшной несправедливости, которая творилась вокруг него, и понял, что так жить нельзя, а как можно – непонятно, крайне важен для нас сейчас. Социальное устройство стало очевидно получше (хотя местами тоже адище), но есть другая правда – глобальной климатической катастрофы, которая происходит прямо сейчас, и через несколько десятилетий станет общим кошмаром. В это точно также не хочется верить, как не хотелось благополучным современникам Толстого думать о голодных крестьянах (во-первых, их страдания сильно преувеличены, во-вторых, все от лени и пьянства, в третьих, пусть сами разбираются). Но мы помним, чем кончилось все в начале прошлого века. Как писал Толстой совсем по другому поводу, то, что казалось абсолютно невозможным и немыслимым, стало единственно возможным.

Утешительно, что Толстой всегда говорил о том, что жизнь побеждает. Например, вот эта цитата кажется мне необыкновенно важной: “Если бы мне сказали, что я могу написать роман, которым я неоспоримо установлю кажущееся мне верным воззрение на все социальные вопросы, я бы не посвятил и двух часов труда на такой роман, но ежели бы мне сказали, что то, что я напишу, будут читать теперешние дети лет через 20 и будут над ним плакать и смеяться и полюблять жизнь, я бы посвятил ему всю свою жизнь и все свои силы”. Здорово же. Или история Хаджи-Мурата, в которой у кого больше чистой витальности, тот и прав. Или как он встрепенулся при известии о сдаче Порт-Артура – уже старенький совсем и мирный – “в мое время оставленные крепости взрывали, но не отдавали врагу”. И как скакал в компании детей “Нумидийской кавалерией”, когда уходили, наконец, докучливые толстовцы.

Да, и вот что интересно – главной амбицией Толстого в плане духовного предводительство было совсем не абстрактное учение. Самой грандиозной его идеей было создать круг ежегодного и еженедельного чтения для самого массового читателя. Он редактировал сборники небольших историй из классики, мудрых наставлений и высказываний, чтобы люди регулярно, постоянно к ним обращались. Если учесть, что в некоторых традициях вот так по кругу принято читать в семье Библию, масштаб замысла становится понятным.

Дочери короля Лео

Три дочери Льва Толстого

Что может быть интересного для неспециалиста в биографиях дочерей Л.Н. Толстого? При том, что ключевое событие – уход Толстого из Ясной Поляны – уже многократно описано со всех сторон, жизнь сестер Толстых, на самом деле, больше, чем участие в “бегстве из рая”. Младшая из них, Александра, родилась при царствовании Александра III, а умерла при Брежневе, и в эту жизнь поместилось много всего.

Книга делится на две разные по степени увлекательности части. То что до смерти Толстого показалось мне несколько рыхлым и вторичным (возможно, потому что я довольно много об этом всего прочитала). Там, конечно, есть разные сочные детали – то, как Лев Николаевич модифицировал присущее некоторым отцам желание пристрелить кандидата в женихи для своей принцессы в утонченные издевательства – поражает воображение. К сожалению, он всю свою мощь направлял не на женихов и мужей дочек, а то бы получилась занимательная версия “Знакомства с родителями”. Все дочерей прессовал, писал об их браках буквально “что-то уродливо неестественное, как из детей пирожки делать”.

Зато события с момента начала первой мировой войны и далее описаны зажигательно. Из сестер в живых остаются Татьяна и Александра, между которыми долгое-долгое время висит тяжким грузом роль каждой в уходе Толстого из Ясной поляны. Тут, конечно, интересно получилось: в советской традиции долгое время принято было Александру или вычеркивать из истории, или демонизировать, поскольку на склоне лет она возглавила в США Фонд Толстого, который энергично помогал эмигрантам из России/СССР и вел, как казалось властям, страшно антисоветскую деятельность. Поэтому ее – при том, что она не по-графски отказывалась от наследства, поддерживала Толстого в его анти-собственничестве, записали в плохие сестры, а Татьяну, которая была слегка более договороспособна для них – в хорошие. Хотя Татьяна тоже жила не в СССР, а в Италии, где ее дочь вышла замуж за состоятельного человека, и на родину возвращаться не собиралась. Но все лучше, чем гиперактивная Александра, действующая в компании с Гувером.

При том, что по дневникам и письмам Александра производит довольно сложное впечатление, биография у нее поразительная. В первую мировую она отправляется на войну сестрой милосердия. Здесь становится понятным, что уход за больными, которым занимались графские дочки в мирное время, был не игрушечным – Александра на войне работает всерьез, она вытаскивает раненых с поля боя, ухаживает за ранеными в полевых госпиталях, остается в осажденном Ване, где видит очень много по-настоящему ужасных вещей. Держит при себе цианистый калий на случай захвата курдами, попадает в опасные приключения. Потом она возглавляет транспортный санитарный отряд из 100 человек и госпиталь на 400 коек (второе не совсем понятно, как не-врач мог занимать эту должность, но ладно). Потом она была заключенной (два раза), уполномоченным комиссаром Ясной поляны, фермершей и главой Фонда Толстого в США.

Александра Толстая на войне

Удивительная история, которая показывает, как же все многообразно устроено. Внучка Толстого становится женой Есенина, пасынок Татьяны Толстой участвует в убийстве Распутина, при советской власти дочь Толстого ходит на аудиенцию к Калинину и Сталину, японцы строят практически храм Толстого. Никакой однородности из учебника истории. Всегда все сложно было.

Еще книги о семействе Толстых (помимо “Бегства из рая” Басинского, которым, в принципе, можно и ограничиться, если вы не фанат).

“Святой против Льва” – про битву железных старцев. Как практически признанный святым при жизни Иоанн Кронштадский молился, чтобы сатану Толстого скорее забрали черти, а Толстой, кажется, был не в курсе, чертей так и не встретил.

“Любовь и бунт” – все с большим размахом ссорятся, бегают топиться в пруд, уходят в ночь с котомкой и все-все описывают в дневниках.

“Лев против Льва” – лучшая часть книги не про детско-родительские отношения, а как Толстые нафандрайзили почти два миллиона рублей (изрядное наследство Толстого, которое он раздал детям и жене, составило примерно пол миллиона целиком), делали бесплатные столовые и работали по-настоящему хорошо и самоотверженно.

Толстого не перепишешь

Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды

Иоанн Кронштадский был колоссальной фигурой в России рубежа веков: священник – не постриженный в монашество, а значит, без возможности делать большую церковную карьеру – стал центром личного культа, центром сбора и распределения огромных средств, практически святым при жизни. Люди на него молились. Толстой тоже был гигантом, писателем номер один – как по влиянию, так и по тиражам (и гонорарам), хотя чисто народная популярность у него была несопоставимо меньше, чем у отца Иоанна. Все-таки исцелений за ним не числится, и деньги он раздавал куда с меньшим масштабом. 30 000 рублей гонорара за “Воскресенье”, отданные на переселение молокан в Канаду, и даже сотни тысяч рублей, собраных на борьбу с голодом, меркнут перед миллионами отца Иоанна.

Cама коллизия, вынесенная в подзаголовок книги, несколько надумана. Да, было дело, Иоанн Кронштадский называл Толстого сатаной и Иудой, и желал, чтобы он как можно скорее очистил мир о своего влияния. Но заочная полемика с Толстым не составляла сколько-нибудь существенной части его напряженной жизни. Писатель же – куда более искушенный полемист – на критику не отвечал, и как-то назвал отца Ионна один раз. Добрым старичком. Если прочитать этот толстовский текст полностью, то становится очевидной вся его жестокость, направленная больше на церковную систему и на самого автора, чем на отца Иоанна, зато в истории остались два впечатления: Иоанн с его жаркими потрясаниями в сторону льва, рыкающего из Ясной Поляны, и “смирный” Толстой, проронивший только про “доброго старичка”. Пытаться текстом атаковать литературного гения вне категорий – это же как на танк с зубочисткой идти. Лучше не начинать.

Работа Басинского описывает не столько конфликт, сколько две параллельные и в отдельных своих эпизодах поразительно схожие истории духовного развития титанов своего времени. При том, что я об Иоанне Кронштадском до этой книги не знала вообще ничего. А он был асболютно культовой фигурой своего времени. Сын бедного священника с Севера, настоятель храма в не самом важном городе империи, собирал вокруг себя такие толпы людей, что на литургиях зафиксированы смертельные случаи из-за давки. Каждый выход отца Иоанна встречали тысячи и десятки тысяч людей. В Кронштадте открыли отдельное почтовое отделение для приема писем в его адрес. Через руки отца Иоанна ежегодно проходили миллионы рублей пожертвований. При том, что начинал он с раздачи собственных невеликих рублей бедным.

У отца Иоанна неоднозначный образ, потому что он – видимо, в силу сконцентрированности на выбранном духовном пути – допустил несколько серьезных посчетов в публичных словах и действиях. Отозвался на еврейский погром в том духе, что жертвы сами на себя беду навлекли. При том, что антисемитом он не был, и ксенофобом тоже. Один из самых красивых эпизодов жизни отца Иоанна связан с случаем, когда к нему пришла жена парализованного татарина с просьбой “Мулла Иоанн, помолись за исцеление мужа”, и он предложил ей молиться по-своему, пока он будет молиться по-своему.  По легенде, после когда они вышли к толпе, на своих ногах к ним направился исцеленный муж. Еще более печальная ошибка отца Иоанна была в том, что он как-то поддался и принял участие в освещении хоругви и знамени “Союза русского народа”, что навсегда связало его с черносотенцами. Мне кажется, что с высокой вероятности он просто не вникал в детали.

А так – поразительный человек, который, окруженный фанатичными поклонниками, не забронзовел. Это главный подвиг, почти невозможный для простого смертного. Даже представить себе трудно: портреты висят в домах рядом с иконами, царская семья осыпает дарами, сильные мира сего умоляют заехать на минутку хотя бы. Исповеди становятся коллективными, и люди в церкви выкрикивают признания в убийствах и преступлениях. Оставит стакан с водой – дерутся, чтобы допить. За возможность окунуться в ванну, которую принимал отец Иоанн, платили большие деньги. На причастии, бывало, кусали за палец. Не тронуться умом в этом всем и сохранить себя как человека, священника, делать свое дело – а он занимался домами трудолюбия для бедняков и обителями – вот это да, высота.

Вот чего недостает мне в книге, так это более подробного разбора политической стороны отлучения Толстого от церкви. Легко недооценить поразительную близость всего толстовского круга к центру предельной власти в стране. Когда застопорилась публикация “Крейцеревой сонаты”, Софья Андреевна без особого труда устроила аудиенцию у Александра в обход Победоносцева. Мать Черткова – Елизавета Черткова, была заметной фигурой при дворе со времен Николая I, и цари Александр II и Александр III заезжали к ней в гости “запросто”. Сам Чертков в юности был дружен с Александром III. То, что делал Толстой, критикуя церковь, было большой политикой, в том числе. И его деятельность “на голоде” – тоже. И даже “Азбука”. Отлучение готовили в несколько этапов, за которые оно смягчилось от анафемы (при том, что предавать в церквях анафеме даже Гришку Отрепьева перестали за какое-то время до того) к “отпадению” – и итоговый текст определения святейшего Синода от 1901 года написан замечательно умно: там перечисляются взгляды Толстого (не поспоришь) и говорится, что Церковь больше не считает его своим членом и не может считать, пока он не раскается, и молится о возвращении. Правда, и этот – уже существовавший – конфликт в истории выглядит к полному торжеству Толстого. Потому что на уровне текстов он непобедим.

И еще о книгах Басинского:

  • “Любовь и бунт” – непростые отношения Толстого с супругой. Мрачновато, конечно, всех жалко, но, как и в других книжках Басинского – множество премилых анекдотов из жизни.
  • “Лев в тени Льва” – непростые отношения Толстого с сыном. Там лучшие главы посвящены работе семьи Толстых “на голоде”. Огромную работу они сделали: наладили фандрайзинг, открывали столовые. Много людей спасли.

Если хотите из этого многообразия прочитать одну работу, то лучше всего – “Бегство из рая”. Она самая системная и глубокая. И там много не только о тяжелейшем периоде 1910 года, когда все стало грустно, но и о первых – двадцати – самых счастливых годах жизни семьи.

Миру – мир

Война и мир

Я очень люблю “Войну и мир” просто как книгу, прочитала в юности раз семь (у меня было много времени), не пренебрегая жесткими и костистыми кусками, то есть, военными главами. Потрясающий же роман, чувствуется, какой автор еще молодой и сильный, не боится браться сразу за все, категоричный, веселый. Злобный. Очень много в этом жизни.

Новый британский сериал все ругают за брюнетку-Элен и блондинку-Наташу, некрасавцев Анатоля и Андрея, сандалики на босу ногу в свете, костюмчики. Ну, да. Как-то оно так. А также перегибы на местах – бурный секс на столе, Элен и Анатоль дают близнецов Ланистеров:

Война и мир Элен и Анатоль

Но вот есть в сериале нечто очень хорошее для понимания романа. Сценаристы припаяли всем героям добротную мотивацию поступков, которой у Толстого вообще нет. Почему Наташа ждала богатого и знатного жениха год, а потом чуть не сбежала в санях с Анатолем? Нипочему. Люди иногда откалывают фантастические номера нипочему. Но сценаристам же нужно сделать все правильно, чтобы была трансформация героя, выбор, сюжетная арка, основания решений. Что там еще в руководствах пишут? Для побега Наташи они кладут рельсы с первой серии: Наташа и Пьер влюблены друг в друга, Элен ревнует мужа к Наташе, ревнует Бориса, хотя тот и не умеет любить, поэтому специально сводит ее с братом, разрушая все дальнейшие перспективы. Наташа не может быть с Пьером, ей что Андрей, что Анатоль – все не тот, признаться себе в любви к женатому человеку не может, поэтому чудит, мечется и разрывает помолвку самым диким способом. Там все такое: где у Толстого намек, там старый Болконский чуть ли не за попу щиплет компаньонку дочери.

Вот это очень здорово. Я не про щипки, а про то, что видно как, если попытаться навесить на Толстого логичную логику, получится “Даунтонское аббатство”, а если признать толстовскую позицию, что ни на войне, ни в мирной жизни заводных пружин нет, есть только большие закономерности, то история снова становится большой и правдивой.

В толстовской терминологии, это наполеоновский сериал, потому и вязнет в наших снегах.

Прайд зимой

Лев в тени льва

“Лев в тени Льва. История любви и ненависти” Павел Басинский.

Многие говорят, что неинтересно и даже вредно узнавать, что там было в личной жизни великих авторов, потому что главное – это тексты, нетленное совершенство текстов, а кто как деньги проматывал или жену обижал, не наше дело. Тем более, некрасиво  судить чужие биографии по дневникам и письмам.

Я же, наоборот, люблю читать исследования такого рода, потому что считаю, что не существует отдельного совершенного текста, который удерживается силовыми полями в вакууме, не касаясь уже ни жизни автора, ни обстоятельств написания. Это как раз ужасная ошибка многих слабых авторов, который пытаются написать что-то совершенно выдуманное из головы, чтобы могло существовать в вакууме, тогда как великие люди тащат к себе все подходящее, что видят вокруг, не стесняются делать персонажами детей, знакомых и тещу, скрыто и открыто цитируют, не стесняются делать переводы и считать их уже своими произведениями, а также легко вставляют шутки, понятные только узкому кругу.

Вообще, нет ничего отдельного, есть только течение жизни, и жизнь человека – его произведение. Толстой – создатель не трех великих романов, трех прекрасных повестей и кучи менее популярных текстов, он автор эпической истории огромной семьи, в которой есть еще и такие удивительные артефакты как эти романы.

История эпическая, но грустная. Пока читала, много раз вспоминала знакомые мне пары, которые хвалились, что абсолютно понимают друг друга и/или что точно знают секрет счастливого брака. Все это плохо кончалось. Кажется, что стоит поверить, будто вывел систему игры в рулетку, так и проиграешься. Вот и Толстой, казалось бы, все правильно делал – нашел себе удивительную молодую жену, которая была и достаточно послушна, чтобы следовать за его довольно жесткими идеями о должном в семпйной жизни, и достаточно сильна, чтобы тащить на себе чудовищную работу по рождению и воспитанию детей, организации жизни большой семьи, литературного секретаря и переписчика. Не знаю, была ли вторая такая женщина на свете. Но брак был хотя бы на вид счастливым только первые пятнадцать лет, дети далеко не все были просто благополучными людьми. В конце жизни разыгрался Король Лир пополам с Львом зимой.

Книжка – о третьем сыне Льва Толстого, которого тоже назвали Лев Толстой, и это то ли хроника катастрофы, то ли пособие для семейных психологов. В метафоре “Льва зимой” Лев-младший, наверное, принц Джон – слабак, робеющий перед великим отцом и желающий отцовской любви, маменькин любимчик, неудачливый наследник. Где отец собирал земли – когда Толстой за двадцать лет до смерти разделил имущество между женой и детьми, это было полумиллионное состояние, сын продал тот самый дом в Хамовниках, в котором сейчас музей, проиграл остальное. Отец писал великие тексты, сын писал отражения – “Прелюдию Шопена”, повесть о детстве, ответы на публицистику. Отец ушел из семьи, сын ушел из двух семей.

Помимо несчастной судьбы Льва младшего, узнала несколько интересных вещей о семье в целом. Раньше я как-то пропустила огромный и важный эпизод работы Л.Н. Толстого с дочерьми Марией и Татьяной на голоде в Самарской губерни. В 1891 году случился большой неурожай, начался настоящий голод – с массовой гибелью людей. И здесь произошло нечто очень странное и интересное: Толстой (старший) написал большую скандальную статью о том, что дурно и бессмысленно помогать голодающим в этом конкретном случае, а нужно переустроить всю жизнь, прекратить эксплуатацию крестьян и так далее. А кормить – не, не решает вопроса. Вместе с тем, Софья Андреевна решает написать в газеты с объявлением о сборе помощи, Толстой по-мужски говорит ей, что так дело не пойдет, нужно собрать данные и написать поосновательней, с выкладками, пишет, вместе с женой привлекают своих влиятельных родственников с двух сторон – в итоге “фонд” собирает пожертвований от частных лиц около 1 800 000 рублей и около 21 000 пудов хлеба. Фантастическая сумма – в три с лишним раза больше, чем сам Толстой нажил за десятилетия карьеры писателя-суперзвезды. Слали бедные люди, богатые, даже Иоанн Кронштадский отправил сто рублей.

Самое поразительное, что Толстые могут не только собрать эти деньги, но и хорошо распорядиться ими. Собрать-то, как мы знаем, не штука, попробуй потом что-то сделать. Вместо прямой раздачи денег и хлеба людям, которая привела бы к воровству, Толстой со своим другом Раевским создают сеть бесплатных столовых в голодающих селах. Всего в этих столовых питалось около 12 000 человек, фактически, спасенных этим от смерти. Для детей готовили отдельно. Для спасения урожая следующего года придумали, как сберечь крестьянских лошадей – их отправили на постой в более благополучные районы. Все делалось на ручном управлении и личном контроле: в каждом селе договаривались с кем-то об аренде дома для столовой, организовывали готовку еды, логистику. Я представила себе все это даже в современной деревне, которую я знаю по Тульской области – с дорогами, машинами, содрогнулась.

Пересчитала расходы – если 1 800 000 разделить на 12 000, получится, 150 рублей на человека. Не совсем поняла из книги, как долго все 12 000 кормились, но Толстой посвятил борьбе с голодом в Бегичевке два года 1891 – 1893, кроме собственно столовых деньги шли на какие-то еще неизбежные расходы. В общем, расклад выглядит ок. Не то что бы я подозреваю Толстого в хищениях, скорее поражаюсь, что не случилось такиех частых потерь денег на обычном благотворительном головотяпстве.

Лев-младший попытался запустить параллельную кампанию борьбы (тем более, что у него было имение в Самарской губернии), сначала пытался раздавать хлеб так, потом пришел к столовым, хотя и не хотел. Работал мужественно и хорошо, но надорвался, серьезно заболел непонятной болезнью, исхудал до двух пудов веса, едва не умер, и вылечился только в Швеции, у знаменитого доктора, который стал в последствии его тестем. У доктора была красивая дочка Дора, русский граф влюбился. Потом они пытаются завести “островок Швеции” в Ясной поляне, и это выливается в отдельную трагикомическую историю.

Что совсем грустно на меня подействовало в книге, так это беспрерывные детские смерти. Софья Андреевна рожала шестнадцать раз, но до зрелых лет дожили восемь ее детей. У Льва-младшего умирает первенец, Лев-третий. Ангелоподобный последний ребенок Толстых Ванечка умирает от скарлатины, и Толстой после его смерти превращается в старика. Маленькие дети, в особенности, младенцы так часто гибнут, сам Толстой очень правдиво описывает это в “Анне Карениной”, когда умирает новорожденный сын Долли, и всем все равно, потому что привыкли, только у Долли разбивается сердце над смешными младенческими бачками. Нечеловечески жестокая жизнь у них там была.

А, вот еще. Раньше пропустила, но у Толстого, оказывается, и в молодости была эта мания “злые вы, уйду я от вас”. Когда Софья Андреевна была на последних днях беременности дочерью Александрой, в 1884 году Толстой уже собрал котомочку и собрался уйти “куда-нибудь, может быть, в Америку, и навсегда”. Вышел и пошел, вернулся только с пол дороги в Тулу (довольно далеко). Пишет в дневнике “Дома играют в винт бородатые мужики – молодые мои два сына”. Потом эта же девочка Саша, родившаяся, когда отец собрался с котомочкой в Америку, сопровождает совсем старого Толстого в его последнем уходе. Как иронично – вот это все, когда накатывает отвращение к бессмысленной и местами действительно безнравственной жизни, а получается еще более нелепо все.

Для легкого увеселения – фотография семьи в Ясной Поляне, день рождения Софьи Андреевны, 1898 год. Лев Львович – крайний справа. Хорошая фотография.

Семья Толстых

Следующим из толстовских исследований надо будет прочитать “Святой против Льва” Басинского, интересно же – Иоанн Кронштадский считал Толстого сатаной во плоти.

Все несчастные семьи

Дневники С.А. Толстой 1910 г.

“Любовь и бунт” – дневники С.А. Толстой 1910 г.

Ничего особенно интересного не происходит, кроме того, что все страшно переживают, читать противно, но захватывающе. Кто не помнит, ситуация такая: старенький уже Лев Толстой живет в Ясной Поляне с женой Софьей Андреевной, младшей дочерью Александрой, секретарем Булгаковым, прислугой, к ним постоянно наезжают дети, внуки и гости. Последние годы у Толстого зреет решение, что получать доход с произведений безнравственно, книжки должны быть свободны, в чем его поддерживает друг и помощник Владимир Чертков (который также помогает в издании поздних работ). Чертков живет неподалеку, приезжает практически каждый день и каждый день же обменивается письмами. Долгое время все было ок, пока Софьи Андреевне не стало известно о секретном (от нее и старших детей) завещании, в котором Толстой передает все свои писания в собственность человечества, лишая, тем самым, будущую вдову и детей десятков тысяч рублей ежегодно. Софья Андреевна переживает, ревнует и старается разлучить мужа с его “проклятым идолом”, Толстой ездит верхом, играет в винт и старается балансировать между своими великими принципами любви и усталостью от бесконечного выедания мозга и скандалов. “Проклятый идол” тянет руки к любому листку, написанному Великим Старцем, который был к тому времени полубогом. Дочь Александра подростково воюет с матерью. Все пишут дневники, предназначенные для последующей публикации, чувствуют, что жизнь и смерть Толстого будут предметом внимания ближайшие сто лет.

Толстой и идол:

Толстой и Чертков

Книжка-передергивание о сплошных передергиваниях. Во-первых, ее автор, безусловно, не Софья Андреевна Толстая, потому что перед нами – сборник, где в параллель опубликованы дневниковые записи Софьи Андреевны, Льва Николаевича, дочери Александры, секретаря Булгакова, письма и заметки еще нескольких людей. Составитель (М.Н. Михновец), очевидно, действовал(а) под сильным влиянием ЖЖ или Facebook, потому что получилась натуральная лента, в которой хронологически выложены “записи” нескольких участников событий. Во-вторых, я не знаю, в книге это не указано, опубликованы ли дневниковые записи Л.Н. Толстого и прочих полностью или только те части, которые касаются отношений писателя с женой.

При этом, пишут все все это печальное лето одно и тоже. Софья Андреевна бесконечно припоминает неудачные слова Черткова о том, что он бы застрелился, если бы у него была такая жена, вымогает вернуть дневники Толстого, отказать Черткову от дома и вообще. Толстой убеждает себя “держаться”, любовью и состраданием бороться с женой – и, поскольку приватных дневников там нет, С.А, читает, как человек, с которым она за 48 лет семейной жизни родила 16 детей, только “держится” рядом с ней – и не лучшеет характером.

Усадебная драма с попытками отравиться опиумом, застрелиться из пугача и утопиться в садовом пруду. С.А. откалывает фокусы вроде ухода в сад и лежания там на холодной земле по два часа, обвинениями восмьидесятидвухлетнего мужа в порочной любви к Черткову – и прочими громкими развлечениями для гостей. Чертков и Толстой считают Софью Андреевну душевнобольной. Софья Андреевна с сыновьями, предчувствующими серьезные материальные проблемы, хотят найти свидетельства ослабления умом Толстого, чтобы признать завещание недействительным. И все это не холодно и расчетливо, а через общую непрекращающуюся истерику. Это ужасно, ужасно, могу себе представить атмосферу дома, разрастающиеся язвы в каждом желудке – понятно, что однажды Толстой ушел – на абстрактное недовольство образом жизни наложилась полная невыносимость этой жизни.

При всей скуке и мелочности событий – до смешного похоже на серию ЖЖ-постов одних моих знакомых в ходе развода, когда отметились все персонажи драмы, включая чад и домочадцев с обеих сторон, только что холодильник не написал “когда меня несли, как цинковый гроб, из дома, который я считал своим…” – мета-история эпична. Вот человек, который думал о том, как должна быть устроена семейная жизнь, больше всех, получил итогом 48 лет брака домашний адок. Вот проникновение в весь ужас женской истерики. Может, есть святые женщины, которые никогда не зацикливались на каком-то неудачном слове или случае и не выворачивали мозг себе и ему на эту тему, но многим, наверное, знакома ситуация. Чего там, и мне знакома. Полезно прочитать, как это выглядит изнутри (логично и справедливо) и извне (безумно). И да, вот она – страшная пропасть между автором и его произведениями. Возможное подвтерждение того, что великая литература пишется через человека, а не человеком. Потому что ну где “Анна Каренина” и где драма вокруг листка бумаги в Ясной Поляне.

“Анна Каренина” как политический роман

Злобный Каренин

Дорога в Москву, еще одна лекция Быкова, с многообещающим названием “Анна Каренина” как политический роман. Я всерьез понадеялась, что речь пойдет именно о сказанном в заголовке.

В тексте романа немного государственной мысли – что-то о работе Каренина с переселенцами, его выступлениях в госсовете, важных докладах, взлете и остановке карьеры. Есть своя линия с неудачной деятельностью Левина в дворянском собрании и земствами, про людей, которые хотят поставить в каждой деревне школу и аптеку, тем самым, преобразовав страшное российское крестьянство (ср. с знаменитыми скамейками урбанистов). Но для такой суперкниги открытое проговаривание темы в тексте и не обязательно, там, в толще, много отчетливого непроизнесенного.

Быков не пытается реконструировать политическую реальность. Этого от Быкова было довольно наивно ожидать. У него более общая мысль. Как справедливо указывает сам лектор, мы живем в печальной ситуации: с одной стороны, наша классика – наш основной свод всего: типажей, ролевых моделей, норм. Вместе с тем, у нас той классики мало. Двести лет – против шестисот у бритишей. Поэтому мы и облетаем свое небольшое великое наследство и так и эдак, со всех углов.

Ремарка в сторону: я думаю, поэтому тот же Быков делал свою “реконструкцию” последней главы Онегина и даже писал продолжение “Анны Карениной”. Оба предприятия заведомо безнадежны, заведены с полным сознанием этой безнадежности. Не ради коммерческого успеха или славы, только от любви. Некоторые младенцы месяцев в шесть сильно кусают родителей, тоже не из агрессии, а от невыразимой любви к чему-то сверхважному и непостижимому, что хочется, но невозможно присвоить. Бесконечные обращения к классическому корпусу текстов во всех доступных видах от того же. Хоть укусить.

Быков предпринимает тот же заход, что Любимов по отношению к “Онегину”: а что, если Анна символизирует Россию как страну, а Каренин – государственную машину. Он приводит ранние черновики романа, в которых Анна – прям мать сыра-земля, почти уродливая в своей полноте и приземленности, неолитическая Венера. Как плодовитая здоровая самка Наташа из финала “Войны и мира”, но у Наташи силы обратились на размножение, а у Анны, из-за нелюбви к мужу, весь жар уходит в страсть. В итоговом тексте романа эта образность притушена, в конце концов, Толстой писал еще и расчетливый бестселлер. Не то что бы я подозреваю Толстого в фан-сервисе, я просто не отказываю ему в знании, что хорошо продается. Но и в изящной светской Анне осталась тень широкобедной тяжелогрудой фигуры плодородия. К слову говоря, Ирэн Форсайт кто-то из Форсайтов тоже сравнивает с языческой богиней, когда она молча и прямо стоит в своем золотом платье с бриллиантовой звездой.

Возможно, говорит Быков, вот это и есть наша страна, в потенциале обладающая неимоверной плодовитостью, но из-за иррациональной взаимной нелюбви, а то и гадливости, с государством, не производящая вместе с ним ничего хорошего. Каренин же отлично изображает суть определенной части нашего государственного аппарата: по сути, незлого, многоумного, умозрительного, стремящегося наладить стратегию и что-то такое для страны спроектировать, чтобы все стало хорошо. Но не получается, не получается – и уши не такие, отвратительные, и тонкий голос, и сто раз согласованную стратегию никто читать не хочет. Потому что с жизнью у Каренина связь весьма отдаленная, а Анна – сама жизнь.

Быков об этом не говорит, я же метафору могу развернуть дальше. Кроме высокопоставленного чиновника Каренина в романе есть еще и средней руки госслужащий Стива Облонский, который представляет вторую часть государства, и с которым связь у страны куда как плотнее, но тоже безблагодатная.

То, что стратегировать можно сколько угодно, но, в итоге, оно пойдет, как пойдет, Толстой выяснил еще в “Войне и мире”. У автора есть попытка дать конструктивное предложение – идея умельчения миссии до строительства идеальной семьи и крепкого хозяйства (ср. с недавно прослушанной мною Теллурией: жить на своей поляне в справном доме, кланяться только солнцу, спорить только с птицами, обнимать только зверушку мохнатую). К счастью, Толстой не опускается до продавливания этой важной для него идеи (он же пишет “Анну Каренину” как раз в пятилетку расцвета своей собственной большой семьи и поместья). Хороший Константин Левин, владелец личной утопии, к концу романа приходит к тому же, что и поломавшая все Анна. Может, ему даже хуже – Анна бросается под поезд, потому что автор все так сложил – от давних страшных снов про мужичка с железками и погибшего обходчика до внезапной поездки на станцию, Левин же всерьез обдумывает самоубийство, не ходит на охоту, чтобы избежать соблазна застрелиться. Ну, свезло, ружье и веревку удалось от себя спрятать, а поезд – попробуй спрячь.

Я не помнила этого эпизода, а Быков приводит фразу Софьи Толстой, которая очень обидела самого Толстого: Константин Левин – это Толстой без писательского дара, и поэтому он совершенно невыносим. В общем, какой-то хороший выход в ситуации, когда бесполезно убегать и строить – написать “Анну Каренину”. Здесь можно возразить, что автора “Анны Карениной” тоже, в итоге, сгубила железная дорога, однако, я думаю, что для самого Толстого это был не такой уж плохой исход. Я себе это представляю примерно как последнюю сцену второго сезона сериала Ганнибал, когда он выходит под дождь из своего красивого дома, перешагивая через перерезанных им же любимых людей , и испытывает ни с чем не сравнимое облегчение.

Проект “Толстой”

Молодой Толстой

 

Вот что я любила в старом ЖЖ, так это то, что там всегда можно было найти живую дискуссию о творчестве Л.Н. Толстого. Я серьезно! В любой момент, когда хотелось обсудить какую-нибудь мысль или наблюдение, мгновенно находилась понимающая аудитория. И это еще не говоря о страшных холиварах на вечные темы “Была ли Анна Каренина хищным насекомым” или “Почему так раздражает Наташа Ростова”, которые прокатывались каждые несколько лет.

rikki-t-tavi написала заметку о “Войне и мире”, и благодарные читатели выдали в комментариях несколько ссылок на тексты, которые я не читала, но хотела бы прочитать. Мой опыт вдумчивого чтения “Евгения Онегина” с комментариями мне так понравился, что я хотела бы повторить на чем-то еще.

Воспоминания Кузьминской Т.А. – своячницы Толстого и прототипа Наташи Ростовой.

90-томное (!), даже так (!!!), собрание сочинений Л.Н. Толстого в удобных форматах – epub, fb2. Со всеми дневниками и письмами. Не убеждена, что буду читать, но сама возможность!

Статья “Возраст героев романа “Война и мир”. Я читала замечательную работу Набокова, посвященную “Анне Карениной” – там много о продуманной нелинейности времени романа. Это тоже надо будет прочитать.

Также всем горячо рекомендую книгу Басинского “Бегство из рая”, ее легко можно купить в электронном виде. Я когда-то писала свой обзор этой книги, из которого здесь приведу только анекдотическую часть:

Внучка Толстого была последней по счету женой Есенина, в гроб Льва Николаевича пришлось положить в подштаниках Черткова, про то, что отец Черткова был хозяином деда Чехова я уже писала (это, правда, из другой работы), София Андреевна была влюблена в Фета, сестра Софии Андреевны – прототип Наташи Ростовой была сильно влюблена в Тургенева. Сам Лев Николаевич состоял в отдаленном родстве с А.С. Пушкиным, о чем любил упоминать. Отдельный интерес представляет собой оценка эксклюзивных прав на издания всех произведений Толстого – давали десять миллионов золотых рублей. За произведения, написанные до 1880 года – миллион рублей золотом.